Кресло

Довелось мне на днях стать свидетелем одной необычной картины. Представьте тамбур в подъезде на первом этаже. В этом тамбуре две квартиры под номерами один и два. В первой квартире скоропостижно умер человек. Умер он в пятницу. В субботу у него похороны. А в квартире под номером два в эту же субботу празднуют свадьбу. И поменять-то ничего нельзя. Нельзя подойти к усопшему из первой квартиры и, дружески тряся его за плечо, сказать: «Товарищ, не могли бы вы воскреснуть на один день? А то тут у соседних товарищей свадьба сегодня. А вы своим, простите, печальным видом в двусмысленной позе весь вид портите». Ровно так же нельзя сказать гостям из второй квартиры, прилетевшим и понаехавшим черт-те знает откуда: «Извините, гости дорогие, сегодня не можем. Вот, перед покойным неудобно. Вы уж летите назад домой, а дней так через сорок тогда назад к нам. Нет, ну подарки вы можете оставить, что уж их таскать туда-сюда, особенно вон те белые конверты, которые у вас в пиджаках спрятаны...»

Да... Вот таким вот непостижимым образом они и разошлись. Покойного из первой квартиры медленно и чинно унесли в последний путь под надрывный плач жены и дочки, который слился со звонким и радостным звуком клаксонов из прибывших к подъезду вульгарно разукрашенных лентами машин. И только взгляд отца невесты, встречавшего дочь в подъезде с караваем и бессмысленно пинавшего валявшуюся на полу подъезда зеленую еловую лапу, был каким-то отрешенным и печальным. А хотя, быть может, мне показалось. Я наблюдала за происходящим, глазея в окно кухни в родительской квартире. А мама еще не успела вымыть на зиму окна...

И такое бывает. Кто скачет, а кто плачет... Вакханалия какая-то.

Ну да ладно. Собственно, вот сама история.

Умершего дядю я знаю. Это отец моей подруги. К слову сказать, семью брачующихся я тоже знаю, но, опять же, мы не об этом. Покойный был человеком военным, тяжелого, сурового характера. Никому в доме спуску не давал, даже собаке. Ну, о нем либо хорошо, либо хватит. А вот двумя этажами выше той самой злополучной первой квартиры живет еще одна моя подруга, зовут её Ирина.

И вот позавчерашним вечером позвала она меня к себе. У её дочери скоро день рождения (ну вот, опять про праздник), и мы обсуждали разные мелочи (дома праздника не будет). В общем, время пролетело, я засобиралась домой. Ирка изъявила желание меня проводить, мы вышли на улицу, закурили. В этот самый момент за железной дверью подъезда что-то с шумом бухнуло. Что-то большое и, судя по всему, довольно тяжелое. И голоса. Ну мы, прикинув, что это какой-нибудь поздний пьяный, на всякий случай отошли подальше. Дверь открылась, и каково же было наше удивление, когда мы увидели в проеме Аньку, в буквальном смысле слова катившую перед собой здоровое серо-коричневое кресло. Сзади Ани, пытаясь помочь и постоянно мешая, путалась ее мама.

— Привет.

— Привет.

— А куда кресло-то, Ань? На ночь глядя...

— На мусорку.

Сердобольная Ира предложила дамам просто оставить кресло на углу дома, авось кто подберет, но две мадамы в один голос выдали категорическое «нет» и покатили его в сторону свалки.

Вообще, картина была красочная, скажу я вам. Вечер, кресло, дамы в черных платках, это кресло катящие, учитывая, что с момента похорон и девяти дней еще не прошло.

— Ремонт, что ли, затеяли на ночь глядя? — спросила я, когда Аня остановилась с нами покурить.

— Да какой там ремонт, — невнятно проговорила она, держа зубами сигарету и роясь в карманах в поисках зажигалки. — Достал он уже в этом кресле сидеть! И днем и ночью, как проходишь мимо его комнаты, так оно скрипеть начинает. А по ночам ходит он там взад и вперед, то сядет в него, то встанет, то вздохнет там, а один раз как заорет ночью: «Анька! Открой мне дверь!» А в ночь после похорон мать в туалет пошла. Дверь в комнату открыта была, мама обернулась, а он в кресле своем... Сидит, в трико, в майке, как будто не умирал, на руку облокотился, словно дремлет... Я ей скорую вызвала — с сердцем плохо было. Вот и решили — сколько можно. Нравится ему в этом кресле сидеть, пусть вон идет за ним и сидит там.

Я подавила в себе жуткое желание сострить, спросив, что будет, если завтра утром, открыв входную дверь, они увидят перед собой это злосчастное кресло, и зычный голос из ниоткуда вдруг произнесет что-то вроде: «А ну, куры! Как выкатывали, так и закатывайте!» Потому что на этот подъезд в этом месяце неуместного веселья все же хватит.