После такого Катя Горина разгромила половину кухни + видео.
Подробности: https://ondom2.com/novosti...
Комментировать: https://ondom2.com/novosti...

Черная вдова

Я сидела скрестив ноги на тёмном мраморном полу, на нём играли голубоватые блики. Моя голова опущена, лицо закрывают некогда золотые волосы. Теперь они изорваны, испачканы, запутаны. На мне длинное, шелковое, белое платье и накидка на плечи. Ткань сбегает по моему изящному телу словно вода с камня, когда ткань касается пола она заворачивается кружевами и кажется будто шелк пенится. Я медленно поднимаю голову. На моём лице играет сумасшедшая улыбка. Передо мной стоит парень, его лицо скрывает большая камера. Я поднимаюсь с пола и медленно направляюсь к нему. Он медленно передвигает камеру чтобы я всегда была в кадре. Тут мои чёрные глаза сверкают красным и я произношу:

- Я знаю, ты заворожен моей красотой. Я дам тебе шанс попасть ко мне! Потом будет поздно, не хочешь выключит?

Я знаю, они подумают что над ними смеются... ну и зря! Я подхожу еще ближе к камере и протягиваю вперёд руку. Мои длинные ногти с жутким скрипом оставляют четыре бороздки на стекле. Да, имена четыре. Я наслаждаюсь скрипом, ибо знаю как передёргивает каждого кто его слышит. Я предвкушаю расправу и смеясь говорю:

- Еще можно выключить, но тогда ты забудешь меня! Продолжим?

Я знаю не кто ни в силах выключить мою запись! Но теперь они смогут увидеть меня настоящую. Всё пространство вокруг меня наполняется серым дымом. Теперь камера может снять только моё лицо и тело по пояс.

- Ты хотел меня узнать? Так смотри!

Я я поднимаю свою кисть с длинными острыми ногтями и подношу к своему лицу. И тут улыбнувшись резко всаживаю два пальца себе в глаза. Из тёмных отверстий бьёт чёрная жидкость, не кровь. Она больше похожа на нефть, липкая и склизкая, чёрная со стальным блеском. Я не чувствую боли и всё прекрасно вижу. Я начинаю медленно стаскивать с себя чужую кожу. Под нежной оболочкой скрывается белая и гладкая кожа будто лист бумаги; под прелестными пусть и грязными кудрями скрываются седые тёмно-серые волосы; лишь глаза остались такие же что и были - чёрные с красными отблесками. Глаза - зеркало души, их нельзя изменить. Я бросаю оболочку к куче кровавого месива которое лежит в нескольких метрах от меня. Она сполна выполнила своё предназначение. Я улыбаюсь так широко что видны все мои идеально белые и острые как ножи зубы. Подняв руки я со всей силы ударяю в стекло, оно тут же рассыпается на тысячи, нет миллионы осколков. Битое стекло сверкает в призрачном лунном свете, оно прекрасно! Каждый осколок преломляет свет и направляет на другой, всё заливает холодный голубой свет. Мне стоит лишь подумать как осколки словно прыгают друг на друга и составляют хрустальный трон. Я медленно восхожу на него и сажусь гордо подняв голову. С моих уст слетают последние слова для многих... песня смерти:

- Ты был ослеплён,
Как ты был глуп!
Ты лишь на внешность смотрел,
И не думал,
Что будет внутри...
Теперь же узри!
Доволен?

Мне подвластны
Судьбы людей,
Мироздания тайны,
Богов всех секреты!
Я знаю что там
Скрыто внутри.
Я знаю, не то что ты...

Теперь насладись,
Моим пением дивным!
Больше возможности
Просто не будет...
Песнь это то,
Что ты последний раз
В своей жизни услышишь...

Моё имя ты знаешь,
Теперь его ты скажи...

Моё пение длилось и длилось, я не знала слов. Для меня было тай ной то что я скажу через секунду. Нет, я не прекращу. Ведь эта песня единственное во всей вселенной, во всех мирах, во всех измерениях, во всём что я не знала...

Безликий парень отрывается от камеры и кивает мне. Жестом руки я разрешаю ему действовать. Он нажимает пару кнопок и вот мою песню сможет услышать каждый.

В пустой квартире не было не кого, кроме девушки которая сидела перед экраном компьютера. Она не чего н слышали кроме дивной песни которая всё длилась и длилась, пока не наполнила её изнутри... Но вечна лишь песня, девушка медленно пошатнулась и словно кукла упала со стула. Из её уст вырвалось лишь завершение песни:
-Ты Чёрная вдова!
Из глаза несчастной вытекла чёрная как нефть слеза...

В пустой квартире не было не кого... Совсем не кого... Только холодное тело девушки.

Скирлы-скирлы

Я куковал в аэропорту: рейс откладывали уже второй раз, и настроение ухудшалось с каждым часом. Веселый дедок, сидевший напротив, увидев мою тоску, подмигнул и протянул мне яблоко.

— Что, паря, застряли?

— Застряли, дед, — яблоко оказалось кислым, вырвиглаз.

— А делал-то в наших краях чего? Командировочный али отпускной?

— На охоту ездили, — я поднял руки и потянулся так, что хлипкое сидение чуть подо мной не треснуло. — Ребята остались, а я вот раньше еду. Еще пару раз отложат, глядишь, вместе с ними обратно полечу.

— На кого ходили? — заинтересовался дед. — На лося?

Я скромно ухмыльнулся.

— Медведя я взял. Килограмм на пятьсот. Заднюю лапу на трофей оставил, мужики потом привезут.

Я ждал, что дед заохает или хоть головой покачает уважительно, но он почему-то смотрел на меня жалостно, словно я ему рассказал, что медведь меня задрал.

— С пятизарядки, — добавил я, словно оправдываясь.

— Эх, паря, — крякнул старик. — Лучше б ты на лося охотился...

— Да охотился я на лося уже. Не раз и не два. Чего ты, дед, рожи корчишь? Тоже мне, выискался защитник медвежих прав.

— Небось, медвежатину ел? — сочувственно спросил старик.

— Ел я медвежатину, ел! Дрянь отвратная, хуже даже твоего яблока.

— Кто ж ее ест? — печально вздохнул старик. Вот и лапу взял... Сказки, что ли, не помнишь?

— Какой еще сказки?

Дед заерзал, глаза его затуманились завирательной дымкой.

— Мужик как-то зимой пошел в лес, — завел он. — И повстречался с медведем. Стали они бороться. Боролись-боролись, мужик вырвался да топором отхватил медведю лапу. Утек домой, а лапу с собой забрал — как ты вон.

— Ну?

— Отдал лапу старухе. Та из мяса похлебку стала варить, а из шерсти куделю прясть. За окном темень, мороз. Сели вечерять. Вдруг слышат, — сказочник сделал драматическую паузу. — Скирлы-скирлы.

— Чего-о?

— Скирлы-скирлы, — еще старательней просипел дед и заперхал многослойным кашлем завзятого курильщика. — Медведь себе ногу липовую сварганил и к мужику пошел. Идет, ногой скрипит: «скирлы-скирлы», да песню поет...

— Не надо песни, дед, — твердо остановил я разошедшегося рассказчика. — Я все понял. Медведь мужика задрал. Медведей трогать неповадно. Скирлы-скирлы. Пошел я.

— Ничего ты, паря, не понял, — старик вцепился в мою куртку. — А ну-ка скажи, как медведь смог ногу себе приладить?

— Не знаю, — я попытался высвободить рукав. — Дрессированный был.

— Оборотень он был, понял, паря? Оборотень. Обернулся человеком, вырубил ногу из липки, обернулся обратно медведем — пошел мужика драть. А еще подумай, случайно ли эту сказку в наших местах сказывают?

— Не случайно, — я отвоевал рукав и встал. — У вас все медведи — оборотни, а все мужики — медведи. Я, наверно, твоего родича на охоте слопал, и ты мне мстить сейчас будешь. И нога у тебя, небось, липовая. Скирлы-скирлы, так?

Во взгляде старика опять проступила жалость.

— Не выбраться тебе отседова, дурья голова, — сказал он. — Кто мясо оборотня ел, от оборотня не уйдет.

— Вот пусть твой дохлый липовый медведь за самолетом чапает. Догоняет, — я подхватил с полу рюкзак. — Бывай, дед, не кашляй.

— Баб-то у них нет, — прокричал мне вслед окончательно спятивший собеседник. — А плодиться-то надо.

На меня оглянулось пол-зала. Я напялил безразличную мину и семимильными шагами зашагал к сортиру.

До рейса оставалось еще два часа. Я плеснул себе водой в лицо и посмотрел в зеркало. Разговор с психованным стариком оставил омерзительный осадок. В голову полезла всякая чушь — вспомнилось, что медведь вышел к лабазу не на четырех, а на двух лапах, что, когда освежевали тушу, поразились, до чего она похожа на человеческое тело.

— Медведи, они такие, — сказал Серега.

И хотя, действительно, вроде и должно быть похоже, все равно стало не по себе...

«Кто мясо оборотня ел, от оборотня не уйдет». Что, другие заявятся, кровь за кровь? Я криво усмехнулся. Или тот самый, которого я жрал? Соберет разделанную тушу, сделает липовую ногу, накинет снятую шкуру на плечи и притопает в гости: скирлы-скирлы. Пульки-то серебряной под рукой не было...

От мысли о медвежатине меня затошнило. «Не выбраться тебе отседова». Живот неожиданно свело судорогой. Заломило кости. Я повернул тяжелую голову. В загвазданном окне выжидательно замерла луна. Он же меня не кусал, подумал я, холодея. «Баб-то у них нет... А плодиться-то надо..». Вот как он меня нагонит, понял я, изнутри.

Изнутри.

Боль скрутила меня в дугу, а в ушах зазвучал зловещий скрип: «Скирлы-скирлы».