Хранитель печалей
Насколько опасны детские фантазии и что делать родителям, если ребенок считает себя существом из другого мира
— Мы вас очень просим, помогите нам! Сделайте хоть что-нибудь! Мы все думали, оно само как-нибудь, нам так и психолог когда-то сказал, а оно — никак. Нам уже и в гимназии говорят: обратите внимание и сделайте уже что-нибудь, это как-то странно, мешает, мы не можем это терпеть и не замечать, но не знаем, как правильно реагировать, и надо с кем-то проконсультироваться и принять какие-то меры. А мы и сами в затруднении: это вообще нормально или как? Хотелось бы уже знать и делать что-то, но что? Вот мы к вам и пришли…
Мама, бабушка и дедушка. Все говорят громко, длинно, перебивая друг друга. И самым удивительным образом в их тройном монологе нет ни грамма информации. Я вежливо и внимательно слушаю троих взрослых людей несколько минут и в результате знаю о происходящем в их семье ничуть не больше, чем в тот момент, когда они только вошли в мой кабинет.
Девочка Милослава — дочка и внучка — с ними. Грустная, узкоплечая, большеглазая — сидит на стуле, подсунув ладошки под худые бедра, и молчит. Да и куда же ей против них! На вид Милославе лет 10–11.
— Ей же уже скоро 12 лет будет! — случайно улавливаю первую конкретную информацию из потока родительского красноречия.
Интересно, что же мне теперь делать? Сказать им: а теперь давайте еще раз, сначала и конкретно? Или попросить их замолчать и обратиться к самой девочке?
— Вот вы сейчас спросите у нее: кто она такая?! — громогласно возглашает дедушка.
Что ж, предложение ничуть не хуже всего прочего, думаю я и послушно спрашиваю:
— Милослава, кто ты? — ожидая в ответ услышать что-нибудь вроде «кошечка», «белочка», «фея Винкс» и так далее.
Бегство девочки в фантастические или литературные образы от таких активных родственников видится мне вполне естественным. Правда, несколько смущает упоминание гимназии и школьных учителей. Она что, и в школе представляется белочкой-кошечкой, мяукает или орешки грызет?
— Я — хранитель печалей, — тихо и спокойно отвечает девочка.
— Вот! — дедушка обвиняюще вытягивает узловатый палец в сторону внучки. — Видите?!
Мама и бабушка качают головами, как китайские болванчики.
— Выйдите, пожалуйста, все, кроме Милославы, — говорю я. — Когда будет нужно, я вас позову.
* * *
Конкретную информацию из девочки пришлось вытягивать. Вытянутое достаточно удивительно, но, похоже, совершенно соответствует ее внутренней реальности.
Милослава и вправду считает себя хранителем.
— У каждого человека есть то, для чего он сюда пришел, ведь правда? У меня вот это. Нравится ли мне? Не знаю. Наверное, это ни хорошо, ни плохо, просто — так. Плохо, когда человек делает то, что не его.
Все человеческие печали, согласно представлениям Милославы, живут в отдельной стране. Страна эта довольно красива, но, конечно, меланхолична. Посредине — большое красивое озеро с островами, вокруг — разноцветный осенний лес. Над лесом небо. Иногда в стране печалей ясно и солнечно, и тогда деревья отражаются в воде как в зеркале. Иногда — идет дождь и дует ветер, тогда вода морщится и даже завивается барашками волн, а лес грозно шумит. Печали — птицы, живущие в этом лесу. Они разные. По озеру плавают огромные и грациозные печали-лебеди. В камышах живут суетливые печали-утки. Есть встрепанные и сварливые печали-вороны. Есть маленькие певчие птички-печальки, каждая из которых на заре и на закате поет свою песню. Имеются и совсем фантастические, не встречающиеся в нашем мире птицы-печали. Все обитатели леса по-своему очаровательны, своенравны и не очень умны.
Милослава — хранитель этого леса.
В чем задача хранителя? Обеспечивать птицам-печалям привольную и разнообразную жизнь в их родном лесу, разговаривать, играть, увещевать, уговаривать, не пускать их в наш мир, а тех, которые все-таки прорвались, возвращать обратно в родные пенаты. Еще есть отдельная проблема: надолго попав в наш мир, птицы-печали норовят образовать в нем пары и загнездиться. Этого допускать нельзя ни в коем случае. Иначе прямо здесь, в нашем мире печали могут уродливо размножиться: наш мир совсем не подходит для их птенцов, и они вырастают просто ужасными и уже не могут вернуться на родину предков.
Внимательно выслушав и обсудив в деталях всю эту лирическую и (нельзя отрицать!) талантливую психоделику, я отправила Милославу в коридор и позвала соскучившихся родителей, сразу предупредив их, что говорить они будут по очереди и только по моей команде.
Задавая направленные вопросы, получила следующую информацию:
Мама с папой давно в разводе. Никаких вредных привычек, алкоголя, наркотиков, психиатрии и так далее. Расстались, потому что он «блажной», денег не зарабатывал, семьей толком не интересовался, сейчас живет со своей мамой и говорящим попугаем, с дочкой общается раз в неделю, где-то преподает, изучает парламентские уложения XVII века. Отношения у Милославы с папой хорошие, но разговаривать с ним о том, что у девочки проблемы, бесполезно: он никаких проблем не видит.
Идея «хранителя печалей» появилась давно, теперь им кажется, что еще до школы. Точно помнят, что в первом классе ходили к психологу, который сказал: не трогайте ее, все дети фантазируют, будут новые школьные впечатления, все пройдет. Не прошло. Сейчас жалеют, что послушали того психолога и «не задавили все это безобразие в зародыше».
Фантазии Милославы и сами по себе не хороши: что это за «печали» у нее такие? С чего ей печалиться, если у нее все есть: родители, все блага, школа хорошая? Родители волнуются: если она сейчас так, что же будет дальше? Начнет от «печалей» вены резать или из окна прыгать? Сами же знаете, какие они сейчас. Вы вообще интернет читаете?
Но это все полбеды. Глупые фантазии, да, ладно. Но она вам, наверное, не рассказала, что в школе делается.
— А что там делается? — спрашиваю я.
— Она собирает печали.
— В каком смысле — собирает?
— В самом что ни на есть прямом. Она же «хранитель». И давно уже нескольким одноклассникам объяснила, как это все устроено. Те другим рассказали. И вот — не знаю уж, кто до этого додумался — они пишут свои печали на листочках и отдают ей, повторяя какую-то специальную формулу: сохрани мою печаль, пусть живет она птицей в волшебном лесу, ну и еще что-то такое, чуть ли не в рифму. Она берет эти бумажки, читает…
— А что в них? Вы знаете?
— Ну например: «Это печаль о моей умершей собаке. Ее звали Жучка. Она была такая-то и такая-то. Она уже была, когда я родился. Теперь ее нет и мне ее очень не хватает».
— А потом?
— Потом она забирает бумажку, воображает себе птицу, соответствующую этой печали, описывает ее тому, кто дал бумажку, и говорит: я сохраню твою печаль в моем лесу. Иди, она улетела, с ней все будет хорошо. И чуть ли не руку ему на голову кладет. И они все говорят, что им сразу легче становится. Печаль улетела — как же! И завуч мне сказала, что недавно одна их молодая учительница, которая была беременна и ребенка потеряла, принесла Милославе такую бумажку о ребенке, и она сделала, конечно, эту печаль птицей и отпустила, а одна девочка все это слышала и потом наябедничала. И родители в школе уже волнуются: что там у вас за секта? Вы понимаете? Ее вот-вот из гимназии исключат. И я, кстати, завуча понимаю! Кому такое надо?
Мама Милославы бурно заплакала.
— Мы ходили к психиатру, он сказал, что это, вполне возможно, шизофрения, и предложил госпитализацию и обследование. И еще ходили к психологу в районном центре, она долго со Славой беседовала, а потом сказала мне, что у нее в самооценке почти нет феминитивов (она же себя называет не «хранительницей», а именно «хранителем») и что такие дети часто потом меняют пол, а затем выдвинула ящик, достала какие-то коробочки и предложила купить у нее успокаивающий чай.
— Может быть, ей гипноз поможет? — с надеждой спросил дедушка.
— Или все-таки таблетки? — бабушка заглянула мне в глаза.
Мне было и смешно, и страшно одновременно.
— А чем вы все занимаетесь? — спросила я.
— У нас два магазина, — сказали бабушка и дедушка. — А у дочери очень ответственная работа, она заведующая сектором продаж в крупной компании.
— Ваша девочка невероятно талантлива, — сказала я. — В ней соединились теоретический и мечтательный интеллект отца и ваша приземленно-практическая организационная хватка. Это хорошая новость. А плохая заключается в том, что с талантом ничего нельзя сделать. Его можно убить, ему можно помогать, но для него не существует вожжей — вы меня понимаете?
— То есть вы тоже ничем нам не поможете, — констатировал дедушка.
— И даже успокоительного чая не предложите? — горько сострила бабушка.
Я уже готова была отрицательно покачать головой, но вдруг вспомнила.
— Я попробую ее кое с кем познакомить. Я позвоню вам, тогда вы приведете Милославу сюда еще раз.
Они ушли с разочарованными лицами. Я их понимала.
После окончания приема я достала свои журналы. Я работаю 25 лет и очень плохо веду документацию, но все-таки пишу даты начала каждого журнала и всегда пишу контактный телефон посетителя. Я приблизительно помнила годы. И имя — Женя или Саша. Возраст — 12–13 лет. Через пару часов у меня был список из десяти телефонов. В этот вечер в семи семьях наверняка решили, что психолог из поликлиники, очевидно, рехнулся от тяжелой работы.
Я набирала номер: «Это семья Ивановых? Это Екатерина Вадимовна Мурашова, психолог из детской поликлиники. Вы посещали меня девять лет назад. Скажите, могу ли я попросить к телефону Евгению? Мне нужна ее помощь. Живет отдельно? А можно ее телефон? Евгения? Это психолог из детской поликлиники. Скажите, Евгения, вы были когда-нибудь Принцессой Сумерек? Нет? Спасибо. Всего доброго. Извините за беспокойство».
На восьмой раз мне повезло.
— Да, это я, — ответили на том конце трубки. — Саша. Принцесса Сумерек.
— Саша, сколько вам сейчас лет? — спросила я.
— 23. Что я должна сделать?
* * *
Милослава и Александра оказались внешне несколько похожими.
За прошедшие дни я
Насколько опасны детские фантазии и что делать родителям, если ребенок считает себя существом из другого мира
— Мы вас очень просим, помогите нам! Сделайте хоть что-нибудь! Мы все думали, оно само как-нибудь, нам так и психолог когда-то сказал, а оно — никак. Нам уже и в гимназии говорят: обратите внимание и сделайте уже что-нибудь, это как-то странно, мешает, мы не можем это терпеть и не замечать, но не знаем, как правильно реагировать, и надо с кем-то проконсультироваться и принять какие-то меры. А мы и сами в затруднении: это вообще нормально или как? Хотелось бы уже знать и делать что-то, но что? Вот мы к вам и пришли…
Мама, бабушка и дедушка. Все говорят громко, длинно, перебивая друг друга. И самым удивительным образом в их тройном монологе нет ни грамма информации. Я вежливо и внимательно слушаю троих взрослых людей несколько минут и в результате знаю о происходящем в их семье ничуть не больше, чем в тот момент, когда они только вошли в мой кабинет.
Девочка Милослава — дочка и внучка — с ними. Грустная, узкоплечая, большеглазая — сидит на стуле, подсунув ладошки под худые бедра, и молчит. Да и куда же ей против них! На вид Милославе лет 10–11.
— Ей же уже скоро 12 лет будет! — случайно улавливаю первую конкретную информацию из потока родительского красноречия.
Интересно, что же мне теперь делать? Сказать им: а теперь давайте еще раз, сначала и конкретно? Или попросить их замолчать и обратиться к самой девочке?
— Вот вы сейчас спросите у нее: кто она такая?! — громогласно возглашает дедушка.
Что ж, предложение ничуть не хуже всего прочего, думаю я и послушно спрашиваю:
— Милослава, кто ты? — ожидая в ответ услышать что-нибудь вроде «кошечка», «белочка», «фея Винкс» и так далее.
Бегство девочки в фантастические или литературные образы от таких активных родственников видится мне вполне естественным. Правда, несколько смущает упоминание гимназии и школьных учителей. Она что, и в школе представляется белочкой-кошечкой, мяукает или орешки грызет?
— Я — хранитель печалей, — тихо и спокойно отвечает девочка.
— Вот! — дедушка обвиняюще вытягивает узловатый палец в сторону внучки. — Видите?!
Мама и бабушка качают головами, как китайские болванчики.
— Выйдите, пожалуйста, все, кроме Милославы, — говорю я. — Когда будет нужно, я вас позову.
* * *
Конкретную информацию из девочки пришлось вытягивать. Вытянутое достаточно удивительно, но, похоже, совершенно соответствует ее внутренней реальности.
Милослава и вправду считает себя хранителем.
— У каждого человека есть то, для чего он сюда пришел, ведь правда? У меня вот это. Нравится ли мне? Не знаю. Наверное, это ни хорошо, ни плохо, просто — так. Плохо, когда человек делает то, что не его.
Все человеческие печали, согласно представлениям Милославы, живут в отдельной стране. Страна эта довольно красива, но, конечно, меланхолична. Посредине — большое красивое озеро с островами, вокруг — разноцветный осенний лес. Над лесом небо. Иногда в стране печалей ясно и солнечно, и тогда деревья отражаются в воде как в зеркале. Иногда — идет дождь и дует ветер, тогда вода морщится и даже завивается барашками волн, а лес грозно шумит. Печали — птицы, живущие в этом лесу. Они разные. По озеру плавают огромные и грациозные печали-лебеди. В камышах живут суетливые печали-утки. Есть встрепанные и сварливые печали-вороны. Есть маленькие певчие птички-печальки, каждая из которых на заре и на закате поет свою песню. Имеются и совсем фантастические, не встречающиеся в нашем мире птицы-печали. Все обитатели леса по-своему очаровательны, своенравны и не очень умны.
Милослава — хранитель этого леса.
В чем задача хранителя? Обеспечивать птицам-печалям привольную и разнообразную жизнь в их родном лесу, разговаривать, играть, увещевать, уговаривать, не пускать их в наш мир, а тех, которые все-таки прорвались, возвращать обратно в родные пенаты. Еще есть отдельная проблема: надолго попав в наш мир, птицы-печали норовят образовать в нем пары и загнездиться. Этого допускать нельзя ни в коем случае. Иначе прямо здесь, в нашем мире печали могут уродливо размножиться: наш мир совсем не подходит для их птенцов, и они вырастают просто ужасными и уже не могут вернуться на родину предков.
Внимательно выслушав и обсудив в деталях всю эту лирическую и (нельзя отрицать!) талантливую психоделику, я отправила Милославу в коридор и позвала соскучившихся родителей, сразу предупредив их, что говорить они будут по очереди и только по моей команде.
Задавая направленные вопросы, получила следующую информацию:
Мама с папой давно в разводе. Никаких вредных привычек, алкоголя, наркотиков, психиатрии и так далее. Расстались, потому что он «блажной», денег не зарабатывал, семьей толком не интересовался, сейчас живет со своей мамой и говорящим попугаем, с дочкой общается раз в неделю, где-то преподает, изучает парламентские уложения XVII века. Отношения у Милославы с папой хорошие, но разговаривать с ним о том, что у девочки проблемы, бесполезно: он никаких проблем не видит.
Идея «хранителя печалей» появилась давно, теперь им кажется, что еще до школы. Точно помнят, что в первом классе ходили к психологу, который сказал: не трогайте ее, все дети фантазируют, будут новые школьные впечатления, все пройдет. Не прошло. Сейчас жалеют, что послушали того психолога и «не задавили все это безобразие в зародыше».
Фантазии Милославы и сами по себе не хороши: что это за «печали» у нее такие? С чего ей печалиться, если у нее все есть: родители, все блага, школа хорошая? Родители волнуются: если она сейчас так, что же будет дальше? Начнет от «печалей» вены резать или из окна прыгать? Сами же знаете, какие они сейчас. Вы вообще интернет читаете?
Но это все полбеды. Глупые фантазии, да, ладно. Но она вам, наверное, не рассказала, что в школе делается.
— А что там делается? — спрашиваю я.
— Она собирает печали.
— В каком смысле — собирает?
— В самом что ни на есть прямом. Она же «хранитель». И давно уже нескольким одноклассникам объяснила, как это все устроено. Те другим рассказали. И вот — не знаю уж, кто до этого додумался — они пишут свои печали на листочках и отдают ей, повторяя какую-то специальную формулу: сохрани мою печаль, пусть живет она птицей в волшебном лесу, ну и еще что-то такое, чуть ли не в рифму. Она берет эти бумажки, читает…
— А что в них? Вы знаете?
— Ну например: «Это печаль о моей умершей собаке. Ее звали Жучка. Она была такая-то и такая-то. Она уже была, когда я родился. Теперь ее нет и мне ее очень не хватает».
— А потом?
— Потом она забирает бумажку, воображает себе птицу, соответствующую этой печали, описывает ее тому, кто дал бумажку, и говорит: я сохраню твою печаль в моем лесу. Иди, она улетела, с ней все будет хорошо. И чуть ли не руку ему на голову кладет. И они все говорят, что им сразу легче становится. Печаль улетела — как же! И завуч мне сказала, что недавно одна их молодая учительница, которая была беременна и ребенка потеряла, принесла Милославе такую бумажку о ребенке, и она сделала, конечно, эту печаль птицей и отпустила, а одна девочка все это слышала и потом наябедничала. И родители в школе уже волнуются: что там у вас за секта? Вы понимаете? Ее вот-вот из гимназии исключат. И я, кстати, завуча понимаю! Кому такое надо?
Мама Милославы бурно заплакала.
— Мы ходили к психиатру, он сказал, что это, вполне возможно, шизофрения, и предложил госпитализацию и обследование. И еще ходили к психологу в районном центре, она долго со Славой беседовала, а потом сказала мне, что у нее в самооценке почти нет феминитивов (она же себя называет не «хранительницей», а именно «хранителем») и что такие дети часто потом меняют пол, а затем выдвинула ящик, достала какие-то коробочки и предложила купить у нее успокаивающий чай.
— Может быть, ей гипноз поможет? — с надеждой спросил дедушка.
— Или все-таки таблетки? — бабушка заглянула мне в глаза.
Мне было и смешно, и страшно одновременно.
— А чем вы все занимаетесь? — спросила я.
— У нас два магазина, — сказали бабушка и дедушка. — А у дочери очень ответственная работа, она заведующая сектором продаж в крупной компании.
— Ваша девочка невероятно талантлива, — сказала я. — В ней соединились теоретический и мечтательный интеллект отца и ваша приземленно-практическая организационная хватка. Это хорошая новость. А плохая заключается в том, что с талантом ничего нельзя сделать. Его можно убить, ему можно помогать, но для него не существует вожжей — вы меня понимаете?
— То есть вы тоже ничем нам не поможете, — констатировал дедушка.
— И даже успокоительного чая не предложите? — горько сострила бабушка.
Я уже готова была отрицательно покачать головой, но вдруг вспомнила.
— Я попробую ее кое с кем познакомить. Я позвоню вам, тогда вы приведете Милославу сюда еще раз.
Они ушли с разочарованными лицами. Я их понимала.
После окончания приема я достала свои журналы. Я работаю 25 лет и очень плохо веду документацию, но все-таки пишу даты начала каждого журнала и всегда пишу контактный телефон посетителя. Я приблизительно помнила годы. И имя — Женя или Саша. Возраст — 12–13 лет. Через пару часов у меня был список из десяти телефонов. В этот вечер в семи семьях наверняка решили, что психолог из поликлиники, очевидно, рехнулся от тяжелой работы.
Я набирала номер: «Это семья Ивановых? Это Екатерина Вадимовна Мурашова, психолог из детской поликлиники. Вы посещали меня девять лет назад. Скажите, могу ли я попросить к телефону Евгению? Мне нужна ее помощь. Живет отдельно? А можно ее телефон? Евгения? Это психолог из детской поликлиники. Скажите, Евгения, вы были когда-нибудь Принцессой Сумерек? Нет? Спасибо. Всего доброго. Извините за беспокойство».
На восьмой раз мне повезло.
— Да, это я, — ответили на том конце трубки. — Саша. Принцесса Сумерек.
— Саша, сколько вам сейчас лет? — спросила я.
— 23. Что я должна сделать?
* * *
Милослава и Александра оказались внешне несколько похожими.
За прошедшие дни я
Показать больше
1 год назад
2 годы назад
Приветик, меня зовут Диана, я сельская девушка, которой нужна помощь по огороду и найти мужчину
2 годы назад
Если я сама тебе напишу ты обещаешь со мной пойти на встречу, пройти прогуляться или просто выпить кофе а там уже как получиться?
2 годы назад
Привет меня зовут Маша, я одинокая девушка которая хочет найти свою любовь
2 годы назад
У меня нет мужчины, я полностью свободна от отношений. Хочу найти свою любовь
1 год назад
Как делать меньше, а успевать больше:
1. Сосредоточьтесь на трех главных задачах на день.
В мире есть сто миллионов бумажных, компьютерных, мобильных и прочих списков задач. Но любые инструменты бессильны без одного простого правила: каждое утро уделите несколько минут для обдумывания и записи трех самых важных задач на текущий день. А потом сосредоточьте усилия на выполнение этого короткого списка. Главное — эти три задачи, остальное по мере возможности.
2. Неважно, нравится вам задача или нет, сделайте по крайней мере один крошечный шаг к ней.
У мозга есть назойливая встроенная функция постоянно напоминать о делах, которые вы оставили незаконченными, таким образом подталкивая вас доделать задачу.
Столкнулись с творческим кризисом и не можете писать? Откройте пустой файл и начните печатать что угодно — что вам нравится.
В 99% случаев вы доведете задачу до конца.
3. Упражнения в течение 30 минут каждый день.
По данным психолога John Ratey из Гарвардской медицинской школы, физические упражнения не только делают здоровее мышцы, но и помогают уменьшить стресс, улучшить обучение и мыслить более ясно.
4. Устанавливайте жесткие лимиты времени.
Закон Паркинсона гласит, что работа стремится занять все время, отпущенное на нее. Так, согласно Паркинсону, если редактор выделит мне на написание статьи три дня, то именно столько времени я буду писать, исправлять и совершенствовать этот опус.
Поэтому дайте себе сжатые сроки для выполнения необходимых задач. И старайтесь в них уложиться, да.
5. Сядьте на информационную диету.
Вам действительно нужно читать все эти сообщения электронной почты, блогов, газет, журналов и т.д.? И вам действительно нужно столько времени на Facebook или просмотр телевизора?
Лучше попробуйте хоть на неделю вырезать из своей жизни столько ненужной информации, сколько вы сможете, и посмотрите, насколько увеличится ваша производительность.
Елена Тарарина
1. Сосредоточьтесь на трех главных задачах на день.
В мире есть сто миллионов бумажных, компьютерных, мобильных и прочих списков задач. Но любые инструменты бессильны без одного простого правила: каждое утро уделите несколько минут для обдумывания и записи трех самых важных задач на текущий день. А потом сосредоточьте усилия на выполнение этого короткого списка. Главное — эти три задачи, остальное по мере возможности.
2. Неважно, нравится вам задача или нет, сделайте по крайней мере один крошечный шаг к ней.
У мозга есть назойливая встроенная функция постоянно напоминать о делах, которые вы оставили незаконченными, таким образом подталкивая вас доделать задачу.
Столкнулись с творческим кризисом и не можете писать? Откройте пустой файл и начните печатать что угодно — что вам нравится.
В 99% случаев вы доведете задачу до конца.
3. Упражнения в течение 30 минут каждый день.
По данным психолога John Ratey из Гарвардской медицинской школы, физические упражнения не только делают здоровее мышцы, но и помогают уменьшить стресс, улучшить обучение и мыслить более ясно.
4. Устанавливайте жесткие лимиты времени.
Закон Паркинсона гласит, что работа стремится занять все время, отпущенное на нее. Так, согласно Паркинсону, если редактор выделит мне на написание статьи три дня, то именно столько времени я буду писать, исправлять и совершенствовать этот опус.
Поэтому дайте себе сжатые сроки для выполнения необходимых задач. И старайтесь в них уложиться, да.
5. Сядьте на информационную диету.
Вам действительно нужно читать все эти сообщения электронной почты, блогов, газет, журналов и т.д.? И вам действительно нужно столько времени на Facebook или просмотр телевизора?
Лучше попробуйте хоть на неделю вырезать из своей жизни столько ненужной информации, сколько вы сможете, и посмотрите, насколько увеличится ваша производительность.
Елена Тарарина
Показать больше
1 год назад
Точка опоры
В прошлом году я написала пост о женственности и о том, как я присваивала отщепленные части своей личности.
Я хорошо помню, как была отщеплена, к примеру, сексуальность.
Моя подростковость была прожита в атмосфере табу на темы секса и сексуальности. Узнать об этих отношениях было негде, поговорить не с кем.
Невозможно было с кем-то принимающим обсудить изменения в теле, сексуальное влечение, интерес к мальчикам; негде было получить совет, опереться на мудрость поколений.
Взрослые выглядели как напуганные подростки и монахи в одном лице: они порицали сексуальные отношения и запугивали последствиями сексуальных связей. Чувственная любовь была опутана ощущением непристойности, грязи, страха и стыда.
Были женщины, считавшиеся "доступными" и вызывавшие, одновременно зависть и отвращение; сама, я, конечно, собиралась оставаться "порядочной" и асексуальной, увы.
Помимо сексуальности были вытеснены мои лидерские качества - ибо плохо быть выскочкой, исчезла спонтанность и творчество, ибо нужно было быть правильной. Весь фокус с ощущения себя, своих нужд и чувств, был смещен вовне, на других людей. Их оценка, их суждения, оказались самыми важными и значимыми, и нужно было стремиться к тому, чтобы понравиться им. Опоры не было.
Как ощущает себя человек, у которого нет опоры на свои качества, на свои права, на свои чувства? Который не умеет их узнавать? У которого все части, кроме тех, которые обеспечивают долженствование, вытеснены?
Он ощущает себя как утлое суденышко, которое выбросило в открытый океан, и которое мечется между гигантскими волнами, в поисках укрытия и покоя.
Чужая оценка - самое ненадежное пристанище. Сегодня Другой бодр, а завтра уныл, а послезавтра в своей нужде, и ему не до тебя. И в таких условиях добиваться его постоянно хорошего расположения все равно что строить песчаный замок, который смоет первая набежавшая волна.
Настоящая опора - это глубинное принятие себя, своих достоинств, своих преимуществ и слабостей, своих нужд и чувств.
Когда я принимаю свое лидерство как хорошее, ценное качество, когда без стыда позволяю себе быть спонтанной, сексуальной, или, напротив, разрешаю себе тупить время от времени, не быть полезной, огрызаться, если достали, быть твердой, если ждут то, что я не готова отдать, и все это, невзирая на оценку, суждения, я опираюсь на себя, и это самая надежная опора.
Как происходит присвоение теневых, некогда стыдных и непризнанных частей?
Исходная точка - стыд, полное непринятие, желание спрятать стыдное от людских глаз, за маской, за ширмой, за защитами.
Присвоить теневое качество, и, в конечном итоге, опору, можно только в одном случае: преодолевая стыд и страх, предъявлять себя, делая то, что страшно и стыдно.
Помню, как я переживала стыд, если мне указывали на ошибки в текстах, или переживала злость, когда обсуждали мой опыт, вместо того, чтобы делиться своим. Помню стыд от того, что я истерю, если я в панике или вымотана, а "должна" быть образцом выдержки и спокойствия.
Вторая точка - это поддержка. Сначала мне очень помогала поддержка терапевта, и поддержка других людей. Например, реакция моих детей на некоторые мои проявления, как на нормальные, хотя я сама в этом сомневалась (например, на мои границы или мою злость), Непринятие и оценка, конечно, мешали, но речь сейчас не об этом.
Не так давно в сети был открыт еще один способ поддержки: когда я читаю о том, как тот или иной человек прожил трудную для меня ситуацию, это может иметь эффект "разрешения", поддержки. "Мне тоже так можно".
Следующий шаг - поверить в то, что то, чего ты стыдился - вовсе не ужас, а зарытый в грязи ресурс, нуждающийся в том, чтобы его отмыли от страха и стыда, и придали ему пристойный вид.
"Да, я такая, даже если это кому-то не нравится". Да, я истеричка, да, я - лидер, я люблю секс, я грубая и агрессивная, если от меня ждут, чтобы я была принимающей мамочкой и т.д. и т.п.
После пары десятков "обкаток" освоенного качества, появляется спокойное ощущение права и обладания: "Эта часть меня - моя, родная, я на нее опираюсь, когда возникают необходимые обстоятельства".
Чем больше присвоенных частей личности, тем больше опоры на себя, и меньше оглядок по сторонам в поисках одобрения и подтверждения права на существование.
Утлое суденышко без руля и ветрил становится ледоколом, уверенно прокладывающим свой путь в нужном направлении.
Вероника Хлебова
В прошлом году я написала пост о женственности и о том, как я присваивала отщепленные части своей личности.
Я хорошо помню, как была отщеплена, к примеру, сексуальность.
Моя подростковость была прожита в атмосфере табу на темы секса и сексуальности. Узнать об этих отношениях было негде, поговорить не с кем.
Невозможно было с кем-то принимающим обсудить изменения в теле, сексуальное влечение, интерес к мальчикам; негде было получить совет, опереться на мудрость поколений.
Взрослые выглядели как напуганные подростки и монахи в одном лице: они порицали сексуальные отношения и запугивали последствиями сексуальных связей. Чувственная любовь была опутана ощущением непристойности, грязи, страха и стыда.
Были женщины, считавшиеся "доступными" и вызывавшие, одновременно зависть и отвращение; сама, я, конечно, собиралась оставаться "порядочной" и асексуальной, увы.
Помимо сексуальности были вытеснены мои лидерские качества - ибо плохо быть выскочкой, исчезла спонтанность и творчество, ибо нужно было быть правильной. Весь фокус с ощущения себя, своих нужд и чувств, был смещен вовне, на других людей. Их оценка, их суждения, оказались самыми важными и значимыми, и нужно было стремиться к тому, чтобы понравиться им. Опоры не было.
Как ощущает себя человек, у которого нет опоры на свои качества, на свои права, на свои чувства? Который не умеет их узнавать? У которого все части, кроме тех, которые обеспечивают долженствование, вытеснены?
Он ощущает себя как утлое суденышко, которое выбросило в открытый океан, и которое мечется между гигантскими волнами, в поисках укрытия и покоя.
Чужая оценка - самое ненадежное пристанище. Сегодня Другой бодр, а завтра уныл, а послезавтра в своей нужде, и ему не до тебя. И в таких условиях добиваться его постоянно хорошего расположения все равно что строить песчаный замок, который смоет первая набежавшая волна.
Настоящая опора - это глубинное принятие себя, своих достоинств, своих преимуществ и слабостей, своих нужд и чувств.
Когда я принимаю свое лидерство как хорошее, ценное качество, когда без стыда позволяю себе быть спонтанной, сексуальной, или, напротив, разрешаю себе тупить время от времени, не быть полезной, огрызаться, если достали, быть твердой, если ждут то, что я не готова отдать, и все это, невзирая на оценку, суждения, я опираюсь на себя, и это самая надежная опора.
Как происходит присвоение теневых, некогда стыдных и непризнанных частей?
Исходная точка - стыд, полное непринятие, желание спрятать стыдное от людских глаз, за маской, за ширмой, за защитами.
Присвоить теневое качество, и, в конечном итоге, опору, можно только в одном случае: преодолевая стыд и страх, предъявлять себя, делая то, что страшно и стыдно.
Помню, как я переживала стыд, если мне указывали на ошибки в текстах, или переживала злость, когда обсуждали мой опыт, вместо того, чтобы делиться своим. Помню стыд от того, что я истерю, если я в панике или вымотана, а "должна" быть образцом выдержки и спокойствия.
Вторая точка - это поддержка. Сначала мне очень помогала поддержка терапевта, и поддержка других людей. Например, реакция моих детей на некоторые мои проявления, как на нормальные, хотя я сама в этом сомневалась (например, на мои границы или мою злость), Непринятие и оценка, конечно, мешали, но речь сейчас не об этом.
Не так давно в сети был открыт еще один способ поддержки: когда я читаю о том, как тот или иной человек прожил трудную для меня ситуацию, это может иметь эффект "разрешения", поддержки. "Мне тоже так можно".
Следующий шаг - поверить в то, что то, чего ты стыдился - вовсе не ужас, а зарытый в грязи ресурс, нуждающийся в том, чтобы его отмыли от страха и стыда, и придали ему пристойный вид.
"Да, я такая, даже если это кому-то не нравится". Да, я истеричка, да, я - лидер, я люблю секс, я грубая и агрессивная, если от меня ждут, чтобы я была принимающей мамочкой и т.д. и т.п.
После пары десятков "обкаток" освоенного качества, появляется спокойное ощущение права и обладания: "Эта часть меня - моя, родная, я на нее опираюсь, когда возникают необходимые обстоятельства".
Чем больше присвоенных частей личности, тем больше опоры на себя, и меньше оглядок по сторонам в поисках одобрения и подтверждения права на существование.
Утлое суденышко без руля и ветрил становится ледоколом, уверенно прокладывающим свой путь в нужном направлении.
Вероника Хлебова
Показать больше
1 год назад
Баланс: принимать - отдавать
Недавно клиентка рассказывала, что она много делает для семьи и родственников, старается, «выворачивается наизнанку», а они не ценят. «Хоть бы раз помощь предложили!» – говорит она.
Спрашиваю: «А вы их просили о помощи?»
Клиентка, удивленно: «А что они сами не видят или не знают, что мне нужно помочь?»
Примерно так думают люди, которым тяжело просить о помощи и принимать ее. Они готовы жертвовать собой, отдавать все свои силы в надежде получить отдачу. Но попросить открыто о помощи – не могут. В своей жизни и в своей практике я часто вижу, как женщины устраивают себе жизнь для других, как делают других самыми важными, а себя задвигают на задний план. Что такого с ними происходит, что они делают, как себя ведут, что оказываются в такой ситуации? За последние годы я нашла несколько механизмов. И один из них – это нарушение баланса принимать-отдавать.
Любовь невозможна без близости между партнерами, без понимания того, чего ты хочешь, без смелости быть собой рядом с партнером, без умения брать и давать. Умение брать и давать – это основа любых отношений и любви в том числе. Причем, важно обладать именно обоими навыками.
Бывает так, что человек не способен принимать то хорошее, что ему дают или предлагают. Он пугается, напрягается, смущается и рефлекторно отказывается. Порой, даже не успев подумать. «Нет, спасибо» – это частые слова, которые можно услышать от людей неспособных принимать. Они беспокоятся, что если примут то, что им дают, то будут что-то должны. Они не верят, что им могут давать просто так.
Кроме того, если человек не способен брать, то препятствием могут быть установки плана «стыдно», «не скромно». Помните, как в детстве многих из нас учили отказываться, когда нам что-то предлагают, объясняя это тем, что предлагают нам просто из вежливости. А соглашаться – это нескромно. Я помню, как на праздновании 8 марта всем женщинам, которые были в компании, подарили цветы. И когда праздник заканчивался, родственница предложила мне забрать ее цветы, просто потому, что ей далеко ехать, и она не довезет их в транспорте. Я с удовольствием согласилась. А потом получила обвинения в нескромности и вообще нахальстве ))
Вырастая с такими установками, человек не способен принять любовь. В разговорах или в своих мыслях он просит: «Вы только мне дайте любовь, и тогда я буду каждый день ее есть большой ложкой». Но если такого человека угостить шоколадкой или подарить цветочек просто так, то сразу возникает куча смущения или «А что я буду должен в ответ?».
Масса людей, не умея принимать заботу, внимание, подарок и т.п., лишают себя удовольствия. И как следствие – не могут получать любовь. Что же мешает? Отсутствие любви к себе. Уверенность в том, что я этого не достоин. Если человек не любит себя, то за что его будут любить другие? А если у него нет любви к себе, откуда у него возьмется любовь к другому?
У меня была приятельница, которая не умела принимать. Я много раз хотела ей помочь по-дружески, предлагала свою помощь, когда она жаловалась на усталость и на то, что не справляется. Однако, она боялась быть обязанной и всегда отказывалась. При этом продолжая уставать и обижаться на близких за то, что не помогают и не ценят.
А вот еще пример: жили-были мама и сын-«потребитель». Сыночка уже к пенсионному возрасту приближался. Семьи так и не завел, в профессии тоже не далеко продвинулся, зато пил регулярно и о «вечном» размышлял. А престарелая мама все рубашечки ему стирала да о помощи мечтала. И говорила как ей тяжело. Говорила, но продолжала стирать, убирать и обслуживать. «Ну, он же мой сын, мой ребенок, как же я могу этого не делать?» - так она говорила. А речь ведь о том, чтобы помощи попросить, а если не поможет, то себя поберечь.
Жизнь для других, может, происходит еще и из религиозной установки, что нужно собой жертвовать, всю себя отдавать, ничего не
требуя взамен. И тогда будет мне счастье на том свете. Такая психология жертвы получается. Чем больше я страдаю, тем более вероятно, что счастье будет потом.
Вторая проблема – неумение давать то, что нужно партнеру. Обычно мы даем то, что считаем важным для себя. Но не задаемся вопросом: «А как мы можем порадовать другого человека?» Дать ему не то, что было бы хорошо для меня, а то, что было бы хорошо для него. Для этого нужно или спрашивать, что он хочет, или наблюдать и понимать, а что же порадует того, кого я люблю. Но самое главное – нужно заметить, что перед нами другой человек, с его особенностями и желаниями, а не наша копия. Парадоксально, но люди очень часто не замечают этой разницы.
На мой взгляд, любовь – это обмен. Мы что-то хорошее даем партнеру и что-то хорошее получаем от него. И если какой-то из этих навыков (принимать или отдавать) отсутствует, то обмена не происходит. И любовь не случается...
Оксана Бутрим
Недавно клиентка рассказывала, что она много делает для семьи и родственников, старается, «выворачивается наизнанку», а они не ценят. «Хоть бы раз помощь предложили!» – говорит она.
Спрашиваю: «А вы их просили о помощи?»
Клиентка, удивленно: «А что они сами не видят или не знают, что мне нужно помочь?»
Примерно так думают люди, которым тяжело просить о помощи и принимать ее. Они готовы жертвовать собой, отдавать все свои силы в надежде получить отдачу. Но попросить открыто о помощи – не могут. В своей жизни и в своей практике я часто вижу, как женщины устраивают себе жизнь для других, как делают других самыми важными, а себя задвигают на задний план. Что такого с ними происходит, что они делают, как себя ведут, что оказываются в такой ситуации? За последние годы я нашла несколько механизмов. И один из них – это нарушение баланса принимать-отдавать.
Любовь невозможна без близости между партнерами, без понимания того, чего ты хочешь, без смелости быть собой рядом с партнером, без умения брать и давать. Умение брать и давать – это основа любых отношений и любви в том числе. Причем, важно обладать именно обоими навыками.
Бывает так, что человек не способен принимать то хорошее, что ему дают или предлагают. Он пугается, напрягается, смущается и рефлекторно отказывается. Порой, даже не успев подумать. «Нет, спасибо» – это частые слова, которые можно услышать от людей неспособных принимать. Они беспокоятся, что если примут то, что им дают, то будут что-то должны. Они не верят, что им могут давать просто так.
Кроме того, если человек не способен брать, то препятствием могут быть установки плана «стыдно», «не скромно». Помните, как в детстве многих из нас учили отказываться, когда нам что-то предлагают, объясняя это тем, что предлагают нам просто из вежливости. А соглашаться – это нескромно. Я помню, как на праздновании 8 марта всем женщинам, которые были в компании, подарили цветы. И когда праздник заканчивался, родственница предложила мне забрать ее цветы, просто потому, что ей далеко ехать, и она не довезет их в транспорте. Я с удовольствием согласилась. А потом получила обвинения в нескромности и вообще нахальстве ))
Вырастая с такими установками, человек не способен принять любовь. В разговорах или в своих мыслях он просит: «Вы только мне дайте любовь, и тогда я буду каждый день ее есть большой ложкой». Но если такого человека угостить шоколадкой или подарить цветочек просто так, то сразу возникает куча смущения или «А что я буду должен в ответ?».
Масса людей, не умея принимать заботу, внимание, подарок и т.п., лишают себя удовольствия. И как следствие – не могут получать любовь. Что же мешает? Отсутствие любви к себе. Уверенность в том, что я этого не достоин. Если человек не любит себя, то за что его будут любить другие? А если у него нет любви к себе, откуда у него возьмется любовь к другому?
У меня была приятельница, которая не умела принимать. Я много раз хотела ей помочь по-дружески, предлагала свою помощь, когда она жаловалась на усталость и на то, что не справляется. Однако, она боялась быть обязанной и всегда отказывалась. При этом продолжая уставать и обижаться на близких за то, что не помогают и не ценят.
А вот еще пример: жили-были мама и сын-«потребитель». Сыночка уже к пенсионному возрасту приближался. Семьи так и не завел, в профессии тоже не далеко продвинулся, зато пил регулярно и о «вечном» размышлял. А престарелая мама все рубашечки ему стирала да о помощи мечтала. И говорила как ей тяжело. Говорила, но продолжала стирать, убирать и обслуживать. «Ну, он же мой сын, мой ребенок, как же я могу этого не делать?» - так она говорила. А речь ведь о том, чтобы помощи попросить, а если не поможет, то себя поберечь.
Жизнь для других, может, происходит еще и из религиозной установки, что нужно собой жертвовать, всю себя отдавать, ничего не
требуя взамен. И тогда будет мне счастье на том свете. Такая психология жертвы получается. Чем больше я страдаю, тем более вероятно, что счастье будет потом.
Вторая проблема – неумение давать то, что нужно партнеру. Обычно мы даем то, что считаем важным для себя. Но не задаемся вопросом: «А как мы можем порадовать другого человека?» Дать ему не то, что было бы хорошо для меня, а то, что было бы хорошо для него. Для этого нужно или спрашивать, что он хочет, или наблюдать и понимать, а что же порадует того, кого я люблю. Но самое главное – нужно заметить, что перед нами другой человек, с его особенностями и желаниями, а не наша копия. Парадоксально, но люди очень часто не замечают этой разницы.
На мой взгляд, любовь – это обмен. Мы что-то хорошее даем партнеру и что-то хорошее получаем от него. И если какой-то из этих навыков (принимать или отдавать) отсутствует, то обмена не происходит. И любовь не случается...
Оксана Бутрим
Показать больше
