Я БУДУ ИДЕАЛЬНОЙ МАМОЙ, А ОН ИДЕАЛЬНЫМ РЕБЕНКОМ?

Так, ладно. Моя жизнь не хочет складываться идеально, но всё, что касается моего родительства и моего ребенка определенно будет совершенным – 2,5 года назад в день рождения сына я думала именно так. У меня на руках была четырёхкилограммовая реальность, теплый младенец, с которым всё у нас будет гармонично с первого дня и хотя бы ещё лет 12.

Разумеется, буду кормить его грудью, говорила я. И целыми днями спать в светлой, залитой солнцем комнате в обнимку с малышом, беспечно выкладывая в инстаграм фотографии его пяточек. А через 12 дней после того, как нас благополучно выписали из роддома, снова пришлось туда ехать, только уже без малыша. И лежать 6 дней под капельницей с температурой 40, и переживать, что сын остался без меня у родителей, и ждать, когда все три антибиотика выведутся из организма, чтобы можно было опять кормить грудным молоком. Накатило чувство вины и началась депрессия.

Конечно, я в первые месяцы начну разъезжать с детёнышем по паркам и гостям, накинув на плечо незаменимый и простой в обращении слинг. Я буду классной мамой, на пикнике у друзей в тени свежей листвы. По факту, после родов я физически не могла сидеть, боялась выйти с малышом во двор, а он до четырех месяцев кричал бесперебойно. После третьей неудачной попытки, путаясь в многометровом слинге, я оставила надежду научиться его завязывать. И мы на полгода засели дома.

Совершенно точно, мы будем заниматься творчеством – лепить зайчиков, рисовать машинки и клеить бабочек. Мы, увлеченные идеями друг друга, раскроем палитру и на три часа зависнем над альбомом для рисования. Я даже освободила стену для будущих рисунков и полку для поделок на стеллаже. А мой сын после каждого мазка требует мыть ему кисточки и руки, потому что наличие краски где-то ещё, кроме бумаги, совершенно его не устраивает. И вообще, он не любит сидеть за столом, а любит бегать. Он бы много рисовал, если бы это можно было делать на лету.

У моего ребенка будет максимально мало (простите) игрушек, ведь я последние годы не зря избавлялась от лишних вещей и не позволю манипуляциям рынка одержать верх над моей благородной идеей воспитать осознанного в отношении потребления человека. Правда, я не учла, что игрушки появляются в доме как-то сами собой – их отдают друзья, покупает бабушка и, что самое страшное – я сама. Смело нажав на кнопку мыши, берешь и подтверждаешь интернет-заказ. И когда я прячу ненужные, на мой взгляд, игрушки в надежде их раздать, мой мальчик через пару месяцев вспоминает их и требует искать по всей квартире.

Мой ребенок полюбит бывать на природе и оценит её просторы, с детства проникнувшись силой, которую даёт нам незастроенная мегаполисами земля. Правда, в одной из поездок я в этом засомневалась: мой сын через несколько метров ходьбы по высокой мокрой траве завыл «хочу на дорогу». Он в полном недоумении выслушивал мой рассказ о том, что бывают места, где дорог в принципе нет. Значит, он станет безнадежным урбанистом?

Я решительно не буду давать ребенку сладкое. Даже не так. Мой ребенок не будет сладкое просить. Каждый день я в состоянии буду предложить ему новую развивающую игру, учитывая сразу все педагогические системы. Мы будем гулять и летом, и зимой одинаково долго. Но при этом я ни за что не надену на себя костюм космонавта. Короче говоря, я буду идеальный мамой. А он – идеальным ребенком.

О какой усталости все говорят? От собственного ребенка я ни за что не устану. И никогда, слышите, никогда я даже не повышу на него голос. Ни разу. Ну-ну.

Итак, к двум годам я была совершенно раздавлена грузом собственных ожиданий. Мне казалось, моё материнство – это полный провал во всех отношениях. Родительский невроз перешел в депрессию, которую пришлось лечить. Я больше не в состоянии была контролировать каждую мелочь, соответствовать собственным и чужим представлениям, соблюдать воспитательные правила и делать всё с безупречной точностью.

Всё, я сдаюсь, сказала я. Посмотрела по сторонам и поняла, что нужно было это сделать гораздо раньше. Потому что я увидела своего ребенка и то, как сильно я его любила и всё сильнее люблю. Такого, какой он есть – в очках, с его страхом больших собак, просыпаниями по ночам, тревожностью и упёртостью, с его страстью к яблочному соку и песочным печенькам, с его вопросами, ошибками, надеждами и разочарованиями.
Я люблю его разного и неповторимого. Я последовала за своим сыном, отправив в отпуск внутреннего гипер-ответственного родителя. Окей, мы будем неидеальными.
Будем самими собой.
Мы играем в железную дорогу. Правда, он изображает великана, который топчет рельсы и бомбит несчастный поезд. А потом – Ивана Царевича, и рельсы превращаются в меч. Смотрится не очень-то, а я всё равно это люблю. Мне бы такое и в голову не пришло.

Мы печем печенье. Ему больше нравится есть сливочное масло с ножа и натирать живот мукой, чем вырезать звезды с помощью формочек. Отлично, я не спешу его отряхивать. У меня у самой физиономия наполовину в муке.

Мы наряжаем ёлку, а сын принес табуретку, молча вскарабкался и теперь снимает все игрушки, которые уже развешаны. Зато как усердно он это делает.

И так далее.

Иду на работу, королевское чувство вины тянется тяжелым шлейфом за спиной, а сын по телефону поёт мне «в траве сидел кузнечик». Ладно, чувство вины, тянись, насколько там тебя хватит, а я, пожалуй, буду любить своего сына и все несовершенства, которые сопровождают нашу чудесную жизнь.

Мария Рожкова