Встреча на рассвете

Эту страшную историю мне лет 10 назад рассказал мой отец. Человек он довольно рациональный, во всякую нечисть не верит. Может быть поэтому сейчас он всю эту историю отрицает, но я-то помню с каким удивлением и, можно сказать, страхом папа рассказывал о своей «встрече». Но все по порядку.

Было лето. Мы с мамой уехали к бабушке в деревню, а папа остался дома один. Живем мы в частном доме в небольшом городке. Папа проснулся очень рано, только начинало светать, солнце еще не встало. Вышел он на улицу — решил выпить холодной воды из колодца, да заодно и покурить. Стал возле ворот, закурил. Чуть левее от того места, где он стоял, светил уличный фонарь, а самого папы не было видно в тени винограда.

Вдруг видит он, что по дороге идет лохматая женщина (в смысле на голове у нее прическа а-ля взрыв на макаронной фабрике). Одета она в какой-то длинный балахон, из-под балахона ног не видно — плывет над землей. Руки расставлены в разные стороны. Плывет и напевает себе под нос: «Ню-ню, ню-ню. Ню-ню, ню-ню». Папе сразу же пришла в голову мысль, что это смерть, хотя и не было у нее косы в руках и прочих «классических» атрибутов – просто почувствовал.

Эта странная дамочка перешла дорогу, «прилипла» (как выразился мой отец) к забору другого дома и исчезла. Папа вышел на улицу, посмотрел вокруг. Нет, все-таки «смерть» растворилась. Отец немного постоял и пошел спать.

Утром, часиков в восемь, он увидел нашего соседа и как бы невзначай спросил, ничего ли не произошло ночью в доме, к забору которого «прилипла смерть». Сосед сказал, что около четырех часов утра в этом доме умер пожилой мужчина.

Вот такая жуткая история произошла с моим папой. Совпадение это или сон наяву - решать вам, тем не менее это правдивая история.

Кладбище домашних авто

Иван Кирсанович славно провёл воскресный денёк. Семьёй поехали на дачу, супруга Неонила Петровна занялась внуком Рустиком. Сам вскапывал уголок в саду. У соседей струился аппетитный дымок: делали шашлык из сёмги. И сразу за забором призывно замахали руки.

— Кирса-аныч! Петро-овна! К нам!

Закусывали водочку деликатесной рыбой, пели комсомольские песни. Сидели до ночи — и ещё бы сидели, да захныкал Рустик: признавал только свою постельку.

Иван Кирсаныч, кряхтя, втиснул живот за руль. Он и раньше был не худенький, а на пенсии вдруг как-то быстро и неопрятно располнел. Ходил, отирая пот, отдуваясь: «Уп-па», нечаянно потрескивая на ходу, смущался: «Виноват», «Извиняюсь», «Обеспокоил».

А что в нетрезвом состоянии за рулём… Во-первых, пол-литра — по прежним временам какой же это нетрезвый? Во-вторых, Кирсаныча на дороге знала каждая собака: начальник ГИБДД в отставке.

На пенсию ушёл по возрасту. Хорошо, достойно ушёл — что редко, почти невозможно для такой сволочной должности. Ивана Кирсаныча любили, проводили с почётом. Вручили тематическую картину местного художника под актуальным названием «Не вписались в поворот».

На большой, полтора на два с половиной метра, картине — придорожная деревенька на склоне оврага, живописно крутой изгиб трассы. Фуру здорово повело в овражек, но устояла. Тянет за собой запрокинувшийся двадцатитонный контейнер, колесо задрано в воздухе. Два заспанных детины-дальнобойщика стоят, широченно расставив ноги-столбы, крепко чешут в репах. Даже в могутных спинушках читается недоумение: «И как-де энто нас угораздило?»

Из низеньких воротец, опираясь на батожок, снизу вверх выглядывает на происходящее древняя согбенная, как её избёнка, старушка. Избёнка вросла рядом с дорогой в землю и кажется игрушечной рядом с колесом. Ещё метр — мокрого места бы не осталось.

Художник тщательно, профессионально выписал детали. За кривым забором угадывается кое-какой стариковский огород. Помятые гряды с картофельной ботвой, накренившиеся капустные кочаны — как живые.

Иван Кирсаныч любил картину «Не вписались в поворот», повесил в зале напротив домашнего кинотеатра. Гости тоже интересовались. Заложив руки за спину, по-петушиному скашивая головы туда-сюда, подолгу уважительно рассматривали, сильная вещь, говорили.

Домчались до города на одном дыхании. Только в одном месте сложный поворот, немало народу бьётся — для аса, как Иван Кирсаныч, раз плюнуть.

У подъезда стояло такси. Сосед сверху, таксист Серёжка спал мёртвым сном, с детски открытым пухлым ртом. Даже дверцу не захлопнул, ногу в кроссовке не подтянул из дверного проёма. Где остановился, там в ту же минуту вырубился. Рация хрипела, диспетчер устало взывал: «Седьмой, ты где, седьмой?»

Иван Кирсаныч неодобрительно покачал головой. Юркие городские такси для него, ещё в бытность начальником ГИББД, были как ёршик в заднице. Всю статистику назад тянули: что ни ДТП — то с участием такси. Шоферюги, с кроличьими от недосыпа глазами, гоняли по городу и району на скорости под двести. Время — деньги.

Иван Кирсаныч осторожно вдвинул Серёжкину ногу, прикрыл дверцу.

Неонила Петровна укладывала Рустика. А Иван Кирсаныч пожалел, что выпил лишку: диафрагма поджимала, набухшая печёнка упёрлась в ребро. Пробовал почитать на сон: попался растрёпанный Эдгар По, «Король Чума» — не помогло. Обычно в таких случаях он поддевал под старый, не сходящийся на животе китель вязаный набрюшник. Заложив коротенькие толстые ручки за спину, хозяйски прохаживался по улице.

Иногда добредал до «скворечника» — дежурного поста ГИББД. Забалтывался с ребятами, просиживал до третьих петухов. Петровна потом давала втык.

Рядом со скворечником, ещё по инициативе Ивана Кирсаныча, был воздвигнут постамент. На нём — красноречивее всякой пропаганды — памятник разбитому авто. Было дело, прямо на глазах сотрудников ДПС серебристая красавица мазда из свадебного кортежа, в кольцах и лентах, — классически, показательно, как в блокбастере, влетела в бетонное ограждение. Сзади её от души припечатала мчащаяся следом машина.

Что там от той мазды осталось — комок шоколадного серебра. Будто гигантский малыш шоколадку съел, а бумажку грубо смял в мячик.

Позже рядом водрузили ещё сладкую парочку. Лобовое столкновение: «окушка» врезалась в пассажирскую газель. Выглядывала оттуда попкой, как младенец из лона матери.

Потом пост перевели на новую кольцевую. А к памятнику уже стихийно сволакивался дорожный бой, не разбирая: колоритно — не колоритно. Глазом не моргнули — выросло настоящее автомобильное кладбище. Местный железный король (кличка «Ржавый») огородил свалку, поставил вагончик, посадил туда сторожа. Иван Кирсаныч, за неимением другого собеседника, тотчас скорешился со сторожем Николаем и уже с ним говорил за жизнь.

Потом Ржавый осел то ли за границей, то ли в тюрьме. Опечатанная бесхозная свалка приходила в упадок. Покорёженные машины покрывались снегом, поливались дождём, прорастали осотом и пыреем, превращаясь в нагромождение ржавых остовов.

Вот мимо какого печального места брёл сейчас Иван Кирсаныч. И уже озяб и подумывал: не вернуться ли ему под тяжёлый тёплый неласковый бок Петровны…

Как заметил в окошках вагончика свет. «Хорошо бы это был Николай. Кому ещё в этот час здесь быть, как не Николаю?» — обрадовался Иван Кирсаныч. Очень кстати было опрокинуть алюминиевую кружку с разбавленным спиртом, который всегда водился у сторожа, закусить мятым, в крошках скорлупы и табака, крутым яйцом, поболтать со старичком…

Он толкнул дверцу вагончика. Вот те на: народу — как семян в огурце. Сидят за сколоченными на скорую руку столами. Из знакомых на другом конце стола таксист Серёжка, на каждом колене восседает по игривой девице. Махнул рукой: «Привет, дядь Вань».

Женщина, ближе всех к дверям, невзрачная, в платочке, потеснилась. Иван Кирсаныч, усаживаясь, основательно её придавил («Уп-па! Виноват»).

— Вам водочки? Салатику? — ухаживала соседка.

— А что за мероприятие? — поинтересовался Иван Кирсаныч.

— Мы иногда сюда съезжаемся, — пояснила женщина. — Из ваших тоже кто-то попал в аварию? Ну, их машина тоже здесь?

Всё понятно: что-то вроде совместной поминальной вечеринки. Публика собралась самая разномастная. Сидит простой мужичок, рядом дамочка — и ничего, не морщится. Хотя запашок в вагоне стоит крепкий, с тухлецой — вроде квашеной капусты. Присутствующие дамы, пытаясь заглушить неприличный запах, буквально были облиты духами и обильно орошены дезодорантами, так что Иван Кирсаныч расчихался.

Стол был накрыт, как бог на душу положил. Кто какую снедь с собой привёз, ту и выложил. В корзинках для пикника — пироги в промасленной бумаге. Селёдки, картошки в мундире и вышеупомянутая капуста в мисках соседствовали с утончёнными, красиво выложенными блюдами. Рядом с трёхлитровыми банками с мутным самогоном — изящные, в вензелях и звёздах, бутылки. И все друг друга гостеприимно угощают. Только одна дамочка замерла с наколотым на вилку кружевным ломтиком киви, подёргала носиком и говорит:

— Фу! Фруктовый салат порезали луковым ножом!

Посуда тоже с бору по сосенке: кто-то пьёт из тонких бокалов, кто-то, не чинясь, из мятых одноразовых стаканчиков. Одни тыкают еду мельхиоровыми вилочками, другие — пластиковыми. Но всем дружно и весело: в рамках приличия, конечно, весело — поминки всё-таки.

Однако стоит кому-то возвысить голос, строго постучать вилкой по тарелочке — все дисциплинированно умолкают и уважительно смотрят в сторону оратора. Даже если оратор — соплюха в коже и бандане.

— Она вообще совершеннолетняя, для такой вечеринки? — шепнул Иван Кирсаныч соседке.

— Паспорт на руках! — невежливо заявила девица и покачнулась. — Вот и моя Светка справляла день соврешен…совращен…летия. И один такой же (брошен неприязненный взгляд на Ивана Кирсаныча) слишком умный дядечка встаёт и произносит тост. «Пусть, говорит, Светлана (она всхлипнула), пусть, говорит, невестушка ты наша, тебе всегда будет цветущие 18 лет! Выпьем за это! Чтобы ты всегда оставалась таким бутончиком — розанчиком — симпапунчиком!» Нет, ну не кретин — желать такое?! Потому что (девица смахнула злые пьяные слёзы)… желание сбылось. Добились своего, кушайте на здоровье. Невеста на байке упала в круты берега. Теперь ей вечные 18 лет. Всё, — она села.

За столом повисла сочувственная пауза. Повисела, и снова возобновились разговоры, деликатный смех, звяканье посуды. Среди шума выделялся и креп голос мужчины в спортивной курточке. Постепенно он завладел вниманием вечеринки.

— Вот мы… — он показал растопыренные, плохо отмытые пальцы с грязными ногтями, — люди от земли. И соседи по даче спины не разгибают. Выехали, значит, соседи на машине по делам в город. А пекло с утра стоит, на солнце пятьдесят градусов.

На полдороге охнули: теплица не открыта, помидоры горят. Муж говорит: «Вернёмся». Жена: «Нельзя возвращаться — плохая примета». Муж, ясно, нервничает. Перед глазами увядшие, поникшие помидоры. Каждый куст как ребёнка выхаживал. Задумался и… пролетел на красный светофор. Царство небесное ему и пешеходу, что под горячее колесо подвернулся. Самое обидное: у жены ни царапины. Небось, дома эта дура в первую очередь теплицы открывать бросилась, потом уже в ритуальное агентство звонить. А двух мужиков на свете нет. Слушай этих баб. Примета ей плохая.

Все вздохнули и выпили не чокаясь.

— А моей подруге, — это заговорила красивая дама, — в детстве цыганка нагадала смерть от осы. И экстрасенс тоже предсказала: остерегайтесь большого полосатого насекомого… Вообразите, так и вышло!

Все замолчали, даже руки с бокалами застыли в воздухе.

— Позвольте, — в полнейшей, гробовой тишине, кашлянув, сказал человек со шрамом. — Вы, кажется, новенькая? Вы нарушаете устав…

— Устав, устав! — закричали все и повскакали с мест. Иван Кирсаныч удивился, как обозлили гостей слова дамы. — Какая наглость! Из-за осы!

— Из-за осы, — подтвердила дама. — Но выслушайте же до конца. Подруга с мужем ехала в машине из гостей. И вдруг вскрикнула таким диким голосом

Врач в белом халате

Я переехал в небольшой городок Н. в прошлом году. Купил здесь квартиру, устроился на работу в компанию электрмонтажником. 23 октября с утра мне позвонил незнакомый номер, собеседник представился главврачом городской больницы №2 и предложили немного подзаработать.

- Нужно осмотреть проводку в отделении на пятом этаже. Возьметесь? Все остальное объясню на месте. Мой кабинет №501.
- Да, хорошо я сегодня подъеду.
- Жду Вас!
На сегодня у меня было запланировано ещё несколько дел. И освободиться смог только вечером. Вышел на остановку, закурил. Как же я мог забыть про главврача, я ведь пообещал сегодня к нему подъехать. Наверное он меня заждался. Быстро загуглил адрес второй городской больницы. Бла-бла-бла новости, картинки, вот карта... улица Коммунистическая 32.
Я сел в автобус, одел наушники и задремал. Открыл глаза, в автобусе никого кроме меня не было.
Конечная, - сообщил водитель.
Я вышел, на улице было темно. Здание больницы было через дорогу. Мне показалось странным, что свет горел только в одном окне на пятом этаже.
Когда я подошел ближе ко входу, увидел перед собой старое обгоревшее здание, в некоторых окнах были выбиты стекла. Дверь была открыта. На меня накатил страх. Я обычно избегаю таких мест, а вечером вообще стараюсь их обходить за километр. Но работа, есть работа. Успокаивал себя мыслями, что больница после пожара на ремонте, а главврачом окажется не какой-нибудь маньяк, который расчленит меня на операционном столе, а обычный мужчина в белом халате. Я включил налобный фонарик и зашёл в открытую дверь.
Изнутри здание выглядело ещё ужаснее. Я нашёл лестницу и смог подняться только на третий этаж, дальше лестница была разрушена. И знаете, я развернулся и пошел домой. Достаточно я насмотрелся. Я начал спускаться обратно, как вдруг услышал женский крик этажом ниже. Я не знал, что делать. Первое что пришло в голову, это спрятаться. Я забежал в один из кабинетов с несгоревшей деврью и заперся изнутри. Мой свет фонарика полностью освещал небольшое помещение. Здесь мне было спокойней, чем за дверью. Я начал все обдумывать. Пару раз попробовал позвонить главврачу, но никто не отвечал. Я забился в угол и стал ждать. Чего я жду рассвета или своей смерти? За дверью послышались шаги. Стук женских каблуков звонко стучал по напольной плитке. Все бы ничего, но он прекратился перед кабинетом, в котором я прятался. Послышался звон ключей. «Все, мне конец», - подумал я. Но в голову быстро пришла идея залезть в шкаф. Через считанные секунды я уже сидел в шкафу. Дверь заскрипела и кто-то зашел в кабинет. Никогда бы не подумал, что влипну в такую историю. Я боялся, что этот кто-то найдет меня и убьет или сделает со мной что-нибудь похуже. Но видимо не сейчас, этот кто-то ушел закрыв за собой дверь. Я бы так и остался сидеть в шкафу, но у меня сильно затекли ноги и я вылез. То что я увидел, не поддается никаким объяснениям. Стены, которые после пожара были черными, стали покрыты белой краской. На столе был полный порядок, все бумаги лежат на своих местах. Как-бутдо никакого пожара не было. Любопытсво взяло вверх и я краем глаза выглянул из кабинета. И там не было никаких следов пожара. Может это мне все показалось, причудилось, приснилось. Не знаю как объяснить. Я вышел в коридор. На встречу мне шла медсестра. Я понял, что лучше бежать, но её милый голос остановил меня.
- Вы почему не в палате? Ночью нельзя бродить по коридору…
- Вы извините меня, мне нужно домой.
- Ничего не выйдет, ночью больница закрыта.
- Но…
- Алекснадров, вернитесь в палату. Вам нужно отдыхать, у вас завтра операция.
Откуда она знает мою фамилию. Что происходит? Что за чертовщина? Я стоял в оцепинении и не знал что делать. Медсестра быстро подошла и вколола мне укол.
Я пришел в себя. Свет резал глаза. Я увидел силуэты врачей, которые о чём-то переговаривались. Один из них резал мою грудь.
- Где я?, - тихо проговорил я.
- На операции, - сказал врач.
Я узнал этот голос, это был главврач. Я снова вырубился.
Очнулся я в палате. В ОБГОРЕВШЕЙ ПАЛАТЕ, ЧЕРТ ПОДЕРИ! Как такое может быть? Я попытался встать, но боль в груди вернула меня в лежащее положение. Мои вещи лежали рядом на стуле, я достал телефон, чтобы посмотреть время. 03.30, 26 октября. Господи, я находился в этой больнице третий день! Сколько я был в отключке? Через острую боль я встал и оделся. Нужно бежать и как можно быстрее. Я попытался позвонить в полицию, но связи не было. Я выбежал в коридор и сразу же наткнулся на соженную медсестру. Хватило пары секунд, чтобы в мозгу остался этот ужас. Безглазая тварь, обуглившаяся кожа, клочки волос на голове. Она побежала за мной. Никогда мне не было так страшной как сейчас. Резкая боль, ударился головой об пол. Я видел как это существо тащит меня куда-то. Меня положили на операционный стол и закрепили руки и ноги. В операционную зашел врач в белом халате, он взял укол и что-то ввел мне в вену. Я ничего не видел, но прекрасно чувствовал боль. Этот урод снова ковырялся в моей груди.
- Я работаю здесь с 1979 года, - начал свой рассказ хирург, - Все было хорошо, я собирался выходить на пенсию, в прошлом году я делал свою последнюю операцию. Маленькая девочка, лет шестнадцати. Операция на сердце. Не смог спасти. Ночью она явилась ко мне во сне и сказала, чтобы я нашел для неё новое сердце. Иначе умрут все мои близкие. Следующим днем я поджег больницу в надежде сжечь всю бесовщину. Но это не помогло, я только усугубил положение. Моя жена тяжело заболела, это та девочка навела проклятие на мою жену. Тогда я решил, что найду ей сердце. Я заманиваю сюда людей, чтобы взять их сердце. Но ни одно сердце ещё не подошло. Мне помогает девочка, она сводит людей с ума. Ты наверное уже заметил, что здесь происходят очень странные вещи. Кстати, твоё сердце я уже успешно пересадил ей. Ты проживешь ещё пару часов. Не больше.
Я не мог поверить в то, что он говорит. Но факт есть факт, он копался в моей груди. Видимо, он уже зашивал рану. Хотя к чему это все? Я ведь все равно умру.
Я снова очнулся в той же палате. Сил совсем не было. Я достал телефон. Связи по прежнему нет. Я пишу в заметках на телефоне эту историю, чтобы вы все знали, что со мной произошло.
Спустя пару лет, когда сносили здание, в морге заброшенной больницы было найдено десятки трупов, среди которых нашли этот телефон с этой записью.

Гостиница

Сегодняшний вечер был немного прохладным. Мои друзья Антон и Лена заснули, только Максим и я не спали. Максим был за рулём, ну а я всё никак не могла заснуть. Всё моё тело затекло, а шея ныла. Мы отправились ещё утром. Пунктом назначения был город Санкт-Петербург. Мы давно не проводили время все вместе и тут решили хоть как-то выбраться из своего маленького городка. Я уже предвкушала наше будущее приключение в другом городе. Стало совсем темно и все уже устали трястись в автомобиле, поэтому мы с Максимом решили поехать в ближайшую гостиницу. Спустя какое-то время мы доехали до неё. Территория была довольно таки просторная. На улице горел свет и всё было отчётливо видно. Пришлось разбудить остальных. В холле находился только администратор. Это была женщина лет 50 с каким-то необычным лицом и всё это время с неё не сходила улыбка. Неудивительно, что никто нам больше не повстречался, ведь было уже 00:11. Мы сняли 2 комнаты. В одной Лена с Антоном(они встречались уже год), ну а нам с Максимом пришлось разместиться в другой(мы были просто друзья). Я решила принять перед сном душ, а после заснула. Хорошо, что остановились в гостинице, а то так бы и пришлось не спать всю ночь. Проснулась я от того, что услышала чей-то крик. Посмотрела на Максима, но он спал как убитый. Время было 01:20. Собрав силу в кулак, я решила выйти в коридор, откуда послышался этот крик. Было очень темно и я совсем ничего не могла разглядеть. "Надо взять фонарик" подумала я. Но не успела пошевелиться как на 2 секунды включился свет и я увидела Лену. Она стояла по середине коридора, с её руки лилась кровь и смотрела на меня, на её лице виднелась улыбка, что очень поразило меня. Стало опять темно. Я побежала быстрей за фонариком, а потом обратно. Начала светить на Лену, а она стоит в том же положении и смотрит на меня, всё так же улыбаясь.

" Лена"-окликнула я её. Но она лишь медленно развернулась и пошла по коридору. Мне стало очень страшно. Я побежала к Максиму, тот всё ещё спал, разбудила и всё рассказала.

" Ты иди за медсестрой, а я пойду с Антоном искать Лену "- сказал он. Я кивнула головой и быстрыми шагами пошла на ресепшн спросить у администратора где можно найти медсестру. Женщина сидела на месте и всё также глядела вперёд. И я заметила, что на её лице до сих пор была та глупая улыбка. Вспомнив Лену с той же улыбкой, мне всё это показалось очень неприятным страшным. Я решила всё-таки спросить её, но в ответ ничего не прозвучало. Она лишь повернулась на меня, продолжая улыбаться. После побежала к Максиму с Антоном. В итоге я не смогла никого найти. Мои ноги тряслись, голова кружилась, в животе всё сжималось и тошнило. Это было от страха. Пошла в комнату и решила ждать их там. Сидя на кровати я заснула на 10 минут. Открыв глаза, я увидела перед собой страшную картину: Максим повесился перед моей кроватью, глаза его были устремлены на меня, а на губах, как вы сами поняли,была та же улыбка.Взяв сумку, я выбежала из этого здания к нашей машине. Слёзы так и текли по моим по моим щекам. Все мои друзья были мертвы. Лена порезала себе вены, Максим повесился прям передо мною, а Антона я обнаружила, когда бежала из этой гостиницы, он выколол себе глаза, но было видно, что он должен смотреть на меня, так как лицо было устремлено в мою сторону.

Спустя час ко мне подъехала полиция( я её вызвала сразу же как добралась до машины). Я рассказала всё что видела. Но они не удивились. Оказывается, эта гостиница уже лет 5 как не работает. Её закрыли, так как там происходило множество самоубийств. Насчитывается 209, не считая моих друзей.

Хозяин туннелей

Попрошайки из нас получились аховые. За полчаса пути от «Алтуфьево» до «Менделеевской» в пакет для пожертвований не бросили ни монеты. Девять станций, восемь вагонов, табличка «Помогите на операцию» и аутентично-затрапезный внешний вид — казалось, все сделано по уму. Но, похоже, в этой сфере деньги с потолка не падали. Хотя нас они и не интересовали, целью были настоящие попрошайки-инвалиды, а вернее — их хозяева.

Затея была рискованной, но Женя сама вызвалась сыграть инвалида. Ей надоело торчать дома, монтировать видео и накладывать субтитры, пока я добывал материалы «в поле». Она и раньше спускалась в метро со скрытой камерой, но тогда мы не изучали криминальную сторону подземки, а пытались найти истоки городских легенд и прочего народного творчества. Никаких особых дверей наши журналистские корочки не отворяли, так что с Метро-2 и секретными бункерами не сложилось, хотя знакомый диггер устроил нам небольшую экскурсию по ночным туннелям. Ничего интересного, как выяснилось. Измазались как черти, а ни одной даже самой завалящей крысы-мутанта так и не встретили. Не говоря уже про путевого обходчика или черного машиниста.

— Дальше по серой? Или перейдем? — спросила Женя, когда я выкатил коляску из вагона.

Сальные волосы, бледное лицо без косметики, куртка из восьмидесятых, джинсы в пятнах и тапочки на шерстяных носках вместо башмаков — Женя выглядела кошмарно. Пожалуй, мы даже чуточку переборщили. Я смотрелся не лучше, но, по крайней мере, не прятал руку, демонстрируя людям пустой рукав-культю, и не изображал парализованного ниже пояса.

— Дальше поедем, — шепнул я, осматривая платформу. — Не таскать же эту телегу по переходам, а к твоему чудесному исцелению народ пока не готов.

В потоке пассажиров мелькнул «ветеран». Классика. Безногий мужик в форме шустро передвигался на какой-то подставке с колесиками, работая руками. Ему уступили дорогу, поэтому до вагона он дополз быстро. Но перед дверью вдруг остановился. Повернул голову, уставился на нас и тут же покатил прочь от поезда. Охраны, которая обычно таскается за добытчиками, рядом не было.

— Вы как здесь? Кто такие?

На пальцах сидели татуировки, на форме награды, на лице борода. Натуральный ветеран.

— Беда у нас, — сказал я. — Серьезная. Вышли у народа помощи просить.

— Ну дают, — усмехнулся калека, — опять самодеятельность. Хозяин, сталбыть, не в курсе?

Ему подобные — лишь песчинки в огромном организме метрополитена, марионетки, у которых есть кукловод. За месяц работы здесь я записал десятки часов видео: интервью с подземными аборигенами, разговоры по душам, моменты различных сделок — от продажи наркотиков до оформления регистрации очередному душману, — разоблачения «беременных» попрошаек, бездействие полиции, зачистку молодчиками вестибюля, когда к ряженым нищим стала приставать компания пьяных фанатов. Удалось узнать даже некоторые имена держателей бизнеса. В общем, материала было навалом. За исключением одной темы. Как только речь заходила об инвалидах, все сразу замолкали, какие бы деньги я ни предлагал. Мол, у них свой хозяин. Хозяин туннелей. Будто бы и живут они все в туннелях где-то, наверху не показываются. Короче говоря, отдельная структура в подземельном синдикате. Как музыканты, только те и сами в охотку общаются, нормальные ребята, а эти всегда особняком. Странные, мол, и нечего о них рассказывать.

— Какой еще хозяин? Мы сами по себе.

Ветеран осмотрел коляску, Женю, табличку.

— И что за болезнь такая страшная? Сколько денег надо, чтоб тебя починить?

Женя начала было рассказывать, но ветеран схватил ее за коленку. Она вскрикнула и рефлекторно дернула ногой.

— Ну-ну, — поморщился калека, разворачиваясь. — Валите, пока не поздно!

Он прокричал что-то про хозяина, но слова зажевал гул поезда. Инвалид нырнул в вагон и исчез за волной пассажиров.

— Не нравится мне все это, — сказала Женя.

Первый раз она произнесла ту же самую фразу, увидев новую себя в зеркале. А вдруг кто знакомый узнает?

— Все по плану, не волнуйся.

У меня и впрямь все было под контролем. Во внутреннем кармане хватало денег, чтобы откупиться от кого угодно, а на быстром наборе ждала своего часа пара полезных номеров. Да и занятия боксом даром не прошли, хоть и отъелся я в последнее время, сменив редакционный офис на фриланс и ведение популярного блога о Москве. Главное, что контакт был налажен. Раньше инвалиды — в меру возможностей — от меня бегали, другие о них говорить не хотели, а стоило только покуситься на их хлеб, как сами полезли с допросами. Но это была мелкая рыбешка, хотелось увидеть кого-то поинтереснее. Или разговорить одного из калек. Хозяин туннелей, живут прямо в туннелях, наверху не показываются… Нужно было всю эту чушь расшифровать.

Мы поехали дальше, вниз по Серпуховско-Тимирязевской линии. Народу в вагонах хватало, но обходилось без толкучки. Время было выбрано идеально. На каждой станции я ждал, что нас встретят добрые ребята с головами в виде шаров для боулинга. Внутри бурлило какое-то детсадовское предвкушение, словно мы с Женей секретные агенты в тылу врага, работаем под прикрытием. И миссия наша сколь опасна, столь и интересна. Но Женя, похоже, былого энтузиазма не испытывала. Нервно смотрела по сторонам и каждый раз вздрагивала, когда ее случайно задевали в вагоне.

Срисовали нас на Нагорной. Высокий тип в кожаной кепке и пальто, с засунутым в карман пустым рукавом. Для попрошайки инвалид выглядел слишком прилично, но принадлежности к той же песочнице даже не скрывал. Сперва демонстративно пялился на Женю, затем на Нахимовском проспекте перешел с нами в соседний вагон, а выйдя на Севастопольской, принялся кому-то звонить. Я даже чуточку расстроился, когда до конца серой ветки мы доехали без приключений.

Я катил Женю вдоль платформы «Бульвара Дмитрия Донского», а она подсчитывала прибыль.

— Один билет на метро мы уже отбили, — с усмешкой сказала она. — Как делить богатство будем?

— Добровольно отказываюсь от своей доли, так и запишите в протокол.

— Я бы размял твою попу, но за это нас точно загребут.

— Фу, пошляк, — засмеялась Женя, — нас вообще-то две камеры пишут.

С нее слетела тапочка, и я обошел коляску, чтобы водрузить ее обратно. Со стороны это наверняка смотрелось какой-то извращенной сценой из «Золушки». Сказочный принц в лохмотьях припал на одно колено и примеряет парализованной красавице тапку. Та ей подходит, и живут они дальше долго и счастливо. Женя улыбнулась, будто прочитав мысли. Погладила меня по немытой шевелюре.

— Мы выглядим слишком счастливыми для сирых и убогих, — сказала она.

— Без разницы уже. Нас эти заметили.

Я хотел поцеловать Женю, но вдруг увидел его. Великан стоял в тупиковом туннеле, доставая почти до потолка. Черное лицо, безразмерная дубленка на голое тело, повсюду ожоги и паленая шкура. Он прижимал к стене калеку в военной форме, того самого. Сотканный из горелой плоти великан одним движением оторвал попрошайке руку, сгреб его под мышку и шагнул в туннельную тьму. Из черной дыры не донеслось ни звука.

— Гребануться можно…

— Что такое?

Я развернул Женю, но в туннеле уже никого не было.

— Ну и?

Действительно, ну и что?

— Ничего, забудь. Померещилось, — ответил я, прикидывая, засняла ли это камера в куртке. Хотя, даже если засняла, на таком расстоянии качество картинки будет «вырвиглаз».

— Когда у тебя «гребануться можно», значит, дело плохо.

На противоположный путь подали поезд. Народ пошел на абордаж. Я затолкал коляску в вагон и пристроился у закрытых дверей. Изображать попрошаек больше не хотелось. Все мысли были только о машине, а ее, как назло, мы оставили в «Алтуфьево». Час пути.

— Ты скажешь мне, что стряслось?

— Сам не знаю. Ерунда какая-то почудилась.

В вагон что-то ударило, и я заметил огромную обожженную пятерню на стекле соседней двери. Со стороны стены, где быть никого не могло. Помнится, гуляла по Сети байка о призраках, которые пугали пассажиров, стуча в окно. Вроде бы потом пара машинистов призналась в розыгрыше с резиновыми руками на палках, а может, это и не у нас было. В любом случае, на резинку или призрака такая лапища не тянула. Поезд зашипел и двинулся в темноту. Рука исчезла, оставаясь лишь в моем больном воображении.

Мы прошли пару вагонов, подальше от отмеченного, и решили третий раз по тому же маршруту не ехать. Женя ничего не заметила. Пугать ее я не хотел, поэтому просто предложил свернуть наше расследование до лучших времен. Попадется нам кто-то до конечной — хорошо, нет — и черт с этими инвалидами, без них сюжет сделаем.

Ближе к центру людей становилось больше. Вскоре началась давка, на кольцевой вагон забился под завязку. Я все время смотрел в окно за спиной, сверля глазами надпись «Не прислоняться». Так ждал эту проклятую руку, что пропустил самое главное. Когда Женя дернула меня за рукав, я, наконец, увидел наших попутчиков. Все они были калеками. Не полный вагон, конечно, но вокруг нас собрались только инвалиды. Одноглазые, однорукие, на костылях с пустой штаниной, у одного на лице зияла дыра вместо носа.

— Саша, — прошептала Женя, крепче хватая меня за руку.

Они смотрели на нас и скалились. Качали головами, облизывали губы и переговаривались друг с другом.

— Саша… — совсем уж тихо сказала Женя, и я опустил взгляд к ней.

Из-за коляски выполз маленький безухий цыганенок, пряча что-то в карман. Нырнул между ногами мужика в кожанке и слился с людской массой, которая в этом гребаном вагоне переваривала сама себя.

— Саш… я не могу… шевелиться…

Поезд ворвался в туннель, и я перестал ее слышать. Женя уронила голову на грудь. Я наклонился к ней, чувствуя, как чужие пальцы шарят в карманах. Женя была в сознании, по щекам змеились ручейки слез. Приближалась станция. Я продвинул коляску к выходу, и тут состав тряхнуло. На меня повалился одноглазый жирдяй в спортивном костюме не по сезону.

Из глаз посыпались искры, а из легких пополз последний кислород. В нос ударила вонь немытого тела, по сравнению с которой мой собственный запах казался