Наблюдатель

Было три разных вариантов, чтобы дойти до дома. Три разных пути. Но я предпочитал только один. И именно по нему я возвращался с тренировок, поздно ночью. Говорят, все что не делается, хорошо делается ночью. Днем мы все такие вялые, пассивные, а ночью приходят великие идеи, и хочется что-то сделать такое, на что было лень днем. В моем случаи, ночью я чувствовал только усталость. После усиленной тренировки, хочется поскорее вернуться домой и просто почитать книгу, или посмотреть фильм, до которого давно не доходят руки.

Иногда я возвращался в компании друзей, но были моменты, когда доводилось добираться одному. Каждый раз на своем пути, на том самом пути, - по которой я предпочел идти, потому что она самая короткая, - я натыкался на странный дом. Точнее страшный. Днем он казался странным, а ночью страшным. Днем этот дом выглядел старым, и не похожий на другие дома, которые были построены из красивого облицовочного кирпича, или шлакоблока, но этот почему-то был из дерева. Этот дом совершенно не соответствовал месту, на котором он был построен. Вокруг него были более "живые" дома, из окон которых выпадал наружу свет. Из которых, явно бурлила жизнь. А из этого... Внутри потрепанного дома ничего не было: ни света, ни уж тем более людей... Лишь одна странность. Странность, которая меня пугала, но по каким-то непонятным причинам, мне все же было интересно наблюдать за ней.
Узкая, извилистая дорожка приводила меня, наконец, к первому светящему столбу, который отгонял своими лучами света тьму, с небольшой территории. На этом освещенном месте я останавливался, чтобы снова понаблюдать за этой странностью. Передом мной стояло два дома, не слишком близко пристроенные друг к другу. Ближе ко мне, в двадцати метрах от места, где находился я, находился дом, в котором кто-то жил. Это можно было понять по более аккуратному внешнему виду дома, и света в окне на втором этаже. Чуть дальше стоял второй дом, тот самый дом, в котором не жил никто. Этот дом был чуть выше первого, и выглядел очень мрачно. Казалось, дом был темнее того мрака, который его окружал, но я все же четко его видел. На той стороне, с которой мне было хорошо его видно, судя по всему, когда-то, было что-то вроде огорода, или маленького сада. Но вскоре все покрылось зарослями. Ближе к дому, стояла дерево, от которой не было пользы, лишь мешала. Ореховое дерево, которое, давно не давала орехи... Она доходила до второго этажа, ветки которой, чуть ли не упирались в окно. Одинокое окно. Больше ничего не было...
Именно там мною была замечено странность. В окне я увидел тусклый свет, словно под подоконником, на маленьком столе горела свеча. Свет был очень тусклым, но достаточным, чтобы я смог заметить, чей то неподвижный силуэт, смотрящий на меня. Он стоял с краю окна, лицо не мог разглядеть, потому что, помимо темноты, я стоял в сорока, а может в пятидесяти метрах от него. Я спрашивал своего друга, видит ли он что-нибудь в этом окне? Он лишь с улыбкой на лице отвечал, что это может быть что угодно. Это может быть простая вешалка, или растение, которая очень напоминает человеческий силуэт. А может это вовсе манекен, а в доме жил раньше какой-то дизайнер-модельер, у которого весь дом обставлен этими манекенами, а тот, что стоит возле окна, один из них.
Наверное все так, но почему тогда я каждый раз видел его в разных местах в окне. То он стоит, и смотрит на меня с правой стороны оконной рамы, то с левой, а казалось, он чуть отошел от неё. Он никуда не исчезал, но места, где он стоял, - и тоже смотрел на меня, словно демон, который еще не открыл свои горящие красные глаза, - постоянно менялись. Вот честно! Почему? А днем в окне ничего не было, ничего... Просто мрак. Темнота в комнате. А ночью - тусклый свет и этот силуэт, который с каждым разом наводил на меня ужас. Он не двигался, он лишь смотрел на меня.
В воскресенье, когда я был свободен от своих дел, я подумал зайти в этот дом. Естественно днем. Я опять подошел к тому месту, где стоял столб, а затем, когда убедился, что вокруг нет никого, перелез через сеточный забор. Казалось, я так и останусь над острыми кончиками проволок, которые продырявили джинсы на заднице, но в какой-то момент, немного расшатав сетку, я сумел перебросить ногу через нее. После чего, недолго думая, я направился по заросшей траве до колен к огороду. Мне пришлось пройти, через еще одно ограждение. Ведь, сперва я проходил огород дома, который, выглядел чуть лучше. В котором, проживала семья, которую я не знал. Их наверняка не было дома, или может, кому-то внутри было плевать на то, что происходит на их территории. Слава Богу, на той стороне забор был не сеточный, а заставленный металлическими стержнями, невысокими, через который я прошел, лишь с небольшими усилиями. И вот передо мной стояло то самое ореховое дерево, недолго любуясь ею засохшими листьями, я направился ближе к дому, к тротуару. Это была задняя часть дома, и я обошел ее, до фасадной стороны. На той стороне дома, которую я раньше не видел, было не очень красочно. Оттуда явно не было интереса наслаждаться видом. Потому что, и вида никакого не было. Передо мной стоял забор, высотой в целый этаж дома, который находился позади меня. Что было за забором, я не видел, хотя догадывался. Наверняка это было то место, откуда не проехать и не пройти. То самое место, которое закрыли, в связи с пожаром десятилетней давности. Фасад дома меня не удивил, он выглядел также как и задняя часть: мрачная, деревянная и задрипанная. Где-то на досках, из которых дом был сооружен, я заметил гниль. Где-то там, на верхней, труднодоступном месте, где сложно было закрасить краской, но куда мог попасть дождь. Между первым и вторым этажом, в углу, где была закреплена сливная труба.
К удивлению, дверь не была заперта, казалось, что в нее уже многократно входили. Также показалось, что дом изнутри мне знаком, словно планировка та же самая. В моем доме, как только войдешь, располагалась прихожая. Справа находился небольшой коридор, который вел на кухню, а слева - душевая и туалет. Если пройти прямо, можно было выйти в гостиную. Там находилась лестница, которая вела на второй этаж. В этом доме было тоже самое. Я переступил порог, и сделал несколько шагов вперед, чтобы оглядеть. Мне ненужно было идти направо или налево, чтобы понять, насколько сильно там мне все напоминало. Как в моем доме. Голые, серые стены. Все было покрыто паутиной: углы потолков, тумбочки, в которых явно ничего не было, в шкафу, которая располагалось у входа в дом, которую я уже прошел. В гостиной было тоже самое: те же самые серые стены, пыльный пол из досок, покрытый лаком. В моем доме, пол сделан из ламинада, и потолок, который был обставлен деревянными балками. Больше ничего не было. Я поднялся наверх, где атмосфера была такая же мрачная, как и на первом этаже. Здесь были лишь две комнаты. Одна, судя по её крохотным размерам, была детской. На голые стены, были наклеены обшарпанные обои. Больше ни на что глаза не падали, поскольку в помещении было пусто. Я направился в ту комнату, откуда смотрел на меня каждую ночь, какой-то таинственный человек. Дверь в нее была открыта, а внутри лишь: кровать, матрас которой пожелтел, и обзавелся паутиной. В этой комнате тоже были обои, но ободранные. С потолка свисала, небольшой длиной провод, на конец, которого вкручена лампочка. Я стоял у порога, и огляделся, чтобы найти выключатель, который был встроен справа от меня. Точнее, от выключателя там торчали лишь две оголенные проволоки. Плюс и минус. Я прошел к окну, чтобы посмотреть тот самый вид. Когда встал возле окна, я взглянул направо, и мне на глаза попался тот самый столб, под которым я стоял. Мне стало не по себе, и я решил уйти.
Что самое интересное, я почему-то вернулся туда обратно. Ночью. Я не пошел на тренировки, мне пришлось немножко прогулять её, а под конец вернулся к дому. Тому самому дому. Я снова оказался внутри, но прежде, из порога включил фонарь. Сердце колотилось с бешеной скоростью, ведь именно в этот момент, там наверху, кто-то должен смотреть на меня. Я поднимался на носочках, по лестнице. Да, я - чокнутый. Но я и трус. Мне было страшно от того, что каждую ночь, за мной кто-то наблюдает из того окна, что я решил подняться и посмотреть. Хотя пугать меня должно именно это решение, поскольку через минуту, я увижу того, кто наблюдает за мной последние полгода. Может он следил за мной оттуда еще больше, но обнаружил я его лишь полгода назад. Нож при мне. Хоть я боксер, но мне было достаточно страшно, чтоб я прихватил с собой еще перцовый баллончик. Никаких мутантов и чудовищ, их не существуют. Есть лишь люди и животные. Так как за мной наблюдал силуэт человека, животного и быть не могло. Остается одно - там внутри человек. Если он на меня нападет, я смогу его ударить, если он будет силен, я брызну баллончиком, а если я буду на грани смерти, тогда воспользуюсь ножом. А что если там некое подобие человека? Значит ничто из того, чем я вооружился, мне не поможет. На этот раз дверь была немного прикрыта, но я приложил ухо к двери и пытался прислушаться. Внутри было абсолютная тишина. Я резко дернул дверь на себя и посветил перед собой. Возле окна никого не было, как и во всей комнате. Но сердце от этого не переставала биться медленнее, она все с такой же скоростью колотилось. Не знание и не понимание - это тоже страх. Я вошел внутрь, чтобы просто взглянуть через окно, что-то тянуло меня сделать это. Внезапно фонарь потускнел, потом вовсе погас. Я побил ее по ладони, но безрезультатно. Ну, какой спортсмен без грешка? Да, я курил. Поэтому вспомнил о зажигалке, которая была у меня в кармане. Я зажег ее и опустил на уровень живота. Затем я медленно подошел к окну. Там снаружи тоже был сплошной мрак, как в этом доме, за исключением того столба в метрах сорока-пятидесяти отсюда. А под ним я заметил человека, который смотрел на меня. Его лицо я видел. На него падал свет сверху, от лампы. Это был я…

Блаженны

Операция была назначена на вторник. Врачи настоятельно рекомендовали лечь в клинику заранее, но Борис жестко дал им понять, что времени на глупости у него нет, то есть абсолютно. В понедельник приезжают немцы, и ему нужно, чтобы на объекте был идеальный порядок. Не то, чтобы его уж совсем некому было заменить, заместитель, Вадим, вероятно, справился бы не хуже, но если хочешь, чтобы было сделано, как следует – сделай сам. Народная мудрость.
Да и что это за операция, ей-богу! Пустяки. Полип, удаленный лапароскопическим путем, неприятностей принести не может по определению. Два дня – и он снова на ногах. Деньги решают все. Володя, старинный приятель Бориса, посоветовал небольшую, но очень хорошую частную клинику, оперировал в которой лучший хирург страны. Ложиться в нее сразу Борис отказался, сдал необходимые анализы, клятвенно пообещал, что сутки перед операцией не будет есть и пить, и, несмотря на сдержанное неодобрение врачей, поехал строить светлое будущее своего небольшого, но доходного бизнеса.
Бизнес вот-вот обещал выйти на совершенно иной уровень, надо было отдать все силы на его дальнейшее развитие, и тут этот полип. И вердикт врача: «Если не прооперировать это сейчас, в скором времени Вы можете столкнуться с более серьезной проблемой. Есть высокий процент вероятности, что полип переродится в раковую опухоль. Отложите все дела хотя бы на три недели, сделаем операцию, восстановитесь…» Трех недель у Бориса не было. Дня три-четыре – и будет с них. Не до того.

С детства Борис привык быть лидером. Если он чего-то хотел – он получал это всегда. Игрушечные машинки превратились в машины настоящие, и если для достижения его цели было необходимо наступить конкуренту на голову, голова хрустела под каблуком его тщательно вычищенного ботинка. Не то, чтобы он был плохим человеком, вовсе нет. Но фраза «цель оправдывает средства» тоже была одной из его любимых. Бизнес шел в гору, деньги текли рекой, приятели завидовали, женщины обожали. Жизнь удалась.

Вечером понедельника Борис, голодный и уставший, подъехал к зданию клиники. Операцию обещали провести на следующий день. Его проводили в палату, принесли снотворное. Борис, пообещав принять таблетку позже, убрал ее в стол. Лекарства он не любил и принимать их без крайней необходимости не считал нужным. Однако сон не шел. Крутились перед глазами моменты уходящего дня, тревожили важные дела, которые нужно было провернуть на следующей неделе. Пару дней он мог выделить на восстановление, но после надо будет лететь в Германию… В половине первого Борис открыл ящик и выудил из него таблетку. Поспать все-таки было необходимо.

Операционная выглядела кабиной инопланетного корабля. Бориса закрепили на столе, подключили датчики. Анестезиолог ввел наркоз. Он вздохнул, сознание быстро уплывало.

Борис очнулся и с изумлением увидел, что висит под потолком палаты. Внизу, около стола, суетились врачи. Анестезиолог обещал, что наркоз будет одним из самых лучших, и он очнется после операции отдохнувшим. Препарат стоил бешеных денег, так какого лешего он потерял пространственную ориентацию?
Он попробовал пошевелить руками и ногами, и это у него легко получилось. Он попробовал поднести к лицу руки и чуть не заорал от ужаса: никаких рук, в привычном понимании этого слова, у него больше не было. Внизу что-то противно пищало, этот звук мешал сосредоточиться. Борис глянул вниз внимательней и увидел на столе… себя. Отрешенного от суеты вокруг, неподвижного. Что-то кричал хирург, бегали врачи. Писк превратился в монотонный сигнал. Борис обледенел от ужаса. Он начал догадываться, что именно происходит сейчас с ним, и принять это он был не в состоянии. Он никогда не верил в Бога, загробную жизнь и прочую чушь. Не верил, и не интересовался, и впервые совершенно не понимал, что же ему теперь делать.

Мир прозрачен, жизнь мутна и скоротечна, смерть внезапна и стремительна. Белое небо за мутным окном, внизу – белые тени в белых халатах… Белое на белом. Стерильная тишина. Вокруг все еще живет и движется, но ты более не принадлежишь этому кружению. Мир отдалился, жизнь оказалась как-будто за тонким, прозрачным стеклом, и возврата за него нет. Нет никакого «завтра». Стремительно исчезает «вчера». Сам настоящий момент утекает столь скоротечно, что ты не можешь удержать его. Помнить себя. Осознавать себя. Не отпускай память, слышишь? Пока ты помнишь – ты еще рядом со стеклом, за которым кипит жизнь. Держись за него, ведь ты так мучительно не хочешь уходить…

Прошедшая жизнь потекла перед его глазами. Он должен был взять с собой самое главное, самое важное, именно то, что расскажет той силе, что забирает его, о том, что жизнь прожита не напрасно, о том, что он сделал, что совершил. Главное, ухватиться за это «важное», потянуть нить… Но что? Ни прокрученные сделки, ни хитроумные комбинации, над созданием которых он бился не один год, не дали ему ничего. Вспоминая о них, он не почувствовал ничего, кроме ощущения бездарно потраченного времени. Не то. Дальше?.. Он был щедр. Все женщины, которых он любил, не уходили от него с пустыми руками. Но… теперь он видел немного больше. Не уходили они от него и счастливыми. Ни одного настоящего чувства не промелькнуло между ними. Пустота подступала все ближе.
Внезапно он увидел старушку. Маленькая, сухонькая, с потрепанной матерчатой сумкой, она держала в руках мелкие подмосковные яблоки. В ее глазах отчетливо плескалось отчаяние.
Вот оно. Тот момент, который мог бы стать… но не стал. Помнится, он прошел мимо. Что-то шевельнулось тогда в его душе, он даже хотел вернуться и купить у нее эти несчастные яблоки, но тогда он скорее удивился этому порыву. Поступок был нерациональным, а Борис такие поступки совершать не любил и не умел. И в этот момент он осознал, что именно это действие имело бы в его жизни настоящее значение. Блестяще провернутая махинация – нет, а эти отчаявшиеся глаза…

Второй оказалась еще одна картинка из далекого прошлого. И опять глаза.
Черные, полные страдания. Он видел их из окон своей иномарки, когда стоял в пробке. Бомж рылся в мусорном бачке у остановки. Был декабрь, неожиданно очень холодный, и на бомже было накручено такое количество тряпья, что он казался круглым, как колобок. Но исхудавшее лицо и голодный, несчастный взгляд говорили о том, что бедолага истощен, и, несмотря на то, что он ни о чем не просил, весь его вид кричал о том, как отчаянно он нуждается в помощи. И опять вспомнилось Борису смутное желание вылезти из машины и сунуть мужику пару тысячных бумажек. Или узнать координаты какого-нибудь центра – должен же кто-то в этой стране следить за тем, чтобы люди не умирали от голода на улицах… Движение возобновилось, Борис продвинул машину метра на два и начисто забыл о том, что только что стало предметом его размышлений.

Внезапно свет, окружающий Бориса, усилился, и в нем он увидел лица, показавшиеся ему сперва незнакомыми. Свет сконцентрировался сверху, а снизу стал подступать клубящийся, липкий на вид сумрак. Сумрак затягивал Бориса в себя, он буквально источал из себя сырость и забвение. Льющийся сверху свет обещал радость и покой, но Борис отдалялся от него. Это было ужасно и удивительно несправедливо.
И вдруг он узнал смотрящие с лиц глаза. В них не было отчаяния, лица были светлыми и спокойными, но взгляд их выражал боль и сострадание. С ужасом узнал он и бомжа, и старушку с вокзала, и вереницу других, совершенно им забытых лиц.
Почему, почему же они все там, а он – здесь? Почему их принял свет, а его засасывает тьма? Борис отчаянно пытался осознать, что происходит, и искренне не понимал. Он умнее, успешнее, его всегда хвалили, как самого способного и предприимчивого, он тоже имеет право на свет!
- Перед Богом все равны – шепнул в его душе давно забытый голос. И – о чудо! – к нему протянулась рука. Он посмотрел вверх, и увидел еще одно лицо.
Это был сторож, который работал у него давным-давно, и умер в ночь от инсульта прямо на рабочем месте. Старика давно следовало уволить, но у Бориса, обычно рационального человека, не поднималась рука. Он находил тысячи причин, почему он не станет увольнять Иваныча в этом году, потом в следующем. Сторож был чем-то похож на его деда. Немногословный, спокойный… добрый. Жил он очень небогато, но у него всегда находилось, чем угостить забежавших на чай работяг и накормить бродивших вокруг стройки собак. Борис придумывал себе множество объяснений, зачем он иногда заходит к старику, не желая принять того, что ему просто было важно видеть то, что старик ему по-настоящему рад. И вот теперь Иваныч протягивал ему руку, пытаясь вытащить из темноты. Вокруг него сиял свет, и свет был Бог, и Бог был – любовь. В памяти Бориса всплыли когда-то давно прочитанные и, казалось, навсегда забытые им слова:

«Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное, блаженны плачущие, ибо они утешатся, блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят, блаженны… блаженны… блаженны…»

Переселенцы

- Эй, Терентий, где тебя нелёгкая носит, подсобил бы! - кричала бабка Матрёна, зовя своего мужа помочь перевернуть коровьи ясли.
Но Терентий прикинулся глухим с рождения и только лихорадочно рылся в сене, бубня себе под нос.
- Сюда же прятал, неужто старая нашла?
Припрятанная от благоверной (которую за глаза он звал катаклизмом) бутылка, никак не находилась. В сердцах он плюнул и тут же услышал смех, больше похожий на собачий лай. Воровато оглянувшись, но никого не увидев, дед пожал плечами и решил наконец-то отозваться на голос жены. Помогая старухе, он постоянно искоса на неё поглядывал. Матрёна, видя, что в хмуром взоре мужа таится какой-то незаданный вопрос, спросила сама.
- И чего это ты, старый, всё на меня косишься, будто первый раз разглядел. Или натворил чего?
Дед крякнул и решил: другого выхода нет, может, усовестится Матрёна.
- Бутылку на сеновале ты перепрятала? Жалко тебе, да? Что немножко потяну, чтобы ноги старые резвее стали?
И сделал обиженное лицо. Бабка немного опешила от такого обвинения, но тут же опомнилась и выдала деду взбучку, вполне ожидаемую, за которые он и звал её умным словом – катаклизм. Мгновенно он вспомнил все свои прегрешения и прозвища, а также попутно узнал о новых, из коих «старый хорёк» было самым приличным. Понял дед одно: шклянки ему больше не видать, а день субботний, банька топится, обидно.
Весь оставшийся день Терентий с Матрёной не разговаривал, ходил хмурый и обиженный. И даже пустил в баню её первую, сказав, что будет немытым помирать, всё равно жизни никакой. Бабка плюнула и пошла мыться. Только затворилась дверь предбанника, как дед шмыгнул из избы и потрусил бодрой походкой, но огородами, к свояку. Там, пожаловавшись на коварство второй половины, в виде сочувствия получил от свояка поллитру и так же собачьими тропами вернулся домой, вполне себе уже счастливый.
Придя из бани, Матрёна увидела уже не хмурого мужа, а вполне весёлого деда с бельишком под мышкой.
- Никак ты, старый, помирать передумал? - съехидничала бабка.
- Не дождёшься, тебя переживу, – гордо задрав сухонький кадык, ответил дед и пошёл в баню. Подкинув парку, он грел старые свои кости, вспоминая, как он перехитрил жену. Решив ещё поддать на каменку, он потянулся за ковшиком, но не нашёл его там, где оставил.
- Что за нечистая сила? – пробубнил дед, увидев ковш у порога.
Поднял его и сунул в кадку с водой, тут же выронив, кадка была покрыта слоем льда. Дед всю свою жизнь, не веря в духов и их не встречавший, как-то вдруг засомневался в своей правоте. Глянул ещё раз: от кадки парок поднимается, вода горячая, будто только с котла кипящего налита. Перекрестился дед забытым жестом и вспомнил того, к кому давно не обращался. Вдруг под полком зашевелилось что-то… Не то, чтобы смело, но дед туда заглянул, может, зверь какой? Глядит, а там какой-то маленький, весь в шерсти и рожа, прости Господи, страшная как смертный грех.
Терентий сглотнул судорожно и решил не молчать.
- Ты кто ж таков?
Лохматый пошевелился, но вылезать не стал.
- Банник я, неужто не слыхал обо мне?
Дед порылся по сусекам памяти и вспомнил рассказы из детства, что мамка ему рассказывала.
- А откуда же ты взялся, где прятался, что не видел я тебя никогда?
- А давеча избу и баню разобрали, что у леса стояла, там я и жил. Теперь вот к тебе пришёл, хоть и не веришь ты в меня.
Дед поёжился.
- А зачем пакости строишь?
Теперь поёжился банник.
- Дык на роду мне написано с людьми не дружить. Да и ты в баню, не помолясь, без угощения, как тут удержишься, мог бы и ошпарить, да пожалел старого.
Деду стало не по себе. И тут его посетила ещё одна мысль.
- А бутылку мою на сеновале не ты часом спёр?
На какой-то момент Терентию показалось, что баннику стало стыдно.
- Не, не я. Это Никодимыч озорует.
- Так вас двое?!
- Что ты, нет, один я тут. Никодимыч - овинник, он у тебя на сеновале обжился. Только тот тебе вряд ли покажется - нелюдимый он, но проказник, – заухал банник. – Вот, если увидишь кота чёрного, большого, как пёс дворовый, то знай, он это на солнышке греется. Дед взмолился:
- Да что же мне теперь делать с вами?
Банник пожал плечами.
- А ничего. Вспоминай, как папка с мамкой учили, относись уважительно, и мы тебя не обидим. И с бабкой не скандаль, Ерофеич страсть как этого не любит, будет тебя душить ночью, спать не давать.
Дед чуть с полка не свалился.
- Ерофеич?! А это ещё кто? Тут банник снова заухал, захохотал как в бочку.
- Домовой это, но он ещё не пришёл, отправился родню навестить в соседнюю деревню…
Подхватился дед из бани вон, а вслед банник хохочет.
- Ты же хоть помойся, Терентий Аверьяныч, а то Ерофеич не любит вонючих…
Домой дед пришёл задумчивый и трезвый. И стала бабка с тех пор замечать, что Терентий нравом переменился, и поводов для ругани меньше стало, жить стали дружнее. В хлеву скотина ведётся на загляденье, а в хате уютнее стало. Но одну странность в старике она отметила, да не придала значения, пусть чудит. Стал он в баню кусочек хлеба брать, а за печкой всегда блюдечко ставить, хоть и кошки в доме не было, лишь иногда кот заходил чёрный, большущий, но угощения не брал. Полежит себе на солнышке и опять пропадёт невесть куда.

Кофе без сахара

— Я познакомился с ней четыре года назад. Встреча с ней – самая большая ошибка в моей жизни. Мы были свидетелями на свадьбе нашего общего друга. Я сразу её заметил, она была слишком красива, словно Клеопатра из тех самых рассказов. Забавно, но я даже боялся к ней подойти, будто ученик, идущий к доске. Представляете, её номер телефона дал мне наш общий друг, он сразу понял, что сам я сделать это не смогу, очень уж сильно я волновался.
Константин Николаевич затушил сигарету, отпил глоточек пива, продолжил;
— Проснувшись следующим утром, я обнаружил в кармане своего пиджака смятый листок бумаги. На нём был её номер телефона и подпись "Кристина".
Илья посмотрел на настенные часы, он уже сильно проголодался.
— Она много смеялась над тем, как я разговариваю, а меня сильно удивляли её привычки: она любила смотреть мелодрамы и пить кофе без сахара.
— А она любила читать? – спросил официант, глядя ему в спину.
— Да, её полка была завалена русскими классиками, ещё там встречались какие-то ванильные книги, опять же, про любовь и тому подобное.
— Она была приятна в общении? – спросил Кирилл, поправивши свой бейджик охранника, чуть отталкиваясь от стены.
— Да. Мне попадались разные девушки. Одним нравились только мои деньги, другие мне просто сразу надоедали, а с Кристиной мы могли разговаривать почти сутки напролет.
Илья улыбнулся, кивая головой, произнес:
— На свете так много женщин, с которыми можно спать, и так мало женщин, с которыми можно разговаривать.
Константин Николаевич улыбнулся в ответ, правда, только на секунду:
— Где-то я это уже слышал. Буковски? – спросил он.
‒ Хемингуэй – ответил бармен.
Мужчина в дальнем углу отложил планшет в сторону.
— И? Что было потом? – вдумчиво спросил Илья.
— А потом... Потом было ещё лучше. Я стал заваливать её роскошными подарками, перевёз жить к себе и познакомил со своими родителями. Закрыл все её долги и показал Европу. Купил "Мазду", мы покрасили её в роскошный цвет белого золота.
Мужчина за дальним столиком подал важный голос:
— Ого, ты, дружище, настоящий Дед Мороз. А меня к себе возьмешь? Я буду меньшее у тебя просить.
Все дружно усмехнулись, кроме Константина Николаевича.
— Я делал эти подарки сам. От чистого сердца, – утешал себя он. — Мы прожили с ней четыре года, и я был на седьмом небе от счастья. Я приходил домой, а там всегда был горячий ужин…
Шторка, закрывающая арку, отодвинулась, оттуда на ребят глядел повар.
— Вы чего так орёте здесь все? Вы время видели? Обедать–то будем или нет? Кирюша как всегда за старшего! Илюша, братишка, кинь лёд в стаканчик.
Кирилл, стоя у стены:
— Эй, "Балтика тройка", здесь люди истории интересные рассказывают. Дай дослушать и не мешай.
Бармен открыл мини холодильник, черпнул четыре ледяных кубика и кинул в бокал из-под виски.
— На! Держи!
— Благодарю, мистер крутая причёска.
— Не подмазывайся, должен будешь.
— Эх, людям в двадцать первом веке уже жалко замороженной воды.
Мужик из дальнего угла:
— Смотри зубы себе так не сломай об лёд-то...
— Да у меня их и так нет, – ответил он и присел за соседний стол рядом с Ромой.
Константин Николаевич допил из бокала.
— Знаете, – вдохнул он, — я уже не осознаю, что живу в этом мире. Я передал в другие руки весь свой бизнес, потому что я не могу себя нормально чувствовать, в том числе и на работе. Я перестал нормально дышать, мне очень тяжело, когда я пытаюсь заснуть или даже просто закрыть глаза. Она везде! Она мерещится мне и тут. Чёрт, я больше так не могу, налейте мне ещё!
Илья помотал головой.
— Пожалуй, вам пока не стоит этого делать. Протрезвейте хотя бы немного.
— Да? Я тоже так думаю, что мне не стоит сейчас пить.
— Вы более чем нормально разговариваете, но координация вам бы сейчас тоже не помешала, – посоветовал Илья.
— Хорошо, на чём я остановился?
— На том, что она стала вам мерещиться, – подсказал Рома — скажите, а что произошло? Почему же она вам изменила?
— Измена произошла не сразу, это случилось позже. Спустя год нашей совместной жизни, когда мы решили завести ребенка.
Константин Николаевич остановился на этой строчке и тяжело выдохнул, будто пытался освободиться от этих воспоминаний.
— И... – выдавил сам из себя он.
По его щеке прокатилась маленькая слезинка, губы начали дрожать
—Так вот, мы захотели завести ребёнка, но по какой-то причине у нас ничего не получалось. Она постоянно делала тесты, а я только сваливал всё на усталость.
— Слушай, а вдруг проблема была вовсе не в тебе? – спросил мужик за дальним столиком.
— В том-то и дело, что проблема оказалась только во мне! Она сходила к врачу, все показатели были в норме.
— Ты в этом уверен? - переспросил он же.
— Да! Тогда я решил обратиться к врачу в частной клинике, там работал мой бывший одноклассник.
Константин Николаевич сжал ладонь в кулак, костяшки на руке побелели.
— Он сказал мне, что я бесплоден. В тот момент все вокруг показалось таким пустым и бессмысленным. Я долго молчал, не мог хоть что-то ответить, но мы всё-таки решили, что я пройду курс лечения.
— Он оказался прав? Так всё оно и было? – спросил Кирилл.
— Да, так всё оно и было, я сразу во всём признался жене. Кристина обещала подождать.
— Не все умеют это делать, особенно если вопрос касается зачатия детей – говорил Кирилл.
— Знаю! – Сказал Константин Николаевич. — Но она обещала мне, что в любом случае будет ждать нашего долгожданного ребёнка. Тогда я ей поверил.
— Так и что в итоге? Она ушла к другому, как только узнала про ваши недостатки? – спросил Рома.
— С тех пор как я сообщил ей эту новость, она очень изменилась. Уже буквально через 3-4 дня Кристина перестала общаться со мной на равных, она стала мне хамить и иногда била посуду, а ведь я даже не повышал на неё голос. Знаете, такого раньше вообще не было, странно как-то это всё выглядело.
Константин Николаевич закурил новую сигарету, медленно втягивая дым. Прошло минуты две, как он ни о чём больше не говорил, только курил.
— Это была среда. Я освободился с работы чуть раньше, чем планировал. Доехал домой без пробок, настроение было отличное, только что закрыл крупную сделку.
Я плавно подъехал к дому, хотел сделать сюрприз, но заметил на парковке "Мерседес" нашего общего друга.
Илья не отрывал глаз, а персонал старался даже не дышать, чтобы дослушать его историю до конца. Мужик в дальнем углу уже два раза сбросил трубку, дабы не отвлекать собеседника от речи.
Константин Николаевич докурил до самого корешка фильтра, после чего затушил. Его речь становилась быстрее, и взгляд стал стеклянным.
— Я обошёл гостиную, медленно поднялся наверх, в спальню. Дверь была чуть приоткрыта. Мне пришлось подойти ближе, чтобы понять, что происходит. Кристина была сверху! Под ней лежал мой друг, тот самый друг который познакомил меня с ней. Судя по стонам, процесс нравился обоим.
Илья моргнул.
— И? Что вы сделали? – спросил бармен.
—Дождался, когда они меня заметят. Видели бы вы их испуганные глаза. Она спрыгнула с кровати и стала как-то глупо оправдываться. Он же просто молча упал на пол и стал прикрываться одеялом, зная, что просто так их никто уже не отпустит. Я подошел к комоду, пнув ногой их раскиданные вещи. Открыл самый нижний ящик и медленно достал свой спрятанный, фамильный револьвер.
— Бах! – с интонацией произнёс он, — Первый выстрел был таким, знаешь, лёгким. Думаешь, куда я ему попал? В плечо! Он грохнулся на пол, истекая кровью и ковыляя куда-то вбок. Второй выстрел я сделал чуть ближе, раздробив ему колено. Третий выстрел был в яйца, не поверишь, я не промахнулся, и этот сукин сын заорал ещё громче, чем визжал до этого.
Все были просто поражены, даже у повара растаял новый кубик в стакане.
— Это правда? – недоверчиво спросил Илья.
Константин Николаевич хрустнул шеей.
— Правда!
— И что с ним случилось? С этим парнем – спросил повар.
— Он просто скончался на месте, как раздавленный жук.
— А как же жена? Что стало с ней? – спросил Рома.
— Жена? А что должно с ней стать? – на этот раз Константин Николаевич повернулся к нему лицом, — Эта шлюха забилась в угол и ревела на всю комнату, села на пол своей голой жопой, и закрыла уши. Думаешь, я стал её о чем-то расспрашивать? – он засмеялся, — Конечно же, нет, дружище, я подошёл к ней вплотную и приставил дуло к черепу.
Кто-то из персонала закашлял.
— БАЦ! И тут я пустил пулю и ей в голову. От неё брызнуло, как от фонтанчика, у меня даже лицо всё запачкано было. Знаете, в таких мелких-мелких красных точках. Я ни о чём её не расспрашивал и ни о чём не хотел думать.
— А их тела? Куда вы их дели? – спросил официант.
— Вытащил на задний двор и выкопал двухметровую яму, после, я залил их керосином и поджёг. Горели они хорошо. Кстати, соседей у меня там нет.
Все молчали. Долго молчали, переглядываясь.
— Слушай, ты бредишь, братан, сидишь и бредишь, ты просто пьяный и несёшь чушь. Иди-ка ты домой, проспись, – сказал мужик в углу и встал со стула, направляясь к нему.
Константин Николаевич медленно слез со своего мягкого, высокого стула. Отошёл к двери, и достал тот самый подарочный револьвер.
Все резко соскочили и отошли назад.
— Эй, эй, мужик, УБЕРИ СТВОЛ! – крикнул Кирилл.
— Вызывай ментов – не громко сказал Рома бармену.
Илья коснулся пальцем маленькой кнопки под стойкой.
— Я лишь хотел приехать домой пораньше и сказать, что всё хорошо. Анализы оказались ошибочными, ведь проблема зачатья оказалась не во мне, а в ней. Одноклассник сравнил наши бумажки, всё оказалось совсем наоборот, это была лишь обычная ошибка и халатность врачей. А эта шлюха решила залететь от моего друга, ЧЁРТОВ С ДВА!
Константин Николаевич выстрелил в потолок. Все присели на корточки и закрыли головы руками.
— Не стреляй, придурок! – кричал мужик, прикрывая голову планшетом.
― Тупой психопат, тебя же посадят! – теперь кричал Рома, пытаясь спрятаться под стол.
Константин Николаевич помолчал и произнёс финальную речь:
— Я не алкоголик, и я не псих! Я всего лишь полюбил эту женщину и её кофе без сахара!
Он приставил дуло к виску и гладко спустил курок.