Что не так на картине Рембрандта ван Рейна "Урок анатомии доктора Тульпа"? Нидерланды, Амстердам, 1632 год.

За год до этого Рембрандт сбежал в Амстердам из родного Лейдена. Земляки упорно не хотели замечать величие своего печального гения.
В тренде были сюжеты повеселее и краски поярче — пришло время "малых голландцев". Нарушив давние европейские традиции воспевания религиозных устоев и ратных подвигов, они обратились к уютной жанровой живописи. Направление определил рынок — демократичный мир победивших бюргеров отвергал монументальные творения в духе итальянского Возрождения. Горожане желали видеть на полотнах, прежде всего, самих себя или, на худой конец, привычные сцены и оптимистичные пейзажи. Искусство, доселе украшавшее дворцы, перепрофилировалось на оформление жилищ, приобрело компактные размеры и встало на поток.
И всё же, живопись тогдашних Нидерландов венчала не изящная комнатная миниатюра, а большой групповой портрет — уникальный национальный продукт и затаённая мечта любого местного мастера. Те немногие, кому посчастливилось его писать, вошли в историю, как "большие голландцы". Нетрудно представить себе радость 26–летнего Рембрандта ван Рейна, получившего столь престижный и выгодный заказ от гильдии амстердамских хирургов.

Амстердам, практически, северная Венеция, поразил воображение молодого лейденца. Раскинувшийся веером на берегу Северного моря, с огромным портом, весь пронизанный каналами, он являл собой торговое сердце и средоточие мощи Республики Соединённых Провинций. И если Венеция господствовала на Средиземном море, то Амстердам властвовал над океанами. Тысячи судов Ост–Индской компании и кораблей со всего мира приплывали сюда, гружённые по ватерлинию. Амстердамская биржа с утра до ночи кишела толпами, жаждущими обогащения. Штабеля леса, готовые превратиться в величественные парусники, загромождали набережные, а грандиозные хранилища снабжали зерном и пряностями всю Европу. В этом городе блеска и процветания, жили спокойные, прагматичные люди, исповедовавшие кальвинизм и семейные ценности. Их мещанский уклад и свободолюбивый нрав отразился во всём, включая искусство.
Рембрандт ван Рейн поначалу пришёлся не ко двору. Но талант и упорство сделали своё дело — вскоре его заметили.

Каким образом к скромному молодому художнику попал завидный заказ гильдии хирургов, мы можем только догадываться. Скорей всего, инициатива исходила от её прелектора (главного анатома) доктора Николаса Петерзоона по прозвищу Тульп (Тюльпан), ставшего его второй фамилией. В то время, когда Рембрандт ещё ходил пешком под стол в отцовской мельнице, Николас уже учился в Лейденском университете. Кто знает, быть может вид молодого художника навеял Тульпу воспоминания о годах студенчества, или он рассмотрел в его тёмных полотнах будущее великого мастера. Но совершенно точно, что начинающий Рембрандт не запросил так много, как признанные амстердамские мастера. Бывший городской казначей доктор Тульп умел считать государственные деньги.
Что самое интересное, Андриан Андриензоон, по кличке "Арис Малыш", на чьём казнённом теле держится вся композиция картины, был также выходцем из Лейдена.

Анатомические демонстрации случались в средневековой Голландии крайне редко, а потому обставлялись торжественно и претенциозно. Возможность заглянуть в глубины человеческого организма появлялась у столичной публики не чаще одного раза в год и только в зимнее время. Тут уж устроителям нужно было расстараться, чтобы уникальное мероприятие запомнилось надолго. Вход был платным для всех — средства от сбора пополняли городской фонд совещаний и торжественных ужинов. Помимо членов гильдии местных хирургов, набивался полный зал иногородних коллег и просто любителей потехи. По традиции использовался исключительно свежий труп преступника: с утра, под одобрительный гул зевак, несчастный шёл на виселицу. Далее представление плавно перетекало в анатомический театр, а оттуда — в вечернее факельное шествие. Всё венчал затяжной банкет, организовываемый "профсоюзом" медицинских работников. Чудесный семейный праздник и отличное времяпровождение.

Но вот как художник, чьё имя недостижимо парит надо всем искусством позднего Возрождения, мог пририсовать "Малышу Арису" такую длинную левую руку? Да и правая должна была выглядеть ощутимо короче —голландским ворам её отрубали в первую очередь, прямо перед виселицей. Судя по современным рентгеновским исследованиям, Рембрандт дорисовывал её уже позже. Интересно, зачем: для эстетики или по религиозным соображениям? Быть может, это реверанс в сторону Андреаса Везалия, впервые прославившегося именно исследованием анатомии руки. Его внушительный медицинский атлас мы видим на переднем плане. А вот лицо усопшего обычно закрывалось платком, дабы не смущать излишне нервных и впечатлительных. Но нам оставлена "приятная" возможность лицезреть его во всей зеленовато–оскаленной красе.

Зато, по просьбе доктора Тульпа, художник отказался от изображения зловеще разверстой брюшной полости. Без копания в кишках не начиналось ни одна тогдашняя анатомическая демонстрация.
Всё внимание зрителей Рембрандт сконцентрировал на манипуляциях главного персонажа с препарированной рукой трупа. При этом, вид у достопочтимого прелектора настолько озадаченный, словно он только что вспомнил о невыполненном поручении любимой супруги.
Кстати, доктору здесь 39 лет, он самый молодой из присутствующих, но, судя по шляпе, самый заслуженный. В красивом доме на Кейзерсграхт, украшенном изображением тюльпана, его ждут жена и шестеро маленьких "тульпиков".

Не менее странно выглядит и остальная компания. Первый от прелектора, светловолосый Якоб Блокк, схватившись за грудь, пораженно уставился в угол. Молится или что–то увидел? Следующим за ним, седеющий здоровяк Якоб де Витт изогнулся эдаким кренделем, что поневоле приходят мысли о банальном подхалимаже. При этом лицо его безмятежно и безразлично. Рыжий усач, расположившийся выше, мрачно рассматривает издалека атлас Везалия, будто бы видя его впервые. Двое на галерке и вовсе смотрят не на труп, а в сторону зрителей. Франс ван Лунен, вперив в нас свой отсутствующий взгляд, безмолвно вопрошает: куда же дели мою шляпу, тень от которой осталась на стене? А крайний справа Гарман Гарманс испуганно сверяет вновь прибывших со списком у себя в руке: не дай Бог, кто–нибудь просочится без записи. Хотя изначально на его листе был анатомический набросок.Единственный, кто действительно внимает задумчивому доктору Тульпу, так это крайний слева благообразный медработник в годах. Зато в глазах его соседа, тоскливо отвернувшегося в сторону двери, явственно читается: "Ну когда же уже в буфет..."

Картина стала первым большим успехом молодого художника. Он даже подписал её полным именем, а не привычной до этого аббревиатурой RHL (Рембрандт Харменс из Лейдена). При всех недочётах, довольно унылая и статичная процедура преобразилась в динамичное действо. Полотно наполнено жизнью, эмоциями и дарит нам ощущение сопричастности. Рембрандту удалось главное: выразить свой неистребимый интерес к внутреннему миру героев, в противовес голландской моде на внешние красивости. И в этом он весь. После "Урока анатомии" заказы посыпались, как из рога изобилия. Художник вступил в свой недолгий период общественного признания, материального достатка и простого человеческого счастья. Впереди его ждали встреча с Саскией ван Эйленбюрх и великолепный "Ночной дозор".