Мама ребёнка инвалида просит помочь переделать ванную, чтобы его помыть. Отзовитесь!

Здравствуйте! Меня зовут Анастасия, мне 32. Я мама двоих замечательных мальчиков-двойняшек, Кирилла и Никиты. Им по 9 лет. Я воспитываю их одна. У Кирилла ДЦП 4 степени.

Мои дети родились на 30-й неделе беременности. Недоношенные, слабенькие. Никита быстро пошёл на поправку, а вот Кирилл... Кирилл два месяца провёл в реанимации, потом мы ещё месяц жили в больнице. Он почти не дышал, был подключён к аппаратам, у него была водянка и множество других диагнозов. А потом — гидроцефалия, защемление в позвоночнике, угроза операции на мозге...

Сейчас Кирилл не ходит. Не сидит без поддержки. Но он очень чуткий и добрый мальчик. Каждый день мы с ним боремся. Реабилитации, массажи, занятия. Я делаю всё, что могу.
И вот с чем я столкнулась.

Мой сын растёт. А купать его с каждым днём становится всё тяжелее. Он весит уже 17 килограммов, и я, хрупкая женщина, каждый день поднимаю его на руки, чтобы помыть. Кладу его в ванну. Мою. А потом, с молитвой и болью в спине, еле-еле вытаскиваю.

Я уже срывала спину дважды и не могла встать. Но я прошу не за себя и свою спину. Я боюсь за детей, ведь я у них одна. И никто нам не помогает.

Мне посоветовали переделать ванную: расширить дверной проём, убрать ванну и сделать душ со сливом в пол. Чтобы я могла заехать туда с коляской, спокойно и безопасно помыть сына. Без страха, что уроню его. Без боли в спине. Без отчаяния.

Но такой ремонт ванной — это неподъёмная сумма для меня. А это не прихоть. Это просто необходимость.

Я не люблю просить. За 9 лет я привыкла быть сильной. Но сейчас я не справляюсь.

Я не прошу за себя. Я прошу за своего сына. За возможность просто заботиться о нём, не ломая себя.

Пожалуйста, если у вас есть возможность помочь, даже немного, мы будем безмерно благодарны! А если нет — просто расскажите о нас. Возможно, где-то есть человек, который сможет изменить нашу ванную — и нашу жизнь.

Сбор ведётся через благотворительный фонд здесь: https://nakormi-cheloveka....

Спасибо каждому, кто дочитал. Спасибо, что не прошли мимо нашей беды!

После Октябрьских праздников 1941 года пищевой паёк зенитчиков резко сократили. С каждым днём хлеба выдавали всё меньше и меньше. Потом сказали: «Второго на обед не будет».

– Ничего, ничего, скоро всё войдет в норму, – успокаивал бойцов старшина. – А пока подтяните ремешки.

Но скоро наступил голод. На батарее полагалось каждому по 300 граммов хлеба в сутки. Но часто вместо 150 граммов хлеба выдавали всего один сухарь весом в 75 граммов. Другую половину пайка составлял хлеб, но это был блокадный хлеб – тяжёлый, сырой и липкий, как мыло. Однако солдаты подбирали даже крошки. Многие, получая хлеб, думали: съесть всё сразу или разделить? Некоторые делили по кусочкам. Никулин съедал всё сразу.

Полагалось на каждого и по ложке муки. Она шла в общий котёл и там взбалтывалась – получали белёсую воду без соли (соли тоже не было). Утром, днём, вечером, ночью – даже во сне – все думали и говорили только о еде. Причём никогда не говорили: хорошо бы съесть бифштекс или курицу. Нет, больше всего мечтали: «Вот бы хорошо съесть мягкий батон за рубль сорок и полкило конфет „подушечек“…»

К весне у многих солдат началась цинга и куриная слепота. Как только наступали сумерки, многие слепли и только смутно, с трудом различали границу между землёй и небом. Правда, несколько человек на батарее не заболели куриной слепотой и стали поводырями. Вечером ослепшие воины выстраивались друг за другом, и зрячие поводыри вели их в столовую на ужин, а потом отводили обратно в землянки. Кто-то предложил сделать отвар из сосновых иголок. К сожалению, это не помогло. Всех спас рыбий жир, бутыль которого доставили на батарею. Каждый боец принял вечером по ложке этого лекарства, затем получил такую же порцию утром, и зрение начало возвращаться. Оказывается, как мало требовалось для того, чтобы его восстановить!

Из книги Ю. Никулина, «Почти серьёзно».

Мне 20 лет. Я подрабатываю уборщицей в огромном супермаркете.
Недавно, когда я мыла пол, ко мне подошел дедушка со словами: «Спасибо вам за чистоту! Я знаю, какой это труд. Сам мыл полы 20 лет», – и поклонился. Как же меня тронула его похвала, а тем более поклон... Я заплакала.

Мой брат, такой суровый рокер в черной одежде, когда едет на байке и видит торчащую из окна другой машины руку, кладет в нее конфетку.

Со мной в реабилитационном центре лежит двухметровый мужчина лет сорока пяти. Ему очень больно заниматься ЛФК, но он ни мускулом не показывает, какие адские боли терпит. Сегодня ему привезли его огромного пса, и он, обняв его двумя руками, выл в голос.

Когда я был маленьким, бабушка приходила с рынка, приносила мне всякие вкусности и говорила, что зайчик передал. А сейчас она лежит, почти не ходит, и я ей приношу всякие вкусняшки и говорю: «Бабуль, я от зайчика принес». Люблю свою бабулю.

Еду сегодня в метро, слушаю музыку, а рядом со мной подсаживается бабуля. Вежливо просит выключить телефон, у нее кардиостимулятор барахлит. В этот момент можно было заметить, как весь вагон начал выключать телефоны.

Когда у меня обнаружили рак, наша кошка спала постоянно на мне. Потом она заболела, у нее тоже оказалась онкология. Теперь она умерла, а я выздоровела. Плачу и благодарю ее за все, ведь у меня муж и двое детей.

Наши соседи – старенькие бабушка с дедушкой. Каждый день они выходят
посидеть на лавочке возле дома и всегда держатся за ручку. Сегодня, когда была в саду, услышала их разговор. Она жаловалась на различные боли, а он: «У тебя есть я, у меня есть ты, что нам еще нужно?»

Никогда не считала голубей умными птицами. Но на днях в соседнем подъезде умерла бабушка, которая кормила бездомных животных. На ее голос сбегались все окрестные кошки и собаки. И прилетали голуби. Когда из подъезда вынесли гроб с телом, слетелось огромное количество голубей. И потом, когда бабушку увезли, птицы еще около часа кружились над двором. Столько голубей сразу я не видела, даже когда бабушка их кормила.

Помогая, мы не становимся святыми.

Мы становимся нормальными!

Как много тех, с кем можно лечь в постель,
Как мало тех, с кем хочется проснуться…
И утром, расставаясь улыбнуться,
И помахать рукой, и улыбнуться,
И целый день, волнуясь, ждать вестей.

Как много тех, с кем можно просто жить,
Пить утром кофе, говорить и спорить…
С кем можно ездить отдыхать на море,
И, как положено – и в радости, и в горе
Быть рядом… Но при этом не любить…

Как мало тех, с кем хочется мечтать!
Смотреть, как облака роятся в небе,
Писать слова любви на первом снеге,
И думать лишь об этом человеке…
И счастья большего не знать и не желать.

Как мало тех, с кем можно помолчать,
Кто понимает с полуслова, с полувзгляда,
Кому не жалко год за годом отдавать,
И за кого ты сможешь, как награду,
Любую боль, любую казнь принять…

Вот так и вьётся эта канитель -
Легко встречаются, без боли расстаются…
Все потому, что много тех, с кем можно лечь в постель.
Все потому, что мало тех, с кем хочется проснуться.

Как много тех, с кем можно лечь в постель…
Как мало тех, с кем хочется проснуться…
И жизнь плетёт нас, словно канитель…
Сдвигая, будто при гадании на блюдце.

Мы мечемся: – работа…быт…дела…
Кто хочет слышать- всё же должен слушать…
А на бегу- заметишь лишь тела…
Остановитесь…чтоб увидеть душу.

Мы выбираем сердцем – по уму…
Порой боимся на улыбку- улыбнуться,
Но душу открываем лишь тому,
С которым и захочется проснуться..

Как много тех, с кем можно говорить.
Как мало тех, с кем трепетно молчание.
Когда надежды тоненькая нить
Меж нами, как простое понимание.

Как много тех, с кем можно горевать,
Вопросами подогревать сомнения.
Как мало тех, с кем можно узнавать
Себя, как нашей жизни отражение.

Как много тех, с кем лучше бы молчать,
Кому не проболтаться бы в печали.
Как мало тех, кому мы доверять
Могли бы то, что от себя скрывали.

С кем силы мы душевные найдем,
Кому душой и сердцем слепо верим.
Кого мы непременно позовем,
Когда беда откроет наши двери.

Как мало их, с кем можно – не мудря.
С кем мы печаль и радость пригубили.
Возможно, только им благодаря
Мы этот мир изменчивый любили.

Эдуард Асадов