17 дн. назад
17 дн. назад
Показать больше
17 дн. назад
"Почти семь лет я не снимал с себя гимнастерку, сапоги и солдатскую шинель. В армии я прошел суровую жизненную школу, узнал немало людей, научился сходиться с ними, что впоследствии помогло в работе, в жизни.
В армии меня кормили, одевали, будили, за меня все время думали, мною руководили. Единственной моей заботой было не терять присутствия духа, стараться точнее выполнить приказ и по возможности уберечься от осколков, от шальной пули. В армии я понял цену жизни и куска хлеба."
© Юрий Никулин
В армии меня кормили, одевали, будили, за меня все время думали, мною руководили. Единственной моей заботой было не терять присутствия духа, стараться точнее выполнить приказ и по возможности уберечься от осколков, от шальной пули. В армии я понял цену жизни и куска хлеба."
© Юрий Никулин
Показать больше
17 дн. назад
📷️ Советские солдаты в Германии. 1946 год.
Тогда ни у кого в мире язык не поворачивался называть их агрессорами или оккупантами.
Тогда ни у кого в мире язык не поворачивался называть их агрессорами или оккупантами.
17 дн. назад
✏️ СТРАННАЯ ДЕВОЧКА .
Во время оккупации все кругом занимались делом. Еды почти не было - её надо было добывать. Этим занимались стар и мал.
Девочка, съев с утра варёную картофелину, шла на городскую площадь со скакалкой и целый день там скакала.
Она была такая худенькая, что кости должны были греметь на скаку. Любая взрослая балерина устала бы столько скакать на одной картофелине.
Девочка скакала.
У неё в ботинках лежали послания для участников сопротивления, полученные от брата. Она доставала их, делая вид, что поправляет шнурки.
Иногда она ничего не доставала, а просто прыгала.
В такие дни она точно знала, сколько машин с солдатами и куда проехало.
Или когда и куда поехали машины с офицерами.
Папа у девочки был нацист, а она - нет.
Рассказывают, как-то раз она ехала на велосипеде передавать послание. И стала свидетельницей ареста. Её тоже попытались взять, но она сбежала и спряталась в подвал. В подвале она сидела несколько дней. У неё были яблоки.
Мама, зная, чем заняты её дети, даже не смела поднимать шум и искать их.
До войны девочка была очень пухлой. Потому что каждый день ела вкусные шоколадки. Во время войны она каждый день говорила себе, что ненавидит есть, чтобы не сойти с ума, вспоминая эти шоколадки.
Потом война закончилась, девочка выросла и стала кинозвездой.
Потом оставила кино и спасала других детей от голода.
И все её любили. И все до сих пор любят Одри Хепбёрн.
© Лилит Мазикина
Во время оккупации все кругом занимались делом. Еды почти не было - её надо было добывать. Этим занимались стар и мал.
Девочка, съев с утра варёную картофелину, шла на городскую площадь со скакалкой и целый день там скакала.
Она была такая худенькая, что кости должны были греметь на скаку. Любая взрослая балерина устала бы столько скакать на одной картофелине.
Девочка скакала.
У неё в ботинках лежали послания для участников сопротивления, полученные от брата. Она доставала их, делая вид, что поправляет шнурки.
Иногда она ничего не доставала, а просто прыгала.
В такие дни она точно знала, сколько машин с солдатами и куда проехало.
Или когда и куда поехали машины с офицерами.
Папа у девочки был нацист, а она - нет.
Рассказывают, как-то раз она ехала на велосипеде передавать послание. И стала свидетельницей ареста. Её тоже попытались взять, но она сбежала и спряталась в подвал. В подвале она сидела несколько дней. У неё были яблоки.
Мама, зная, чем заняты её дети, даже не смела поднимать шум и искать их.
До войны девочка была очень пухлой. Потому что каждый день ела вкусные шоколадки. Во время войны она каждый день говорила себе, что ненавидит есть, чтобы не сойти с ума, вспоминая эти шоколадки.
Потом война закончилась, девочка выросла и стала кинозвездой.
Потом оставила кино и спасала других детей от голода.
И все её любили. И все до сих пор любят Одри Хепбёрн.
© Лилит Мазикина
Показать больше
17 дн. назад
📽️ «Когда он оставил школу, я отправила его работать.
Он был сантехником, помощником в типографии, точильщиком, часовщиком. Но как только Адриано обучался чему-либо, тут же бросал это дело и начинал учиться чему-то другому.
Помню, как он осваивал точильное дело – работал в мастерской со всеми этими машинками, инструментами.
Чтобы обучиться мастерству, он взял пару ножниц из дома. Это были большие ножницы, специально для портных. И он их поточил. Да поточил так, что, когда снова принёс их домой, они выглядели как маникюрные ножницы!
А однажды к ним в мастерскую пришел мясник с большим мясницким ножом. Когда мясник вернулся за своим ножом, он казался скорее перочинным ножичком. «Это не мой нож!» – кричал мясник. «Как не ваш? А чей же он? – ответил Адриано. – Смотрите – здесь даже и имя ваше выбито». – «Но мой нож был вот таким большим! – вопил мясник. – Этот ножичек ты оставь себе, он мне не нужен, мне нужен мой нож».
Хозяину точильной мастерской пришлось купить мяснику новый нож.
Потом Адриано, конечно, всему научился и стал настоящим, умелым точильщиком.
Но однажды прямо напротив точильной лавки открылся магазин часовщика. Адриано тут же сменил профессию и начал заниматься часами. И, знаете, я была этому очень рада. Профессия часовщика очень хорошая, этим ремеслом можно было очень неплохо зарабатывать. Адриано нравилось чинить часы, и он действительно делал это хорошо, и, если бы не эта история с пением, то мой сын стал бы хорошим мастером.
У него и сейчас есть к этому тяга. У себя дома он соорудил настоящую часовую лабораторию, и когда у него есть время, чинит там часы своих друзей и родственников…».
Джудитта Челентано о сыне Адриано.
Он был сантехником, помощником в типографии, точильщиком, часовщиком. Но как только Адриано обучался чему-либо, тут же бросал это дело и начинал учиться чему-то другому.
Помню, как он осваивал точильное дело – работал в мастерской со всеми этими машинками, инструментами.
Чтобы обучиться мастерству, он взял пару ножниц из дома. Это были большие ножницы, специально для портных. И он их поточил. Да поточил так, что, когда снова принёс их домой, они выглядели как маникюрные ножницы!
А однажды к ним в мастерскую пришел мясник с большим мясницким ножом. Когда мясник вернулся за своим ножом, он казался скорее перочинным ножичком. «Это не мой нож!» – кричал мясник. «Как не ваш? А чей же он? – ответил Адриано. – Смотрите – здесь даже и имя ваше выбито». – «Но мой нож был вот таким большим! – вопил мясник. – Этот ножичек ты оставь себе, он мне не нужен, мне нужен мой нож».
Хозяину точильной мастерской пришлось купить мяснику новый нож.
Потом Адриано, конечно, всему научился и стал настоящим, умелым точильщиком.
Но однажды прямо напротив точильной лавки открылся магазин часовщика. Адриано тут же сменил профессию и начал заниматься часами. И, знаете, я была этому очень рада. Профессия часовщика очень хорошая, этим ремеслом можно было очень неплохо зарабатывать. Адриано нравилось чинить часы, и он действительно делал это хорошо, и, если бы не эта история с пением, то мой сын стал бы хорошим мастером.
У него и сейчас есть к этому тяга. У себя дома он соорудил настоящую часовую лабораторию, и когда у него есть время, чинит там часы своих друзей и родственников…».
Джудитта Челентано о сыне Адриано.
Показать больше
