Видите ли, я воспитан несколько по-иному - я опираюсь на заповеди, с какими наше поколение относилось к искусству. Поэтому, отчаянно не снимаюсь в сериалах, которые мне предлагают. Я читаю сценарии и отшатываюсь: это что-то из области “ужастиков”! Настолько всё непрофессионально и нелепо, что я не имею права позволить себе сниматься в такой дури. Во имя своих друзей, которых уже нет в живых.
⠀
На одной кинопробе я даже разрыдался. Все подумали, что я рыдал, «входя в образ», а я рыдал от ужаса сегодняшнего кинематографа, сегодняшнего телевидения. И от роли отказался, хотя там предлагали большие деньги. Нельзя выходить на зрителя на таком низком моральном и интеллектуальном уровне.
⠀
Видите ли, нас учили относиться к своему делу иначе. Если идти на поводу у зрителя, то можно вообще заблудиться. Что сейчас и наблюдается в кинематографе и на телевидении. Мы можем показать к месту и не к месту голый зад. Но это же антиискусство, антиэстетика. Мы же не должны поддерживать ни порок, ни массовый психоз. Иначе не нужна наша профессия. Не нужны ни художники, ни писатели.
⠀
©️ Михаил Кононов

Янина Жеймо на съемках фильма "Золушка" 1947 год
Назло всем скептикам 37-летняя Янина в роли юной девушки даже без грима и спецэффектов выглядела блистательно. Бальное платье ей сшили из обрезков. Денег на достойный реквизит тогда не было. А вот крохотные туфельки 31-го размера делали на заказ.
В жизни актриса настрадалась не меньше, чем ее сказочная героиня. Рано потеряла отца, несколько месяцев провела в блокадном Ленинграде, пережила измену мужа, нервный срыв и депрессию. Янину Жеймо перед съемками сказки даже отправляли на лечение в санаторий.
В перерывах между дублями она щелкала семечки и курила «Беломор». Но когда выходила на площадку, ничего в ней не оставалось от взрослой умудренной жизнью женщины.

Осенью 1933 года Марина Цветаева записывает в своем дневнике:
"Премия Нобеля. 26-го буду сидеть на эстраде и чествовать Бунина. Уклониться — изъявить протест. Я не протестую, я только не согласна, ибо несравненно больше Бунина: и больше, и человечнее, и своеобразнее, и нужнее — Горький. Горький — эпоха, а Бунин — конец эпохи. Но — так как это политика, так как король Швеции не может нацепить ордена коммунисту Горькому… Впрочем, третий кандидат был Мережковский, и он также несомненно больше заслуживает Нобеля, чем Бунин, ибо, если Горький — эпоха, а Бунин — конец эпохи, то Мережковский эпоха конца эпохи, и влияние его и в России и за границей несоизмеримо с Буниным, у которого никакого, вчистую, влияния ни там, ни здесь не было. А последние новости, сравнивавшие его стиль с толстовским, сравнивая в ущерб Толстому — просто позорны. Обо всем этом, конечно, приходится молчать.
Мережковский и Гиппиус — в ярости. Может быть единственное, за жизнь, простое чувство у этой сложной пары.
Оба очень стары: ему около 75, ей 68. Оба — страшны. Он весь перекривлен, как старый древесный корень, гном (только — без уюта и леса!), она — раскрашенная кость, нет, даже страшнее кости: смесь остова и восковой куклы. Их сейчас все боятся, ибо оба, особенно она, злы. Злы — как дyхи.
Бунина еще не видела. Я его не люблю: холодный, жестокий, самонадеянный барин. Его не люблю, но жену его — очень".

Гениальное изобретение, которое смогло остановить фашистов под Москвой
Его придумали с помощью спичек, пластилина и игрушечных танков.
Михаил Львович Гориккер — возглавлял Московское танкотехническое училище. В первые месяцы войны его назначили начальником подготовки обороны города. Он работал как проклятый, пытался всё успеть и спал по 2-3 часа в сутки. Когда приезжал поздно ночью домой, то садился за стол на кухне и зачем-то начинал мастерить странные конструкции из спичек и игрушечных танков сына.
Потом стало понятно, зачем он это делал.
«Мне было 15, игрушки уже не интересовали, и я удивлялся, зачем они отцу, — вспоминал потом Владимир Гориккер, ставший известным режиссером. — Думал, от усталости он не может заснуть, вот и занимается всякой ерундой, скрепляя спички пластилином. Однажды он приехал домой с полигона и радостно завопил: «Два танка запороли!» Это было совсем странно. Чтобы отец, который каждую машину, как ребенка, опекал, радовался, что танк испортили?!»
3 июля 1941 года Госкомиссия провела испытания противотанкового препятствия, которое придумал Гориккер. Клык заграждения попал между гусеницей и ведущим колесом, упёрся в днище и приподнял танк. Машина была обездвижена и её можно было расстрелять из артиллерийских орудий.
Конструкция заграждения была элементарной: куски рельс, сваренные буквой “Ж”. В народе это прозвали “Ежом”. Хитрость была только в правильной расстановке — 2-3 ряда в шахматном порядке, на расстоянии в ⅔ от ширины танка. Первый ёж переворачивался и упирался в днище, а второй ставил машину на дыбы. Простое и гениальное решение.
Для битвы под Москвой изготовили 37,5 тысяч ежей. Именно они, вместе с героической отвагой советского народа остановили 90% нацистских танков. Всего же за годы войны сделали около 2 миллионов ежей.
Тогда было не до патентов и похвальбы, поэтому имя автора как-то затёрлось. Вскоре их стали считать народным изобретением. Но справедливость всё равно восторжествовала: в 2000 году в Домашнем архиве Гориккеров нашли чертежи и акт правительственной комиссии о ежах и их создателе. А Владимир Гориккер добился открытия мемориальной доски посвящённой его выдающемуся отцу.