Предательство вдвойне: авария, больница и нож в спину от самых близких

Эта история, как удар. Вера чудом выжила в страшном ДТП, но настоящий ад ждал ее не в больничной палате.

Пока она боролась за жизнь, её муж… закрутил роман с её лучшей подругой. А дальше – циничнее не придумаешь! Прямо в больнице он объявил о разводе и предстоящей свадьбе с "лучшей" подругой.

Вера осталась одна – без мужа, без подруги, без поддержки. Еще и предстоит борьба за квартиру, которую ей подарило государство, а теперь там хозяйничают предатели.

Но Вера – сильная! Она пережила аварию, переживет и это. Мы верим, что справедливость восторжествует, а тот, кто способен выстоять после такого предательства, станет только сильнее.

Трагедия в Рязанской области: число жертв взрыва на заводе "Эластик" растет

Рязанская область погрузилась в траур. Количество погибших в результате трагического инцидента на заводе "Эластик" в Шиловском районе увеличилось до одиннадцати человек. Более ста человек получили ранения различной степени тяжести и находятся в больницах.

Спасатели продолжают поисково-спасательную операцию, надеясь найти под завалами выживших. В регионе объявлен день памяти в связи с произошедшей трагедией.

По факту случившегося возбуждено уголовное дело. Надзорные органы внимательно следят за ходом расследования.

Приносим искренние соболезнования семьям и близким погибших.

История, от которой сжимается сердце: боец СВО из Златоуста остался без жилья 💔

Владислав, участник СВО из Златоуста, пережил страшное ранение, но настоящая трагедия произошла с ним уже в мирной жизни. На выплаты за ранение он купил квартиру, мечтая о будущем, но…

Под действием обезболивающих препаратов, в порыве чувств, он перевел 3 миллиона рублей своей бывшей коллеге Гюзель, надеясь на любовь и семью. Мать Владислава, видя его счастье, добавила еще миллион из своих сбережений.

Но сказка быстро обернулась кошмаром. Как только деньги оказались в руках Гюзель, она переоформила квартиру на свою мать, а самого Владислава выставила на улицу, вызвав полицию.

Гюзель утверждает, что деньги были "подарком".

Концерт Глюкозы в Красноярске вызвал недоумение зрителей

Посетители недавнего шоу Наташи Ионовой (Глюкоза), прошедшего в Красноярске, активно делятся впечатлениями в соцсетях. Многие отмечают, что выступление оказалось весьма необычным: певица допускала промахи с нотами, а её поведение на сцене выглядело странно даже для тех, кто давно следит за её творчеством.

Стоит отметить, что такие обсуждения периодически возникают вокруг выступлений известных артистов. Возможно, причиной могло стать переутомление или технические сложности?

«Интервью я вообще никому не даю. Могу, конечно, рассказать на камеру о достойных людях, друзьях-актёрах. И при этом не лгать, не высасывать ничего лишнего из пальца.

О личном, о семье никогда рассказывать не стану. Я даже отказался от съёмок документального фильма о себе, любимом. Это всё должно остаться в стенах моего тёплого дома. Непрофессионализм телевизионщиков, копание в грязном белье — что может быть хуже! Давать актёрам «подзатыльники», пачкать нас грязью — вот их установка. Снять хотят вживую, да ещё где-нибудь в больнице. Страшное время!

А потом ещё наставляют фильм рекламы — колготок, лапши какой-нибудь. Как пощёчин надают...

Мне несколько раз звонили: «Мы хотим вас занести в энциклопедию 20 века, вы ещё заметная фигура в искусстве 20 века». Если меня 10-12 картин переживут и пойдут дальше в поколения, это огромное счастье, счастье редкое для любого актёра.

Самый мой любимый фильм – фильм Василия Шукшина «Живёт такой парень». С этим я и уйду».
© Леонид Куравлев

«Мою пулю принял товарищ, как это забыть?..»
Актёр: Владимир Этуш о войне, о фронте, о жизни, о смерти и о Дне Победы.
Родился 6 мая 1922 года в Москве. Советский и российский актер театра и кино, педагог. Народный артист СССР. Участник Великой Отечественной войны. Награждён, включая ордена Красной Звезды и Великой Отечественной войны I степени и Александра Невского, медали за «За оборону Москвы» многочисленными орденами и медалями и «За оборону Кавказа».

Я не знаю, как говорить о войне, чтобы это было понятно всем. Наверное, понять войну можно только на уровне чувств. Великая Отечественная — это событие, в которое была вовлечена вся страна, каждый наш человек. Эта часть истории, она настолько пронзительна, что ее невозможно преподнести как-то иначе, кроме как с великим трепетом, с великой болью. И со своей стороны, я не понимаю людей, пытающихся что-то «переосмыслить», поумничать на эту тему.

Что такое война для меня? Представьте: я совсем юный актёр, мне 18 лет. Я эдакий баловень судьбы, предвоенный год для меня складывается прекрасно: чудесный вахтанговский театр, выдающиеся коллеги-актёры, любовные похождения, ночные гулянки...

И вот война, начало которой помню в мельчайших деталях. 22 июня 41-го года в пятом часу утра я возвращался по пустынной Москве домой с очередной вечеринки. Спустился по улице Горького на Манежную площадь и вдруг увидел огромный чёрный автомобиль посольства Германии, который несся со стороны Кремля. До сих пор помню флажок со свастикой, трепетавший на ветру. Я, по своей мальчишеской наивности, не придал этому эпизоду значения. Уже позже понял, что стал невольным свидетелем проезда немецкого посла фон Шуленбурга, который минутами ранее вручил Молотову меморандум об объявлении войны Советскому Союзу.

Только в районе обеда того же дня узнал о бомбежках Киева и Минска и о том, что прежняя, мирная, жизнь завершилась. Что ощутил я поначалу? Жуткий, колотящий страх, который до сих пор чувствую буквально кожей. Этот ужас прошел быстро: начались военные будни, которые для меня выражались в тушении «зажигалок» на крыше Щукинского училища и рытье противотанковых рвов.

На оборонные работы меня вместе с другими студентами отправили спустя неделю после начала войны. Рыли окопы и эскарпы под Вязьмой. Уже там я понял, что тревожное время всегда показывает каждого человека в его истинном облике: среди нас, земляных рабочих, были настоящие трудяги и патриоты, а были и симулянты, лодыри, плуты…

В конце сентября 41-го мы играли в театре спектакль на военную тему — «Фельдмаршал Кутузов». В зале присутствовало всего 13 зрителей! Хорошо помню своё шоковое состояние. Я вдруг осознал, что в такой трагический для страны период людям не до театра. И на следующий день в военкомате записался добровольцем на фронт.

Я немного знал немецкий, поэтому первые четыре месяца службы провёл в школе военных переводчиков в городе Ставрополе-на-Волге. Ныне такого населённого пункта нет, он затоплен после сооружения Куйбышевской ГЭС. По распределению я попал в Северо-Кавказский военный округ. Настоящая война началась для меня именно с этого момента.

Моё лейтенантское звание поспособствовало тому, что из переводчика я преобразился в заместителя начальника отдела разведки 70-го укрепрайона, оборонявшего Ростов. Через месяц после моего прибытия в часть немцы прорвали Воронежский фронт: наши войска стремительно отступали на Кавказ, и все разом хлынули через единственный мост в районе Аксая. Комендантом этого моста назначили именно меня.

Эта летняя переправа 1942 года до сих пор стоит перед глазами. Нескончаемый поток войск, текущий через узенькую тропку моста, и постоянные бомбежки. Немец, разумеется, был осведомлен о стратегическом значении переправы и не давал нам расслабиться ни на сутки. Я все время находился на самом мосту, регулируя движение колонн, и, как выяснилось, это было самое безопасное место! Наша зенитная охрана не давала фашистской авиации снижаться для прицельного бомбометания, поэтому взрывы гремели где угодно, но в мост немцы так и не попали.

Потом были бои за Аксай, в ходе которых я получил первые фронтовые навыки. А затем — наше долгое и тяжёлое отступление через Кавказский хребет. Днём жара, ночью — жуткий холод, а обмундирование к таким походам не приспособлено. С едой в горах было тоже неважно, поэтому голод в том переходе стал обычным делом. Люди слабели, засыпали на ходу, иногда срывались в пропасть — особенно по ночам, когда километрами приходилось передвигаться по «карнизам» вдоль отвесных скал.

Вообще, прошло много лет, но до сих пор помнится одно главное, тягостное ощущение от войны — это нестерпимая, свинцовая, постоянная усталость. Мы никогда не бывали сытыми и никогда не бывали выспавшимися. И временами все — и командиры, и бойцы — от утомления просто валились с ног.

Вспоминаю один характерный случай, врезавшийся в память. Это был 1943 год, зима. Я на тот момент являлся помощником начальника штаба полка по разведке в Закавказском округе. После Сталинграда немцы стали отходить с Кавказа, поскольку боялись попасть в котёл , как армия Паулюса. Наши войска перешли в наступление, выдавливали немцев от Грозного, но продвижение было тяжёлым . Целыми днями шли серьёзные бои. Я участвовал в допросе пленного гитлеровца, и это продолжалось невероятно долго — до глубокого вечера. После его окончания еще час провел в штабе, а затем навалилась такая усталость, что, выйдя на морозный воздух, я хотел только одного — где-нибудь поспать. Зашёл в соседнюю избу в нашем лагере и обомлел: в жарко натопленном помещении спали немецкие пленные вперемешку с нашими командирами! На железной кровати храпели двое немцев, у них в ногах поперек кровати спал наш начальник химслужбы, на полу рядом, ничком — начальник полковой разведки, а на его, простите, ягодицах покоилась голова ещё одного пленного гитлеровца, тоже спящего. Картину довершал караульный, который дремал, сидя на табуретке и прислонив автомат к одному из спящих немцев… Словно и не было войны, врагов и противников. Спали вповалку измученные, смертельно усталые люди.

Мои лучшие дни на войне — если вообще можно так говорить — связаны с 581-м стрелковым полком и его командиром Андреем Николаевичем Семеновым. Его полк на всём фронте — единственный, который обычно именовали не по номеру, а по фамилии командира: Семеновский полк. Семенова обожали все: штабные офицеры, солдаты, командиры смежных подразделений. Профессиональный военный, строевик, Семенов привлекал не только необыкновенным умом и боевой выучкой, но и отношением к подчиненным. В полку он знал всех, регулярно общался с рядовыми бойцами, вникал во все вопросы. С офицерами вёл себя как старший товарищ, с бойцами — как родной отец. С Семеновским полком я прошёл фронтовой путь от Осетии и Кабарды до Азова.

Позже выяснил, что Семенов — болгарский иммигрант, революционер, приговоренный к смерти на родине и нашедший пристанище в Советской России. Его настоящее имя — Янко Митев. С ним мы сдружились и даже встречались после войны в Болгарии. Он рассказывал, как в 1937 году в Москве его арестовали, обвиняли в шпионаже, проводили изнурительные многочасовые допросы. Какое-то время он провел в тюрьме… Самое интересное, что Митев-Семенов, несмотря на все притеснения и арест, остался убеждённым сталинистом. Объяснить это с точки зрения логики невозможно. Наверное, надо жить в то время, чтобы понять…

На войне время сжимается, иногда кажется, что за сутки ты прожил целую жизнь. Поэтому есть вещи, которые уже стерлись из памяти, а есть то, что я не смогу забыть никогда. Боев было много, и мне, лейтенанту, приходилось и бежать с винтовкой в руках, и командовать пулеметным расчетом, и лежать в обороне в цепи солдат. Однажды в такой цепи мой сосед, один из бойцов нашего полка, получил ранение в лёгкое, у него начался пневмоторакс, он задыхался. Необходимо было его приподнять, чтобы облегчить страдания. Я попытался это сделать, и вдруг его голова упала мне на грудь. Другая пуля, предназначенная мне, угодила в него… Как мне это забыть?

Под Запорожьем в 43-м война для меня закончилась. Я получил тяжёлое ранение. Это случилось сразу после награждения орденом Красной Звезды. Мы ждали сигнала к наступлению, сидели в окопах. Выбрали время затишья для вручения наград солдатам и офицерам, приехал комдив. Я, как назло, на построении не присутствовал — отлучился… А когда вернулся, немцы начали такой бой, каких до того момента я не припомню: все перед нами взрывалось и сверкало, как салют. Нужно было менять позиции, и мы побежали. Вдруг командир полка на бегу сует мне коробочку: «Этуш, забери свой орден! Чёрт знает, может, тебя убьют, а может, меня убьют!..»

Мы окопались и не могли сдвинуться с места 13 дней: немец стрелял беспрестанно. Нам ежедневно поступали приказы идти в атаку, но поднять бойцов под шквальным огнём не удавалось. На 13-е сутки сидеть в неглубоком окопчике стало невыносимо. С благословения комбата мне удалось поднять людей: пробежали метров 200 под огнём и опять залегли — вроде чуть продвинулись… Я вернулся в окоп к командиру, бой вроде окончился. Когда выходишь из атаки невредимым, теряешь бдительность. Я собрался на обед, встал в рост и… повернулся спиной к передовой. Перед тем как потерять сознание, услышал характерный звук «лопанья» разрывных пуль рядом с собой. А затем, когда очнулся, ощутил адскую боль внизу спины…

Потом было четыре госпиталя, полгода лечения. Выяснилось, что у меня разбиты кости таза. Меня комиссовали и дали вторую группу инвалидности. Восстанавливался уже в Москве. А в 1944-м, в старенькой шинельке и с палочкой, я появился на пороге родного Щукинского училища. Меня ждали новые роли…

День Победы я отмечаю всегда, иногда вместе с собственным днём рождения. Может ли этот праздник потерять для меня свою ценность? Могу ли я забыть войну? Свою жизнь от жизни страны мне не отделить. И слава Богу, что так.

Елена Сафонова.

"Что происходит с Москвой?! Она теряет свой шарм и превращается из белокаменной красавицы в какого-то чудовищного монстра. Почему-то вдруг резко перестали беречь историю. Я с восторгом смотрю на старушку Европу, которая бережёт свои древности. Они не ломают старинные здания, живут в домах, построенных в XIII веке, берегут свои фасады.

А мы разрушаем и на этом месте возводим бизнес-центры или спорткомплексы, хотя их совершенно не обязательно возводить в самом центре столицы. Если говорить о красоте — это прежде всего то, что создано природой. Мы и её не бережём.

Мы перестали воспитывать своих детей в духе того, что природа тебя создала и надо быть ей благодарным и беречь её. Как только ты её загубишь, ты погубишь своё собственное потомство, и на этом всё закончится.

Элина Быстрицкая. Муж делил в их квартире каждую вещь. Даже люстру снял. А впереди ждал новый удар.

О такой, как она, мечтал каждый советский мужчина. Именно она создала в кинематографе новый образ героини: решительной, гордой, похожей на аристократку даже в рабочем платке. Ее Аксинья из “Тихого Дона” покорила весь мир, став символом настоящей любви: страстной и беззаветной.

Но пылкая и эмоциональная на экране в жизни Элина Быстрицкая всегда предпочитала держать дистанцию. Избегала встреч с поклонниками и не открывала душу даже самым близким людям. Актрису обвиняли в холодности и расчетливости, не понимая, какие испытания сформировали ее характер.

В начале 90-х годов после 20-летнего перерыва Элина Быстрицкая вернулась в кино. Актриса появилась в эпизодических ролях. Среди завистников-коллег желание Быстрицкой сниматься наделало шума.

Лишь несколько друзей знали правду. Согласиться на съемки вынудило положение, в котором актриса оказалась. Развод с мужем после 27 лет брака оставил ее без сбережений. Муж делил в их квартире каждую вещь. А Элине казалось, что она переживает самое страшное предательство в жизни.

Но спустя годы ее ждал новый удар. Близкий человек заставил ее страдать так, что звезда начала молить о смерти.

До 88 Элина Быстрицкая выходила на сцену Малого театра, где служила 60 лет. Но затем из-за обострившихся болезней суставов стала принимать участие лишь в праздничных концертах.

Последний раз перед публикой Быстрицкая появилась в мае 2018 года. В Кремлевской Дворце проходил концерт в честь Дня Победы. Накануне актрисе исполнилось 90. Зал устроил ей овацию. Все понимали: это были последние аплодисменты за всю ее жизнь.

С осени 2018 года Быстрицкая почти не вставала. Силы покидали ее, очень угнетали проблемы со зрением. Но сильнее всего Элина Авраамовна страдала от предательства близких. Ей казалось, что она окружена только любовью. Но нет. Там была и корысть, и злой умысел. Несколько месяцев Быстрицкая провела словно в аду. Рядом с ней круглосуточно дежурили две сиделки, приходили домработницы и личная помощница.

Но постепенно в квартире стали появляться и другие люди. Какие-то бывшие знакомые, поклонницы, имен которых она даже не знала. Быстрицкая настойчиво просила помощницу оградить ее от посетителей, но та будто не слышала. Навязчивые визитеры доводили ее до нервного срыва.

Она много лет старалась оставаться недосягаемой для публики, берегла свою частную жизнь. А теперь все усилия пошли прахом. Актриса начала понимать, что доверилась не тем людям и ее обманывают. Быстрицкая настойчиво просила вызвать из Израиля сестру. Ей обещали, что свяжутся с Соней, но шло время, а та не приезжала.

Только благодаря верному другу, который, узнав, что творится в доме Быстрицкой, сообщил сестре. И Софья приехала в Москву. Когда, наконец, Элина почувствовала крепкие объятия Сони, с облегчением вздохнула. Как по волшебству исчезли из квартиры посторонние.

Как же непривычно, что теперь Софья беспокоится о ней. Всю жизнь было наоборот. Порой они со смехом вспоминали, как 9-летняя Элина хотела выкинуть новорожденную Соню в окно. Но ревность быстро прошла. Пока мама, школьная учительница, была на работе, заботы о сестре ложились на плечи Элины.

Отец, военный врач, пропадал в госпитале. Сначала семья жила в Киеве. Затем уехала в Нежин, куда отец получил назначение.

Там их и застала война. Уже через неделю 13-летняя Элина пришла в госпиталь и стала работать санитаркой. Когда приходили носилки с ранеными, Элина наравне со взрослыми таскала тяжелые носилки. Тогда она не задумывалась, что этим подорвет свое здоровье. Лишит себя в будущем счастья материнства.

После войны Быстрицкая закончила медицинское училище. Получила специальность фельдшера. Родители были уверены, что дочь станет врачом. Поэтому были шокированы, когда она вдруг заявила, что собирается поступить в театральный институт.

-Я хочу красоты! Больше не могу видеть кровь и отчаяние! - Восклицала 19-летняя Элина.

Отец и мать были непреклонны: - Если не хочешь учиться на врача, выбери другую серьезную профессию.

Элина поступила в Нежинский педагогический институт. Там стала участвовать в художественной самодеятельности. Но через год, скопив деньги, которые откладывала со стипендии, Элина бросила пединститут и решила уехать в Киев. Мама в гневе спрятала все ее вещи. Не помогло.

Девушка ушла из дома в одном платье. Отец догнал на вокзале, принес чемодан с одеждой, протянул буханку черного хлеба и две бутылки “Ситро”. Затем обнял ее на прощание. Элина ему шепнула: “Ты еще будешь мной гордиться”.

Через два года отец признал: "Твоя взяла!" Это случилось после того, как он увидел дочь в фильме “Мирные дни”.

На Киевской киностудии она подрабатывала в массовке. Надо было оплачивать угол в коммунальной квартире. Два года Элина работала ассистенткой у знаменитого иллюзиониста Эмиля Кио во время его гастролей в Киеве. При этом она была одной из лучших студенток на своем курсе.

На выпускном спектакле юную Быстрицкую увидел режиссер Херсонского театра и начал буквально преследовать. Назойливое внимание для актрисы было нестерпимо всегда. Поклонник из Херсона стал не просто проявлять интерес, а позволил себе откровенно домогаться актрисы.

Оскорбленная Быстрицкая пришла жаловаться в Комитет культуры, и тут ей посоветовали не портить отношения с новым начальством. Оказалось, по распределению ей выпало отправиться именно в Херсонский театр.

Элина почувствовала себя в западне, но сдаваться было не в ее характере. В тот момент в Киеве шли гастроли Театра Моссовета, и Быстрицкая прорвалась на встречу к главному режиссеру Завадскому и попросила принять в труппу. Завадский опешил, но попросил принести от педагога подробную характеристику.

Окрыленная Быстрицкая кинулась звонить, но мастер уехал на дачу. Последний автобус давно ушел, и Элина 40 километров шла пешком под проливным дождем. Заветную характеристику Элина получила.

Но в труппу Моссовета ее не взяли. Спустя годы она узнала причину. Театр получил на нее 27 анонимок. Видимо, от оскорбленного херсонского режиссера.

Элина уехала в Вильнюс, где тогда жила ее семья, и поступила служить в Вильнюсский русский драматический театр. А через два года ее узнала вся страна, когда на экраны вышла мелодрама режиссера Фридриха Эрмлера “Неоконченная повесть”, где Быстрицкая сыграла главную роль - участкового врача Елизавету Максимовну Муромцеву.

В 1958 году Элина познакомилась с будущим мужем. 43-летний заведующий отделом переводов Министерства внешней торговли СССР Николай Кузьминский покорил Элину своей заботой. Бросив все дела, он приезжал к возлюбленной на съемочную площадку “Тихого Дона”, чтобы поддержать ее.

Быстрицкая тогда испытывала постоянный стресс. Ежедневно выслушивала десятки замечаний от режиссера и придирки от казачек, которые находились рядом.

И руки не те, и слишком изнеженная, и на лошади ездить не умеет, и ведра несет не так. Но самыми обидными были фразы: “Вот Нонна бы сыграааала!”

Но за Элину Быстрицкую был сам Шолохов: "Вот она! Настоящая Аксинья!" Он увидел в ней эталон красоты. А то, что ведра носить, на лошади ездить - это он понимал: она научится. А вот гордость, стать, величественность, поворот головы, черные глаза. Это была его Аксинья.

После “Тихого Дона” звезда Элины Быстрицкой зажглась по-настоящему. Тогда казаки даже предложили Элине сменить имя на Аксинью Донскую.

В 39 лет Элина Быстрицкая неожиданно исчезла с экранов. Режиссеры забрасывали актрису сценариями, но она упрямо отказывалась. Коллеги не понимали. Но Быстрицкая решила сосредоточиться только на работе в Малом театре.

О сложном характере звезды в театре не говорил только ленивый. На репетициях она до хрипоты спорила с режиссером. У нее всегда была своя трактовка роли. Если ее мнение не учитывали, то Быстрицкая и вовсе могла отказаться от роли. Зато если она что-то страстно хотела, то шла напролом.

В конце 70-х Быстрицкую не утвердили на главную роль в пьесе Островского “Без вины виноватые”. Тогда актриса отправилась к министру культуры и сумела добиться своего. Все вокруг были в шоке от подобного поступка, а Элина не видела в нем ничего зазорного.

-Юрий Павлович. А кто будет играть Лельку? - Быстрицкая задавала этот вопрос всякий раз, когда встречала в коридорах режиссера Егорова.

Он искренне недоумевал, считая, что Быстрицкой после невероятного успеха “Тихого Дона” нужно закрепиться в амплуа романтической героини, а не играть роли героических комсомолок.

Пытался не отвечать, но в очередной раз не выдержал: -Да у тебя волосы длинные. А Лелька стриженная.

На следующий день Егоров получил фотографию Быстрицкой в косынке, из-под которой выглядывали короткие волосы. Режиссер ахнул: остригла косы ради роли! И пригласил актрису на пробы.

Тут и выяснилось, что Элина схитрила. Пришила стриженые кончики к косынке и сделала фото. Однако пробы удались, а роль Быстрицкой в “Добровольцах” стала невероятно запоминающейся.

После такого грандиозного успеха и в СССР, и за рубежом у Быстрицкой не было отбоя от предложений. Она много снималась, ездила по фестивалям, ее с нетерпением ждали на правительственных приемах. Муж Николай был рядом. Он любил выходить в свет со своей красивой женой. Элегантные, роскошно одетые, со стороны они казались идеальной парой.

Пока однажды…

В тот вечер Быстрицкая вернулась домой из театра. Муж был в командировке. Уставшая, она открыла дверь, села за стол и потеряла сознание. Очнулась в больнице.

Ее нашла утром помощница по хозяйству. У актрисы была высокая температура и при этом никаких признаков простуды. Между тем ей становилось все хуже. И тогда ее перевели в психиатрическое отделение. Врач объяснил: "У Вас серьезное переутомление. Советую сменить профессию".

Прописали лечение, но Элина продолжала слабеть.

Так прошел месяц. Муж навещал ее. Но чувствовалось, что его тяготит затянувшаяся болезнь жены. От отчаяния Быстрицкая начала собирать таблетки снотворного, которые ей давали на ночь. Она всерьез решила покончить с жизнью.

От роковой ошибки спасла поклонница. Они познакомились в 1955 го

Народный артист Юрий Назаров
О Борисе Ельцине и его предательстве России и русского народа:
" Понимаете, какая штука… я же — дитё войны, и в наше время самым гнусным, омерзительным грехом считалось предательство. Я служил советской власти, советской идее, коммунистической идее, служил со всей душой, и вот я думаю: как же можно было её предать? Никогда в жизни я не пойму Бориса Николаевича Ельцина. Хотя, с другой стороны, там всё понятно. Одно дело, когда вступаешь в партию в 18 лет на фронте, и жизнью отвечаешь за поступок, с другой — как Ельцин, в 31 год, с целью получения определённых преференций, которые он и получил, и, получивши, хотел партию закрыть. Но на него-то наплевать, а вот то, что вся страна его терпела и не сказала: ты что? ты кто такой? ты охренел, что ли? ты зачем в партию шёл, ты кто: враг, предатель, шпион?..."(из его интервью газете "Завтра" июнь 2017)

Я блокадник, мы с родителями прожили в Ленинграде самую страшную суровую зиму 1941 — 1942 годов. Как говорил мой папа, ни один писатель не написал такого в романе и ни один кинематографист не показал в кино того, что было в Ленинграде на самом деле. А было очень страшно… когда сгорели Бадаевские склады, в которых автономного запаса хватило бы на то, чтобы прокормить город в течение пяти лет, голод начался сразу же, на следующий день. Перед самой блокадой в официальном порядке были эвакуированы все детские учреждения, в том числе и мой детский сад, всех детишек увезли из города на Валдай. А через некоторое время по городу пошел слух о том, что именно оттуда наступают немцы, и матери бросились забирать своих детей. Моя мама тоже поехала за мной, приехала она туда, где нас поселили, и оказалось, что это огромное поле, на котором стоит множество палаток, а между ними бегают маленькие дети. Все мокрые, грязные, ревущие, без всякого надзора и ухода. Настоящий хаос, и это просто невероятная удача и провидение — что моя мама случайно вышла именно к той палатке, в которой был я, иначе найти меня там было бы нереально. А я стоял мокрый и сопливый с какой-то девочкой за руку. Мама схватила меня и, никому не сказав, унесла оттуда. Пришли мы на вокзал, а там говорят, что поездов в Ленинград больше не будет, объявляется блокада. Мама, конечно, как и все, зарыдала. Мимо бежал человек в железнодорожной форме и спросил ее, что случилось. Она объяснила, что нам не попасть в Ленинград. И этот человек пообещал помочь, только велел не сходить с места. Все поезда уже стоят и не идут дальше, люди толпятся, рыдают и стенают, и вот наконец идет последний поезд на Ленинград, но двери не открываются, потому что он уже забит. После второго свистка, когда мама совсем отчаялась, подбежал тот железнодорожник, своим ключом открыл последнюю дверь и ногами запихнул нас с мамой в вагон: люди там стояли плотно плечом к плечу, места не было вообще. Он запер вагон, и мы с мамой поехали в блокадный Ленинград. Мама потом всю жизнь переживала, что не знает, кто тот человек, даже фамилию его не спросила.

За зиму похоронили почти всех родных, у мамы было восемь сестер, и все они умерли. А хоронить не было сил, так что все они в братской могиле. У меня осталось одно страшное воспоминание: мы с мамой и папой сидим, прижавшись, втроем на диване, в темноте, замерзаем. И я слышу, как какая-то внутренняя дверь открывается со стуком и захлопывается, открывается и снова захлопывается, это было очень страшно… А та зима была необычайно морозной для Ленинграда, канализация не работала, и ослабшие люди выливали все прямо из окон и оно тут же замерзало, папа говорил: «Можешь представить наш город, когда на стенах сплошь эти вонючие красно-фиолетово-синие сталактиты». А мама рассказывала, что она даже думала о том, чтобы покончить с собой, ей невыносимо было, когда я ползал под столом, собирал на пальчик крошки и плакал: «Мамочка, хлебушка, хлебушка, хлебушка». А сама она ела соль, чтобы хоть что-то закинуть в организм, и, конечно, много пила, и из-за этого у нее были жуткие, опухшие слоновые ноги, она ужасно страдала от отеков. В бомбоубежище она скоро перестала спускаться, я был мальчик большой, и таскать меня у нее уже не было сил. Так что она сказала: «Пусть как судьба сложится, попадет так попадет», — и мы с ней во время бомбежек оставались дома. Я даже помню, как я гуляю во дворе, начинается обстрел и мама мне истошно кричит из окна: «Домой! Домой!» — зовет бежать не в подвал, а на пятый этаж. Ну а в 42-м моего папу, как военнообязанного, призвали и он отправился в Оренбург, а мы следом за ним. Там со мной произошла такая страшная история.

Моя мать работала судомойкой в столовой в воинской части, а мне было четыре года, и я каждый день ходил один по степи четыре километра к ней в столовую, чтобы она тайком дала мне банку щей. Этот запах не передать, я не могу рассказать словами, только когда закрываю глаза и погружаюсь в то состояние, то чувствую запах этих щей. А однажды я шел по степи, началась гроза, и меня просто забило градом. Я лежал на дороге и уже почти умирал, хорошо, что мимо шла воинская машина, они увидели, что на дороге лежит почти синий ребенок, подобрали меня и привезли в ту часть, где мама работала, и всех стали спрашивать «чей ребенок?», мама чуть с ума не сошла… Это было очень голодное время, помню, как папа однажды принес небольшой круглый сыр, так ему пришлось кулаками отбивать мать от этого сыра. Потому что он понимал, если все сейчас съесть, то это верная смерть от заворота кишок. Он разрезал сыр на маленькие кусочки и неделю нас с мамой им кормил. Сейчас это все трудно себе представить и почувствовать… У меня двое внуков: двадцати и десяти лет, я им все это рассказываю, они слушают раскрыв рот, и хочется верить, что в них это западает…

Александр Лазарев