Маша
Баба Маша – человек весьма рациональный. Медик по профессии, она не верит в потустороннюю силу и всегда готова найти объяснение всем мистическим случаям, которые услышит. Но есть и у нее в заначке история, которую она любит рассказывать, когда у нее меланхолическое настроение, а обычно бывает оно у нее два раза в год: в День Победы и День медика. Вот эта история...
Сразу после окончания медучилища еще совсем молоденькую фельдшерицу бабу Машу, а тогда еще просто Марию, отправили в далекое село на вакантное место доктора. Село было небольшим, дворов тридцать, а в плане медико-санитарного состояния она находилась в плачевном состоянии.
Юная комсомолка сразу рьяно взялась за дело. Несмотря на то, что ей чинили препятствия местные повивальная бабка Алевтина Никодимовна и знахарка бабка Чуприха, которую все за глаза именовали ведьмой, дело просвещения аборигенов медленно, но верно, катилось в нужном направлении. Пока через три года практики не пришлось Марии столкнуться с неведомой ей раньше заразой. Сначала умер конюх Федор, ему было сорок лет, он был женат, пятеро детей. Болезнь началась внезапно: после ужина Федор пожаловался на то, что у него болит голова. Он пошел прилечь и утром не проснулся. Следующей жертвой стала 50-летняя Матрена Слепцова – одинокая вдова, жившая поденной работой. Ее хватились только на третий день, когда она не пришла к вдове конюха Федора, Ноне, которой обещала помочь с уборкой картофеля. Так как у Матрены не было родни, то Марии удалось провести вскрытие, которое, однако, не дало никаких результатов. Все внутренние органы были абсолютно на внешний взгляд здоровы, и причину смерти установить не удалось. После смерти Матрены прошло две недели, и снова смерть унесла новую жертву. Умер маленький мальчик Андрюшка, прямо во дворе дома, где играл в палочки со своей старшей сестрой Настей. Со слов Насти Андрюшка только и успел коснуться рукой головы и сказать: «Болит», а затем упал и умер. Этот мальчик был внуком Алевтины Никодимовны; когда женщине сообщили о случившемся, ее хватил удар. Позвали Марию, но инсульт, судя по общему состоянию, был обширный, и помочь она ничем не смогла. Через три часа Никодимовна ушла вслед за внуком.
В тот вечер улицы были пустыми, люди попрятались по домам, и только осенний ветер пел свои заунывные песни, торопясь уступить дорогу грядущим зимним буранам. Мария сидела у печки, размышляя о том, что же стало причиной смерти трех разных людей, не имевших ничего общего, кроме места проживания. В дверь постучали, и в дом зашла бабка Чуприха, она буркнула «Здрасьте» и, подвинув табурет к печи, села на него, протянув озябшие руки к огню. Внезапно без предупреждения она заговорила:
– Слышь, девка, надо тебе убираться отсюда. Страшный грех взяла я на душу, не надо было мне слушать Никодимовну. Ну да теперь чево говорить, надо дело делать. Беги, девка, беги.
Она встала и направилась к дверям, на пороге остановилась, немного постояла и сказала, не оборачиваясь:
– Если услышишь шаги за спиной, беги, не оборачивайся и не слушай, беги.
С последним словом за бабкой захлопнулась дверь. Ночью Маша спала плохо, ей снились какие-то кошмары. Утром она проснулась абсолютно разбитая. Выйдя на улицу, глядя на хмурое небо, она побрела в сторону медпункта; что-то было не так, но ей так хотелось дойти уже до работы и прилечь на кушетку, что она махнула на все рукой и побрела дальше. Добрела до домика, где располагался ее медпункт и, только взявшись за ручку двери, она поняла, что не так. Стояла абсолютная тишина, не мычали коровы, не брехали собаки, не раздавался людской говор, даже ветер, кажется, играл в молчанку. От этой тишины вдруг мурашки поползли по коже у Марии, она знала эту тишину, мертвую тишину покойницкой, где добрейший доктор Антон Исаевич учил их анатомии, препарируя тела и демонстрируя органы, о которых рассказывал. Оставив дверь в медпункт отворенной, Мария зашла в соседнюю ограду, где жила баба Валя, работавшая у нее санитаркой за полставки. Постучавшись и не дождавшись ответа, Мария, зашла в избу – баба Валя сидела за столом, уронив голову на грудь и вся как-то обмякнув. Маша сразу поняла, что бабе Вале уже не помочь, но профессионализм взял вверх, и она дотронулась до руки своей бывшей санитарки, но дальше этого дело не пошло, рука была ледяная.
Выйдя на крыльцо, Маша немного пришла в себя. Она окинула взглядом улицу и вдруг поняла, что она осталась совсем одна. Взяв себя в руки, она бросилась к колхозной конюшне. Там царила все та же тишина. Лошади лежали в стойлах, в одном из стойл, прислонившись к стене, сидел на корточках конюх дядя Федя. Казалось, он просто прикрыл глаза, чтобы отдохнуть, но Мария понимала, что это неправда. Она попятилась назад к выходу. Выйдя из конюшни, Маша еще раз окинула взглядом село и бросилась бежать.
Единственная дорога из села вела к соседней деревне, по этой дороге и побежала Мария. Она уже миновала околицу, как вдруг услышала позади себя топот копыт, она уже было обернулась, как заметила у придорожной сосны бабку Чуприху – она стояла, опираясь на свой посошок, бледная как смерть, и едва шевелила посиневшими губами, но голос ее прозвенел громко, словно в голове у Маши: «Беги, девка, беги». Невесть откуда у юной фельдшерицы прорезалось второе дыхание, и она стремглав побежала по дороге. Позади она слышала крики бабки Чуприхи и ее голос звучал уже не в голове: «Помоги, мне, помоги», но, памятуя о словах самой бабки, бежала она, не оглядываясь до самой соседней деревни, где и пала оземь, едва добежав до околицы. Ее подобрала местная жительница, которая шла по воду к колодцу и вызвала местного врача Николая Петровича, с которым часто встречалась в райздраве Мария. Николай Петрович внимательно выслушал ее, дал ей успокоительное, устроил на временный постой к местной санитарке бабе Нюсе и вызвал милицию из районного центра. На следующее утро они с милицией отправились в село. Еще издали они почуяли запах гари, у околицы они остановили подводу, взору прибывших открылась ужасающая картина: все село выгорело, не осталось ни одной целой постройки. Огонь был такой силы, что все, что смогли найти в пепле, это несколько косточек от разных людей.
После месяца разбирательств комиссия ОГПУ приняла решение закрыть дело, наложив гриф «Особо секретно». Мария Калашникова получила 15 лет лагерей за «вредительство и шпионаж», отсидела она их от звонка до звонка.
Баба Маша – человек весьма рациональный. Медик по профессии, она не верит в потустороннюю силу и всегда готова найти объяснение всем мистическим случаям, которые услышит. Но есть и у нее в заначке история, которую она любит рассказывать, когда у нее меланхолическое настроение, а обычно бывает оно у нее два раза в год: в День Победы и День медика. Вот эта история...
Сразу после окончания медучилища еще совсем молоденькую фельдшерицу бабу Машу, а тогда еще просто Марию, отправили в далекое село на вакантное место доктора. Село было небольшим, дворов тридцать, а в плане медико-санитарного состояния она находилась в плачевном состоянии.
Юная комсомолка сразу рьяно взялась за дело. Несмотря на то, что ей чинили препятствия местные повивальная бабка Алевтина Никодимовна и знахарка бабка Чуприха, которую все за глаза именовали ведьмой, дело просвещения аборигенов медленно, но верно, катилось в нужном направлении. Пока через три года практики не пришлось Марии столкнуться с неведомой ей раньше заразой. Сначала умер конюх Федор, ему было сорок лет, он был женат, пятеро детей. Болезнь началась внезапно: после ужина Федор пожаловался на то, что у него болит голова. Он пошел прилечь и утром не проснулся. Следующей жертвой стала 50-летняя Матрена Слепцова – одинокая вдова, жившая поденной работой. Ее хватились только на третий день, когда она не пришла к вдове конюха Федора, Ноне, которой обещала помочь с уборкой картофеля. Так как у Матрены не было родни, то Марии удалось провести вскрытие, которое, однако, не дало никаких результатов. Все внутренние органы были абсолютно на внешний взгляд здоровы, и причину смерти установить не удалось. После смерти Матрены прошло две недели, и снова смерть унесла новую жертву. Умер маленький мальчик Андрюшка, прямо во дворе дома, где играл в палочки со своей старшей сестрой Настей. Со слов Насти Андрюшка только и успел коснуться рукой головы и сказать: «Болит», а затем упал и умер. Этот мальчик был внуком Алевтины Никодимовны; когда женщине сообщили о случившемся, ее хватил удар. Позвали Марию, но инсульт, судя по общему состоянию, был обширный, и помочь она ничем не смогла. Через три часа Никодимовна ушла вслед за внуком.
В тот вечер улицы были пустыми, люди попрятались по домам, и только осенний ветер пел свои заунывные песни, торопясь уступить дорогу грядущим зимним буранам. Мария сидела у печки, размышляя о том, что же стало причиной смерти трех разных людей, не имевших ничего общего, кроме места проживания. В дверь постучали, и в дом зашла бабка Чуприха, она буркнула «Здрасьте» и, подвинув табурет к печи, села на него, протянув озябшие руки к огню. Внезапно без предупреждения она заговорила:
– Слышь, девка, надо тебе убираться отсюда. Страшный грех взяла я на душу, не надо было мне слушать Никодимовну. Ну да теперь чево говорить, надо дело делать. Беги, девка, беги.
Она встала и направилась к дверям, на пороге остановилась, немного постояла и сказала, не оборачиваясь:
– Если услышишь шаги за спиной, беги, не оборачивайся и не слушай, беги.
С последним словом за бабкой захлопнулась дверь. Ночью Маша спала плохо, ей снились какие-то кошмары. Утром она проснулась абсолютно разбитая. Выйдя на улицу, глядя на хмурое небо, она побрела в сторону медпункта; что-то было не так, но ей так хотелось дойти уже до работы и прилечь на кушетку, что она махнула на все рукой и побрела дальше. Добрела до домика, где располагался ее медпункт и, только взявшись за ручку двери, она поняла, что не так. Стояла абсолютная тишина, не мычали коровы, не брехали собаки, не раздавался людской говор, даже ветер, кажется, играл в молчанку. От этой тишины вдруг мурашки поползли по коже у Марии, она знала эту тишину, мертвую тишину покойницкой, где добрейший доктор Антон Исаевич учил их анатомии, препарируя тела и демонстрируя органы, о которых рассказывал. Оставив дверь в медпункт отворенной, Мария зашла в соседнюю ограду, где жила баба Валя, работавшая у нее санитаркой за полставки. Постучавшись и не дождавшись ответа, Мария, зашла в избу – баба Валя сидела за столом, уронив голову на грудь и вся как-то обмякнув. Маша сразу поняла, что бабе Вале уже не помочь, но профессионализм взял вверх, и она дотронулась до руки своей бывшей санитарки, но дальше этого дело не пошло, рука была ледяная.
Выйдя на крыльцо, Маша немного пришла в себя. Она окинула взглядом улицу и вдруг поняла, что она осталась совсем одна. Взяв себя в руки, она бросилась к колхозной конюшне. Там царила все та же тишина. Лошади лежали в стойлах, в одном из стойл, прислонившись к стене, сидел на корточках конюх дядя Федя. Казалось, он просто прикрыл глаза, чтобы отдохнуть, но Мария понимала, что это неправда. Она попятилась назад к выходу. Выйдя из конюшни, Маша еще раз окинула взглядом село и бросилась бежать.
Единственная дорога из села вела к соседней деревне, по этой дороге и побежала Мария. Она уже миновала околицу, как вдруг услышала позади себя топот копыт, она уже было обернулась, как заметила у придорожной сосны бабку Чуприху – она стояла, опираясь на свой посошок, бледная как смерть, и едва шевелила посиневшими губами, но голос ее прозвенел громко, словно в голове у Маши: «Беги, девка, беги». Невесть откуда у юной фельдшерицы прорезалось второе дыхание, и она стремглав побежала по дороге. Позади она слышала крики бабки Чуприхи и ее голос звучал уже не в голове: «Помоги, мне, помоги», но, памятуя о словах самой бабки, бежала она, не оглядываясь до самой соседней деревни, где и пала оземь, едва добежав до околицы. Ее подобрала местная жительница, которая шла по воду к колодцу и вызвала местного врача Николая Петровича, с которым часто встречалась в райздраве Мария. Николай Петрович внимательно выслушал ее, дал ей успокоительное, устроил на временный постой к местной санитарке бабе Нюсе и вызвал милицию из районного центра. На следующее утро они с милицией отправились в село. Еще издали они почуяли запах гари, у околицы они остановили подводу, взору прибывших открылась ужасающая картина: все село выгорело, не осталось ни одной целой постройки. Огонь был такой силы, что все, что смогли найти в пепле, это несколько косточек от разных людей.
После месяца разбирательств комиссия ОГПУ приняла решение закрыть дело, наложив гриф «Особо секретно». Мария Калашникова получила 15 лет лагерей за «вредительство и шпионаж», отсидела она их от звонка до звонка.
Показать больше
1 год назад
2 годы назад
Приветик, меня зовут Диана, я сельская девушка, которой нужна помощь по огороду и найти мужчину
2 годы назад
Если я сама тебе напишу ты обещаешь со мной пойти на встречу, пройти прогуляться или просто выпить кофе а там уже как получиться?
2 годы назад
Привет меня зовут Маша, я одинокая девушка которая хочет найти свою любовь
2 годы назад
У меня нет мужчины, я полностью свободна от отношений. Хочу найти свою любовь
1 год назад
Спокойная, терпеливая женщина, ценю в мужчине заботу и ласку. Предлагаю для начала пообщаться, а потом уже можно будет и встретиться
Ксения
Ксения
1 год назад
Две истории из Эвенкии
Рассказал мне эти истории один товарищ во время службы в армии. Чтобы вам было легче представить, опишу его: низкорослый (около 150 см), но крепко сложенный, азиатской внешности — эвенк, охотник. Такой Дерсу Узала. Человек крайне спокойный, молчаливый, неразговорчивый. Жил он в небольшой деревеньке посреди тайги, где-то в Эвенкийском районе. Глухомань жуткая. Зимой уходил в лес на охоту, там у него был охотничий домик. Места дремучие, соответственно, у местных полно поверий о всякой нечисти.
Ну, к сути. Как-то раз ему позвонила сестра и попросила переночевать у неё. Одной, с детьми в избе жутковато. Муж уехал на снегоходе в другой посёлок. На улице -40.
Пришёл к вечеру, поужинали и стали укладываться спать. Сестра с детьми легла на диване, а ему постелила на полу, на матрасе. Улеглись, уснули.
По его словам, он проснулся среди ночи и услышал, как по кухне кто-то тихонько ходит. В тот момент он подумал, что кто-то из детей встал попить воды. Не обращая внимания, снова уснул. Но через некоторое время опять проснулся. По кухне снова кто-то ходил. Уже не тихонько, а вполне себе обычным шагом. Мой товарищ приподнялся посмотреть, кто же из детей шарится по кухне среди ночи. Но дети с сестрой были на месте.
Тогда он подумал, что это вор. Он решил тихонько разбудить сестру, чтобы не пугать резким шумом. Как только она услышала шаги на кухне — испуганным голосом сказала, что нужно очень быстро выйти на улицу, и начала поднимать детей. В этот момент мой товарищ выглянул на кухню. Там никого не было. При этом в дальнем конце помещения явно кто-то ходил. Вот тут его, говорит, и окатило волной холодного страха.
Пока все одевались, шаги становились то тише, то громче, то пропадали. Наконец, товарищ с сестрой и детьми вышли из зала в кухню, где в закутке была прихожая, и начали быстро одевать верхнюю одежду. Дети уже были на гране истерики. В этот момент отчётливо послышался мощный топот, как будто кто-то побежал прямо на них. Выскочили, говорит, на мороз в одних носках, вещи под мышкой. Дети уже ревут ненормальным голосом, у них самих руки трясутся. Ночевать пошли к соседям. Сестра, говорит, отказалась объяснять, что там произошло, сказала, что не знает. А у него после этого несколько волос поседело.
И вторая история. Дядька у этого моего сослуживца тоже охотник. А они, охотники, когда уходят в лес — идут далеко (охотятся, в основном, на песцов, поэтому тяжёлые туши таскать не приходится), у них в лесу построены избушки, и в каждой печь, запас дров, еды, спички и т.д. Всё необходимое и с собой есть, но на крайний случай.
Так вот, дядька шёл из одной избушки в другую. То ли по тропе, то ли на снегоступах — хз. Шёл почти весь день. По пути останавливался на привалы. В первый раз — чайку попить, второй — пообедать, в третий снова на чаёк, да передохнуть. И когда оставалось дойти совсем немного, решил он в четвёртый раз остановиться, передохнуть, да чаю попить. И как назло — спички не зажигаются. Спички они носят непромокаемые, да плюс специальные охотничьи, которые и сырыми загорятся. А вот фиг — не загорается, хоть ты тресни. Хвать зажигалку — нету. Вроде как оставил на предыдущей стоянке. Ну что, плюнул и дальше пошёл. Дошёл до избушки, все хорошо, обустроился, заночевал, а поутру пошёл охотиться. Заодно решил зайти на предпоследнюю стоянку — зажигалку поискать. А там и следы нашёл. Прямо по пятам за своими вчерашними. Медвежьи. И местами с кровяными каплями. Хз, может, раненый какой. Медведь, говорит, за ним с самого начала шёл. Догонял. Скрадывал — как мой друг выразился. По первым двум стоянкам спокойно шёл, а на третьей почуял, что уже близко, и побежал. Следы, говорит, далеко друг от друга, прыжки широкие были. Так вот, если бы дядька на четвёртой стоянке встал, то уже бы не дошёл. Шатун бы его задрал.
Рассказал мне эти истории один товарищ во время службы в армии. Чтобы вам было легче представить, опишу его: низкорослый (около 150 см), но крепко сложенный, азиатской внешности — эвенк, охотник. Такой Дерсу Узала. Человек крайне спокойный, молчаливый, неразговорчивый. Жил он в небольшой деревеньке посреди тайги, где-то в Эвенкийском районе. Глухомань жуткая. Зимой уходил в лес на охоту, там у него был охотничий домик. Места дремучие, соответственно, у местных полно поверий о всякой нечисти.
Ну, к сути. Как-то раз ему позвонила сестра и попросила переночевать у неё. Одной, с детьми в избе жутковато. Муж уехал на снегоходе в другой посёлок. На улице -40.
Пришёл к вечеру, поужинали и стали укладываться спать. Сестра с детьми легла на диване, а ему постелила на полу, на матрасе. Улеглись, уснули.
По его словам, он проснулся среди ночи и услышал, как по кухне кто-то тихонько ходит. В тот момент он подумал, что кто-то из детей встал попить воды. Не обращая внимания, снова уснул. Но через некоторое время опять проснулся. По кухне снова кто-то ходил. Уже не тихонько, а вполне себе обычным шагом. Мой товарищ приподнялся посмотреть, кто же из детей шарится по кухне среди ночи. Но дети с сестрой были на месте.
Тогда он подумал, что это вор. Он решил тихонько разбудить сестру, чтобы не пугать резким шумом. Как только она услышала шаги на кухне — испуганным голосом сказала, что нужно очень быстро выйти на улицу, и начала поднимать детей. В этот момент мой товарищ выглянул на кухню. Там никого не было. При этом в дальнем конце помещения явно кто-то ходил. Вот тут его, говорит, и окатило волной холодного страха.
Пока все одевались, шаги становились то тише, то громче, то пропадали. Наконец, товарищ с сестрой и детьми вышли из зала в кухню, где в закутке была прихожая, и начали быстро одевать верхнюю одежду. Дети уже были на гране истерики. В этот момент отчётливо послышался мощный топот, как будто кто-то побежал прямо на них. Выскочили, говорит, на мороз в одних носках, вещи под мышкой. Дети уже ревут ненормальным голосом, у них самих руки трясутся. Ночевать пошли к соседям. Сестра, говорит, отказалась объяснять, что там произошло, сказала, что не знает. А у него после этого несколько волос поседело.
И вторая история. Дядька у этого моего сослуживца тоже охотник. А они, охотники, когда уходят в лес — идут далеко (охотятся, в основном, на песцов, поэтому тяжёлые туши таскать не приходится), у них в лесу построены избушки, и в каждой печь, запас дров, еды, спички и т.д. Всё необходимое и с собой есть, но на крайний случай.
Так вот, дядька шёл из одной избушки в другую. То ли по тропе, то ли на снегоступах — хз. Шёл почти весь день. По пути останавливался на привалы. В первый раз — чайку попить, второй — пообедать, в третий снова на чаёк, да передохнуть. И когда оставалось дойти совсем немного, решил он в четвёртый раз остановиться, передохнуть, да чаю попить. И как назло — спички не зажигаются. Спички они носят непромокаемые, да плюс специальные охотничьи, которые и сырыми загорятся. А вот фиг — не загорается, хоть ты тресни. Хвать зажигалку — нету. Вроде как оставил на предыдущей стоянке. Ну что, плюнул и дальше пошёл. Дошёл до избушки, все хорошо, обустроился, заночевал, а поутру пошёл охотиться. Заодно решил зайти на предпоследнюю стоянку — зажигалку поискать. А там и следы нашёл. Прямо по пятам за своими вчерашними. Медвежьи. И местами с кровяными каплями. Хз, может, раненый какой. Медведь, говорит, за ним с самого начала шёл. Догонял. Скрадывал — как мой друг выразился. По первым двум стоянкам спокойно шёл, а на третьей почуял, что уже близко, и побежал. Следы, говорит, далеко друг от друга, прыжки широкие были. Так вот, если бы дядька на четвёртой стоянке встал, то уже бы не дошёл. Шатун бы его задрал.
Показать больше
1 год назад
Две истории из Эвенкии
Рассказал мне эти истории один товарищ во время службы в армии. Чтобы вам было легче представить, опишу его: низкорослый (около 150 см), но крепко сложенный, азиатской внешности — эвенк, охотник. Такой Дерсу Узала. Человек крайне спокойный, молчаливый, неразговорчивый. Жил он в небольшой деревеньке посреди тайги, где-то в Эвенкийском районе. Глухомань жуткая. Зимой уходил в лес на охоту, там у него был охотничий домик. Места дремучие, соответственно, у местных полно поверий о всякой нечисти.
Ну, к сути. Как-то раз ему позвонила сестра и попросила переночевать у неё. Одной, с детьми в избе жутковато. Муж уехал на снегоходе в другой посёлок. На улице -40.
Пришёл к вечеру, поужинали и стали укладываться спать. Сестра с детьми легла на диване, а ему постелила на полу, на матрасе. Улеглись, уснули.
По его словам, он проснулся среди ночи и услышал, как по кухне кто-то тихонько ходит. В тот момент он подумал, что кто-то из детей встал попить воды. Не обращая внимания, снова уснул. Но через некоторое время опять проснулся. По кухне снова кто-то ходил. Уже не тихонько, а вполне себе обычным шагом. Мой товарищ приподнялся посмотреть, кто же из детей шарится по кухне среди ночи. Но дети с сестрой были на месте.
Тогда он подумал, что это вор. Он решил тихонько разбудить сестру, чтобы не пугать резким шумом. Как только она услышала шаги на кухне — испуганным голосом сказала, что нужно очень быстро выйти на улицу, и начала поднимать детей. В этот момент мой товарищ выглянул на кухню. Там никого не было. При этом в дальнем конце помещения явно кто-то ходил. Вот тут его, говорит, и окатило волной холодного страха.
Пока все одевались, шаги становились то тише, то громче, то пропадали. Наконец, товарищ с сестрой и детьми вышли из зала в кухню, где в закутке была прихожая, и начали быстро одевать верхнюю одежду. Дети уже были на гране истерики. В этот момент отчётливо послышался мощный топот, как будто кто-то побежал прямо на них. Выскочили, говорит, на мороз в одних носках, вещи под мышкой. Дети уже ревут ненормальным голосом, у них самих руки трясутся. Ночевать пошли к соседям. Сестра, говорит, отказалась объяснять, что там произошло, сказала, что не знает. А у него после этого несколько волос поседело.
И вторая история. Дядька у этого моего сослуживца тоже охотник. А они, охотники, когда уходят в лес — идут далеко (охотятся, в основном, на песцов, поэтому тяжёлые туши таскать не приходится), у них в лесу построены избушки, и в каждой печь, запас дров, еды, спички и т.д. Всё необходимое и с собой есть, но на крайний случай.
Так вот, дядька шёл из одной избушки в другую. То ли по тропе, то ли на снегоступах — хз. Шёл почти весь день. По пути останавливался на привалы. В первый раз — чайку попить, второй — пообедать, в третий снова на чаёк, да передохнуть. И когда оставалось дойти совсем немного, решил он в четвёртый раз остановиться, передохнуть, да чаю попить. И как назло — спички не зажигаются. Спички они носят непромокаемые, да плюс специальные охотничьи, которые и сырыми загорятся. А вот фиг — не загорается, хоть ты тресни. Хвать зажигалку — нету. Вроде как оставил на предыдущей стоянке. Ну что, плюнул и дальше пошёл. Дошёл до избушки, все хорошо, обустроился, заночевал, а поутру пошёл охотиться. Заодно решил зайти на предпоследнюю стоянку — зажигалку поискать. А там и следы нашёл. Прямо по пятам за своими вчерашними. Медвежьи. И местами с кровяными каплями. Хз, может, раненый какой. Медведь, говорит, за ним с самого начала шёл. Догонял. Скрадывал — как мой друг выразился. По первым двум стоянкам спокойно шёл, а на третьей почуял, что уже близко, и побежал. Следы, говорит, далеко друг от друга, прыжки широкие были. Так вот, если бы дядька на четвёртой стоянке встал, то уже бы не дошёл. Шатун бы его задрал.
Рассказал мне эти истории один товарищ во время службы в армии. Чтобы вам было легче представить, опишу его: низкорослый (около 150 см), но крепко сложенный, азиатской внешности — эвенк, охотник. Такой Дерсу Узала. Человек крайне спокойный, молчаливый, неразговорчивый. Жил он в небольшой деревеньке посреди тайги, где-то в Эвенкийском районе. Глухомань жуткая. Зимой уходил в лес на охоту, там у него был охотничий домик. Места дремучие, соответственно, у местных полно поверий о всякой нечисти.
Ну, к сути. Как-то раз ему позвонила сестра и попросила переночевать у неё. Одной, с детьми в избе жутковато. Муж уехал на снегоходе в другой посёлок. На улице -40.
Пришёл к вечеру, поужинали и стали укладываться спать. Сестра с детьми легла на диване, а ему постелила на полу, на матрасе. Улеглись, уснули.
По его словам, он проснулся среди ночи и услышал, как по кухне кто-то тихонько ходит. В тот момент он подумал, что кто-то из детей встал попить воды. Не обращая внимания, снова уснул. Но через некоторое время опять проснулся. По кухне снова кто-то ходил. Уже не тихонько, а вполне себе обычным шагом. Мой товарищ приподнялся посмотреть, кто же из детей шарится по кухне среди ночи. Но дети с сестрой были на месте.
Тогда он подумал, что это вор. Он решил тихонько разбудить сестру, чтобы не пугать резким шумом. Как только она услышала шаги на кухне — испуганным голосом сказала, что нужно очень быстро выйти на улицу, и начала поднимать детей. В этот момент мой товарищ выглянул на кухню. Там никого не было. При этом в дальнем конце помещения явно кто-то ходил. Вот тут его, говорит, и окатило волной холодного страха.
Пока все одевались, шаги становились то тише, то громче, то пропадали. Наконец, товарищ с сестрой и детьми вышли из зала в кухню, где в закутке была прихожая, и начали быстро одевать верхнюю одежду. Дети уже были на гране истерики. В этот момент отчётливо послышался мощный топот, как будто кто-то побежал прямо на них. Выскочили, говорит, на мороз в одних носках, вещи под мышкой. Дети уже ревут ненормальным голосом, у них самих руки трясутся. Ночевать пошли к соседям. Сестра, говорит, отказалась объяснять, что там произошло, сказала, что не знает. А у него после этого несколько волос поседело.
И вторая история. Дядька у этого моего сослуживца тоже охотник. А они, охотники, когда уходят в лес — идут далеко (охотятся, в основном, на песцов, поэтому тяжёлые туши таскать не приходится), у них в лесу построены избушки, и в каждой печь, запас дров, еды, спички и т.д. Всё необходимое и с собой есть, но на крайний случай.
Так вот, дядька шёл из одной избушки в другую. То ли по тропе, то ли на снегоступах — хз. Шёл почти весь день. По пути останавливался на привалы. В первый раз — чайку попить, второй — пообедать, в третий снова на чаёк, да передохнуть. И когда оставалось дойти совсем немного, решил он в четвёртый раз остановиться, передохнуть, да чаю попить. И как назло — спички не зажигаются. Спички они носят непромокаемые, да плюс специальные охотничьи, которые и сырыми загорятся. А вот фиг — не загорается, хоть ты тресни. Хвать зажигалку — нету. Вроде как оставил на предыдущей стоянке. Ну что, плюнул и дальше пошёл. Дошёл до избушки, все хорошо, обустроился, заночевал, а поутру пошёл охотиться. Заодно решил зайти на предпоследнюю стоянку — зажигалку поискать. А там и следы нашёл. Прямо по пятам за своими вчерашними. Медвежьи. И местами с кровяными каплями. Хз, может, раненый какой. Медведь, говорит, за ним с самого начала шёл. Догонял. Скрадывал — как мой друг выразился. По первым двум стоянкам спокойно шёл, а на третьей почуял, что уже близко, и побежал. Следы, говорит, далеко друг от друга, прыжки широкие были. Так вот, если бы дядька на четвёртой стоянке встал, то уже бы не дошёл. Шатун бы его задрал.
Показать больше
1 год назад
Хозяин туннелей
Попрошайки из нас получились аховые. За полчаса пути от «Алтуфьево» до «Менделеевской» в пакет для пожертвований не бросили ни монеты. Девять станций, восемь вагонов, табличка «Помогите на операцию» и аутентично-затрапезный внешний вид — казалось, все сделано по уму. Но, похоже, в этой сфере деньги с потолка не падали. Хотя нас они и не интересовали, целью были настоящие попрошайки-инвалиды, а вернее — их хозяева.
Затея была рискованной, но Женя сама вызвалась сыграть инвалида. Ей надоело торчать дома, монтировать видео и накладывать субтитры, пока я добывал материалы «в поле». Она и раньше спускалась в метро со скрытой камерой, но тогда мы не изучали криминальную сторону подземки, а пытались найти истоки городских легенд и прочего народного творчества. Никаких особых дверей наши журналистские корочки не отворяли, так что с Метро-2 и секретными бункерами не сложилось, хотя знакомый диггер устроил нам небольшую экскурсию по ночным туннелям. Ничего интересного, как выяснилось. Измазались как черти, а ни одной даже самой завалящей крысы-мутанта так и не встретили. Не говоря уже про путевого обходчика или черного машиниста.
— Дальше по серой? Или перейдем? — спросила Женя, когда я выкатил коляску из вагона.
Сальные волосы, бледное лицо без косметики, куртка из восьмидесятых, джинсы в пятнах и тапочки на шерстяных носках вместо башмаков — Женя выглядела кошмарно. Пожалуй, мы даже чуточку переборщили. Я смотрелся не лучше, но, по крайней мере, не прятал руку, демонстрируя людям пустой рукав-культю, и не изображал парализованного ниже пояса.
— Дальше поедем, — шепнул я, осматривая платформу. — Не таскать же эту телегу по переходам, а к твоему чудесному исцелению народ пока не готов.
В потоке пассажиров мелькнул «ветеран». Классика. Безногий мужик в форме шустро передвигался на какой-то подставке с колесиками, работая руками. Ему уступили дорогу, поэтому до вагона он дополз быстро. Но перед дверью вдруг остановился. Повернул голову, уставился на нас и тут же покатил прочь от поезда. Охраны, которая обычно таскается за добытчиками, рядом не было.
— Вы как здесь? Кто такие?
На пальцах сидели татуировки, на форме награды, на лице борода. Натуральный ветеран.
— Беда у нас, — сказал я. — Серьезная. Вышли у народа помощи просить.
— Ну дают, — усмехнулся калека, — опять самодеятельность. Хозяин, сталбыть, не в курсе?
Ему подобные — лишь песчинки в огромном организме метрополитена, марионетки, у которых есть кукловод. За месяц работы здесь я записал десятки часов видео: интервью с подземными аборигенами, разговоры по душам, моменты различных сделок — от продажи наркотиков до оформления регистрации очередному душману, — разоблачения «беременных» попрошаек, бездействие полиции, зачистку молодчиками вестибюля, когда к ряженым нищим стала приставать компания пьяных фанатов. Удалось узнать даже некоторые имена держателей бизнеса. В общем, материала было навалом. За исключением одной темы. Как только речь заходила об инвалидах, все сразу замолкали, какие бы деньги я ни предлагал. Мол, у них свой хозяин. Хозяин туннелей. Будто бы и живут они все в туннелях где-то, наверху не показываются. Короче говоря, отдельная структура в подземельном синдикате. Как музыканты, только те и сами в охотку общаются, нормальные ребята, а эти всегда особняком. Странные, мол, и нечего о них рассказывать.
— Какой еще хозяин? Мы сами по себе.
Ветеран осмотрел коляску, Женю, табличку.
— И что за болезнь такая страшная? Сколько денег надо, чтоб тебя починить?
Женя начала было рассказывать, но ветеран схватил ее за коленку. Она вскрикнула и рефлекторно дернула ногой.
— Ну-ну, — поморщился калека, разворачиваясь. — Валите, пока не поздно!
Он прокричал что-то про хозяина, но слова зажевал гул поезда. Инвалид нырнул в вагон и исчез за волной пассажиров.
— Не нравится мне все это, — сказала Женя.
Первый раз она произнесла ту же самую фразу, увидев новую себя в зеркале. А вдруг кто знакомый узнает?
— Все по плану, не волнуйся.
У меня и впрямь все было под контролем. Во внутреннем кармане хватало денег, чтобы откупиться от кого угодно, а на быстром наборе ждала своего часа пара полезных номеров. Да и занятия боксом даром не прошли, хоть и отъелся я в последнее время, сменив редакционный офис на фриланс и ведение популярного блога о Москве. Главное, что контакт был налажен. Раньше инвалиды — в меру возможностей — от меня бегали, другие о них говорить не хотели, а стоило только покуситься на их хлеб, как сами полезли с допросами. Но это была мелкая рыбешка, хотелось увидеть кого-то поинтереснее. Или разговорить одного из калек. Хозяин туннелей, живут прямо в туннелях, наверху не показываются… Нужно было всю эту чушь расшифровать.
Мы поехали дальше, вниз по Серпуховско-Тимирязевской линии. Народу в вагонах хватало, но обходилось без толкучки. Время было выбрано идеально. На каждой станции я ждал, что нас встретят добрые ребята с головами в виде шаров для боулинга. Внутри бурлило какое-то детсадовское предвкушение, словно мы с Женей секретные агенты в тылу врага, работаем под прикрытием. И миссия наша сколь опасна, столь и интересна. Но Женя, похоже, былого энтузиазма не испытывала. Нервно смотрела по сторонам и каждый раз вздрагивала, когда ее случайно задевали в вагоне.
Срисовали нас на Нагорной. Высокий тип в кожаной кепке и пальто, с засунутым в карман пустым рукавом. Для попрошайки инвалид выглядел слишком прилично, но принадлежности к той же песочнице даже не скрывал. Сперва демонстративно пялился на Женю, затем на Нахимовском проспекте перешел с нами в соседний вагон, а выйдя на Севастопольской, принялся кому-то звонить. Я даже чуточку расстроился, когда до конца серой ветки мы доехали без приключений.
Я катил Женю вдоль платформы «Бульвара Дмитрия Донского», а она подсчитывала прибыль.
— Один билет на метро мы уже отбили, — с усмешкой сказала она. — Как делить богатство будем?
— Добровольно отказываюсь от своей доли, так и запишите в протокол.
— Я бы размял твою попу, но за это нас точно загребут.
— Фу, пошляк, — засмеялась Женя, — нас вообще-то две камеры пишут.
С нее слетела тапочка, и я обошел коляску, чтобы водрузить ее обратно. Со стороны это наверняка смотрелось какой-то извращенной сценой из «Золушки». Сказочный принц в лохмотьях припал на одно колено и примеряет парализованной красавице тапку. Та ей подходит, и живут они дальше долго и счастливо. Женя улыбнулась, будто прочитав мысли. Погладила меня по немытой шевелюре.
— Мы выглядим слишком счастливыми для сирых и убогих, — сказала она.
— Без разницы уже. Нас эти заметили.
Я хотел поцеловать Женю, но вдруг увидел его. Великан стоял в тупиковом туннеле, доставая почти до потолка. Черное лицо, безразмерная дубленка на голое тело, повсюду ожоги и паленая шкура. Он прижимал к стене калеку в военной форме, того самого. Сотканный из горелой плоти великан одним движением оторвал попрошайке руку, сгреб его под мышку и шагнул в туннельную тьму. Из черной дыры не донеслось ни звука.
— Гребануться можно…
— Что такое?
Я развернул Женю, но в туннеле уже никого не было.
— Ну и?
Действительно, ну и что?
— Ничего, забудь. Померещилось, — ответил я, прикидывая, засняла ли это камера в куртке. Хотя, даже если засняла, на таком расстоянии качество картинки будет «вырвиглаз».
— Когда у тебя «гребануться можно», значит, дело плохо.
На противоположный путь подали поезд. Народ пошел на абордаж. Я затолкал коляску в вагон и пристроился у закрытых дверей. Изображать попрошаек больше не хотелось. Все мысли были только о машине, а ее, как назло, мы оставили в «Алтуфьево». Час пути.
— Ты скажешь мне, что стряслось?
— Сам не знаю. Ерунда какая-то почудилась.
В вагон что-то ударило, и я заметил огромную обожженную пятерню на стекле соседней двери. Со стороны стены, где быть никого не могло. Помнится, гуляла по Сети байка о призраках, которые пугали пассажиров, стуча в окно. Вроде бы потом пара машинистов призналась в розыгрыше с резиновыми руками на палках, а может, это и не у нас было. В любом случае, на резинку или призрака такая лапища не тянула. Поезд зашипел и двинулся в темноту. Рука исчезла, оставаясь лишь в моем больном воображении.
Мы прошли пару вагонов, подальше от отмеченного, и решили третий раз по тому же маршруту не ехать. Женя ничего не заметила. Пугать ее я не хотел, поэтому просто предложил свернуть наше расследование до лучших времен. Попадется нам кто-то до конечной — хорошо, нет — и черт с этими инвалидами, без них сюжет сделаем.
Ближе к центру людей становилось больше. Вскоре началась давка, на кольцевой вагон забился под завязку. Я все время смотрел в окно за спиной, сверля глазами надпись «Не прислоняться». Так ждал эту проклятую руку, что пропустил самое главное. Когда Женя дернула меня за рукав, я, наконец, увидел наших попутчиков. Все они были калеками. Не полный вагон, конечно, но вокруг нас собрались только инвалиды. Одноглазые, однорукие, на костылях с пустой штаниной, у одного на лице зияла дыра вместо носа.
— Саша, — прошептала Женя, крепче хватая меня за руку.
Они смотрели на нас и скалились. Качали головами, облизывали губы и переговаривались друг с другом.
— Саша… — совсем уж тихо сказала Женя, и я опустил взгляд к ней.
Из-за коляски выполз маленький безухий цыганенок, пряча что-то в карман. Нырнул между ногами мужика в кожанке и слился с людской массой, которая в этом гребаном вагоне переваривала сама себя.
— Саш… я не могу… шевелиться…
Поезд ворвался в туннель, и я перестал ее слышать. Женя уронила голову на грудь. Я наклонился к ней, чувствуя, как чужие пальцы шарят в карманах. Женя была в сознании, по щекам змеились ручейки слез. Приближалась станция. Я продвинул коляску к выходу, и тут состав тряхнуло. На меня повалился одноглазый жирдяй в спортивном костюме не по сезону.
Из глаз посыпались искры, а из легких пополз последний кислород. В нос ударила вонь немытого тела, по сравнению с которой мой собственный запах казался
Попрошайки из нас получились аховые. За полчаса пути от «Алтуфьево» до «Менделеевской» в пакет для пожертвований не бросили ни монеты. Девять станций, восемь вагонов, табличка «Помогите на операцию» и аутентично-затрапезный внешний вид — казалось, все сделано по уму. Но, похоже, в этой сфере деньги с потолка не падали. Хотя нас они и не интересовали, целью были настоящие попрошайки-инвалиды, а вернее — их хозяева.
Затея была рискованной, но Женя сама вызвалась сыграть инвалида. Ей надоело торчать дома, монтировать видео и накладывать субтитры, пока я добывал материалы «в поле». Она и раньше спускалась в метро со скрытой камерой, но тогда мы не изучали криминальную сторону подземки, а пытались найти истоки городских легенд и прочего народного творчества. Никаких особых дверей наши журналистские корочки не отворяли, так что с Метро-2 и секретными бункерами не сложилось, хотя знакомый диггер устроил нам небольшую экскурсию по ночным туннелям. Ничего интересного, как выяснилось. Измазались как черти, а ни одной даже самой завалящей крысы-мутанта так и не встретили. Не говоря уже про путевого обходчика или черного машиниста.
— Дальше по серой? Или перейдем? — спросила Женя, когда я выкатил коляску из вагона.
Сальные волосы, бледное лицо без косметики, куртка из восьмидесятых, джинсы в пятнах и тапочки на шерстяных носках вместо башмаков — Женя выглядела кошмарно. Пожалуй, мы даже чуточку переборщили. Я смотрелся не лучше, но, по крайней мере, не прятал руку, демонстрируя людям пустой рукав-культю, и не изображал парализованного ниже пояса.
— Дальше поедем, — шепнул я, осматривая платформу. — Не таскать же эту телегу по переходам, а к твоему чудесному исцелению народ пока не готов.
В потоке пассажиров мелькнул «ветеран». Классика. Безногий мужик в форме шустро передвигался на какой-то подставке с колесиками, работая руками. Ему уступили дорогу, поэтому до вагона он дополз быстро. Но перед дверью вдруг остановился. Повернул голову, уставился на нас и тут же покатил прочь от поезда. Охраны, которая обычно таскается за добытчиками, рядом не было.
— Вы как здесь? Кто такие?
На пальцах сидели татуировки, на форме награды, на лице борода. Натуральный ветеран.
— Беда у нас, — сказал я. — Серьезная. Вышли у народа помощи просить.
— Ну дают, — усмехнулся калека, — опять самодеятельность. Хозяин, сталбыть, не в курсе?
Ему подобные — лишь песчинки в огромном организме метрополитена, марионетки, у которых есть кукловод. За месяц работы здесь я записал десятки часов видео: интервью с подземными аборигенами, разговоры по душам, моменты различных сделок — от продажи наркотиков до оформления регистрации очередному душману, — разоблачения «беременных» попрошаек, бездействие полиции, зачистку молодчиками вестибюля, когда к ряженым нищим стала приставать компания пьяных фанатов. Удалось узнать даже некоторые имена держателей бизнеса. В общем, материала было навалом. За исключением одной темы. Как только речь заходила об инвалидах, все сразу замолкали, какие бы деньги я ни предлагал. Мол, у них свой хозяин. Хозяин туннелей. Будто бы и живут они все в туннелях где-то, наверху не показываются. Короче говоря, отдельная структура в подземельном синдикате. Как музыканты, только те и сами в охотку общаются, нормальные ребята, а эти всегда особняком. Странные, мол, и нечего о них рассказывать.
— Какой еще хозяин? Мы сами по себе.
Ветеран осмотрел коляску, Женю, табличку.
— И что за болезнь такая страшная? Сколько денег надо, чтоб тебя починить?
Женя начала было рассказывать, но ветеран схватил ее за коленку. Она вскрикнула и рефлекторно дернула ногой.
— Ну-ну, — поморщился калека, разворачиваясь. — Валите, пока не поздно!
Он прокричал что-то про хозяина, но слова зажевал гул поезда. Инвалид нырнул в вагон и исчез за волной пассажиров.
— Не нравится мне все это, — сказала Женя.
Первый раз она произнесла ту же самую фразу, увидев новую себя в зеркале. А вдруг кто знакомый узнает?
— Все по плану, не волнуйся.
У меня и впрямь все было под контролем. Во внутреннем кармане хватало денег, чтобы откупиться от кого угодно, а на быстром наборе ждала своего часа пара полезных номеров. Да и занятия боксом даром не прошли, хоть и отъелся я в последнее время, сменив редакционный офис на фриланс и ведение популярного блога о Москве. Главное, что контакт был налажен. Раньше инвалиды — в меру возможностей — от меня бегали, другие о них говорить не хотели, а стоило только покуситься на их хлеб, как сами полезли с допросами. Но это была мелкая рыбешка, хотелось увидеть кого-то поинтереснее. Или разговорить одного из калек. Хозяин туннелей, живут прямо в туннелях, наверху не показываются… Нужно было всю эту чушь расшифровать.
Мы поехали дальше, вниз по Серпуховско-Тимирязевской линии. Народу в вагонах хватало, но обходилось без толкучки. Время было выбрано идеально. На каждой станции я ждал, что нас встретят добрые ребята с головами в виде шаров для боулинга. Внутри бурлило какое-то детсадовское предвкушение, словно мы с Женей секретные агенты в тылу врага, работаем под прикрытием. И миссия наша сколь опасна, столь и интересна. Но Женя, похоже, былого энтузиазма не испытывала. Нервно смотрела по сторонам и каждый раз вздрагивала, когда ее случайно задевали в вагоне.
Срисовали нас на Нагорной. Высокий тип в кожаной кепке и пальто, с засунутым в карман пустым рукавом. Для попрошайки инвалид выглядел слишком прилично, но принадлежности к той же песочнице даже не скрывал. Сперва демонстративно пялился на Женю, затем на Нахимовском проспекте перешел с нами в соседний вагон, а выйдя на Севастопольской, принялся кому-то звонить. Я даже чуточку расстроился, когда до конца серой ветки мы доехали без приключений.
Я катил Женю вдоль платформы «Бульвара Дмитрия Донского», а она подсчитывала прибыль.
— Один билет на метро мы уже отбили, — с усмешкой сказала она. — Как делить богатство будем?
— Добровольно отказываюсь от своей доли, так и запишите в протокол.
— Я бы размял твою попу, но за это нас точно загребут.
— Фу, пошляк, — засмеялась Женя, — нас вообще-то две камеры пишут.
С нее слетела тапочка, и я обошел коляску, чтобы водрузить ее обратно. Со стороны это наверняка смотрелось какой-то извращенной сценой из «Золушки». Сказочный принц в лохмотьях припал на одно колено и примеряет парализованной красавице тапку. Та ей подходит, и живут они дальше долго и счастливо. Женя улыбнулась, будто прочитав мысли. Погладила меня по немытой шевелюре.
— Мы выглядим слишком счастливыми для сирых и убогих, — сказала она.
— Без разницы уже. Нас эти заметили.
Я хотел поцеловать Женю, но вдруг увидел его. Великан стоял в тупиковом туннеле, доставая почти до потолка. Черное лицо, безразмерная дубленка на голое тело, повсюду ожоги и паленая шкура. Он прижимал к стене калеку в военной форме, того самого. Сотканный из горелой плоти великан одним движением оторвал попрошайке руку, сгреб его под мышку и шагнул в туннельную тьму. Из черной дыры не донеслось ни звука.
— Гребануться можно…
— Что такое?
Я развернул Женю, но в туннеле уже никого не было.
— Ну и?
Действительно, ну и что?
— Ничего, забудь. Померещилось, — ответил я, прикидывая, засняла ли это камера в куртке. Хотя, даже если засняла, на таком расстоянии качество картинки будет «вырвиглаз».
— Когда у тебя «гребануться можно», значит, дело плохо.
На противоположный путь подали поезд. Народ пошел на абордаж. Я затолкал коляску в вагон и пристроился у закрытых дверей. Изображать попрошаек больше не хотелось. Все мысли были только о машине, а ее, как назло, мы оставили в «Алтуфьево». Час пути.
— Ты скажешь мне, что стряслось?
— Сам не знаю. Ерунда какая-то почудилась.
В вагон что-то ударило, и я заметил огромную обожженную пятерню на стекле соседней двери. Со стороны стены, где быть никого не могло. Помнится, гуляла по Сети байка о призраках, которые пугали пассажиров, стуча в окно. Вроде бы потом пара машинистов призналась в розыгрыше с резиновыми руками на палках, а может, это и не у нас было. В любом случае, на резинку или призрака такая лапища не тянула. Поезд зашипел и двинулся в темноту. Рука исчезла, оставаясь лишь в моем больном воображении.
Мы прошли пару вагонов, подальше от отмеченного, и решили третий раз по тому же маршруту не ехать. Женя ничего не заметила. Пугать ее я не хотел, поэтому просто предложил свернуть наше расследование до лучших времен. Попадется нам кто-то до конечной — хорошо, нет — и черт с этими инвалидами, без них сюжет сделаем.
Ближе к центру людей становилось больше. Вскоре началась давка, на кольцевой вагон забился под завязку. Я все время смотрел в окно за спиной, сверля глазами надпись «Не прислоняться». Так ждал эту проклятую руку, что пропустил самое главное. Когда Женя дернула меня за рукав, я, наконец, увидел наших попутчиков. Все они были калеками. Не полный вагон, конечно, но вокруг нас собрались только инвалиды. Одноглазые, однорукие, на костылях с пустой штаниной, у одного на лице зияла дыра вместо носа.
— Саша, — прошептала Женя, крепче хватая меня за руку.
Они смотрели на нас и скалились. Качали головами, облизывали губы и переговаривались друг с другом.
— Саша… — совсем уж тихо сказала Женя, и я опустил взгляд к ней.
Из-за коляски выполз маленький безухий цыганенок, пряча что-то в карман. Нырнул между ногами мужика в кожанке и слился с людской массой, которая в этом гребаном вагоне переваривала сама себя.
— Саш… я не могу… шевелиться…
Поезд ворвался в туннель, и я перестал ее слышать. Женя уронила голову на грудь. Я наклонился к ней, чувствуя, как чужие пальцы шарят в карманах. Женя была в сознании, по щекам змеились ручейки слез. Приближалась станция. Я продвинул коляску к выходу, и тут состав тряхнуло. На меня повалился одноглазый жирдяй в спортивном костюме не по сезону.
Из глаз посыпались искры, а из легких пополз последний кислород. В нос ударила вонь немытого тела, по сравнению с которой мой собственный запах казался
Показать больше
1 год назад
Гостиница
Сегодняшний вечер был немного прохладным. Мои друзья Антон и Лена заснули, только Максим и я не спали. Максим был за рулём, ну а я всё никак не могла заснуть. Всё моё тело затекло, а шея ныла. Мы отправились ещё утром. Пунктом назначения был город Санкт-Петербург. Мы давно не проводили время все вместе и тут решили хоть как-то выбраться из своего маленького городка. Я уже предвкушала наше будущее приключение в другом городе. Стало совсем темно и все уже устали трястись в автомобиле, поэтому мы с Максимом решили поехать в ближайшую гостиницу. Спустя какое-то время мы доехали до неё. Территория была довольно таки просторная. На улице горел свет и всё было отчётливо видно. Пришлось разбудить остальных. В холле находился только администратор. Это была женщина лет 50 с каким-то необычным лицом и всё это время с неё не сходила улыбка. Неудивительно, что никто нам больше не повстречался, ведь было уже 00:11. Мы сняли 2 комнаты. В одной Лена с Антоном(они встречались уже год), ну а нам с Максимом пришлось разместиться в другой(мы были просто друзья). Я решила принять перед сном душ, а после заснула. Хорошо, что остановились в гостинице, а то так бы и пришлось не спать всю ночь. Проснулась я от того, что услышала чей-то крик. Посмотрела на Максима, но он спал как убитый. Время было 01:20. Собрав силу в кулак, я решила выйти в коридор, откуда послышался этот крик. Было очень темно и я совсем ничего не могла разглядеть. "Надо взять фонарик" подумала я. Но не успела пошевелиться как на 2 секунды включился свет и я увидела Лену. Она стояла по середине коридора, с её руки лилась кровь и смотрела на меня, на её лице виднелась улыбка, что очень поразило меня. Стало опять темно. Я побежала быстрей за фонариком, а потом обратно. Начала светить на Лену, а она стоит в том же положении и смотрит на меня, всё так же улыбаясь.
" Лена"-окликнула я её. Но она лишь медленно развернулась и пошла по коридору. Мне стало очень страшно. Я побежала к Максиму, тот всё ещё спал, разбудила и всё рассказала.
" Ты иди за медсестрой, а я пойду с Антоном искать Лену "- сказал он. Я кивнула головой и быстрыми шагами пошла на ресепшн спросить у администратора где можно найти медсестру. Женщина сидела на месте и всё также глядела вперёд. И я заметила, что на её лице до сих пор была та глупая улыбка. Вспомнив Лену с той же улыбкой, мне всё это показалось очень неприятным страшным. Я решила всё-таки спросить её, но в ответ ничего не прозвучало. Она лишь повернулась на меня, продолжая улыбаться. После побежала к Максиму с Антоном. В итоге я не смогла никого найти. Мои ноги тряслись, голова кружилась, в животе всё сжималось и тошнило. Это было от страха. Пошла в комнату и решила ждать их там. Сидя на кровати я заснула на 10 минут. Открыв глаза, я увидела перед собой страшную картину: Максим повесился перед моей кроватью, глаза его были устремлены на меня, а на губах, как вы сами поняли,была та же улыбка.Взяв сумку, я выбежала из этого здания к нашей машине. Слёзы так и текли по моим по моим щекам. Все мои друзья были мертвы. Лена порезала себе вены, Максим повесился прям передо мною, а Антона я обнаружила, когда бежала из этой гостиницы, он выколол себе глаза, но было видно, что он должен смотреть на меня, так как лицо было устремлено в мою сторону.
Спустя час ко мне подъехала полиция( я её вызвала сразу же как добралась до машины). Я рассказала всё что видела. Но они не удивились. Оказывается, эта гостиница уже лет 5 как не работает. Её закрыли, так как там происходило множество самоубийств. Насчитывается 209, не считая моих друзей.
Сегодняшний вечер был немного прохладным. Мои друзья Антон и Лена заснули, только Максим и я не спали. Максим был за рулём, ну а я всё никак не могла заснуть. Всё моё тело затекло, а шея ныла. Мы отправились ещё утром. Пунктом назначения был город Санкт-Петербург. Мы давно не проводили время все вместе и тут решили хоть как-то выбраться из своего маленького городка. Я уже предвкушала наше будущее приключение в другом городе. Стало совсем темно и все уже устали трястись в автомобиле, поэтому мы с Максимом решили поехать в ближайшую гостиницу. Спустя какое-то время мы доехали до неё. Территория была довольно таки просторная. На улице горел свет и всё было отчётливо видно. Пришлось разбудить остальных. В холле находился только администратор. Это была женщина лет 50 с каким-то необычным лицом и всё это время с неё не сходила улыбка. Неудивительно, что никто нам больше не повстречался, ведь было уже 00:11. Мы сняли 2 комнаты. В одной Лена с Антоном(они встречались уже год), ну а нам с Максимом пришлось разместиться в другой(мы были просто друзья). Я решила принять перед сном душ, а после заснула. Хорошо, что остановились в гостинице, а то так бы и пришлось не спать всю ночь. Проснулась я от того, что услышала чей-то крик. Посмотрела на Максима, но он спал как убитый. Время было 01:20. Собрав силу в кулак, я решила выйти в коридор, откуда послышался этот крик. Было очень темно и я совсем ничего не могла разглядеть. "Надо взять фонарик" подумала я. Но не успела пошевелиться как на 2 секунды включился свет и я увидела Лену. Она стояла по середине коридора, с её руки лилась кровь и смотрела на меня, на её лице виднелась улыбка, что очень поразило меня. Стало опять темно. Я побежала быстрей за фонариком, а потом обратно. Начала светить на Лену, а она стоит в том же положении и смотрит на меня, всё так же улыбаясь.
" Лена"-окликнула я её. Но она лишь медленно развернулась и пошла по коридору. Мне стало очень страшно. Я побежала к Максиму, тот всё ещё спал, разбудила и всё рассказала.
" Ты иди за медсестрой, а я пойду с Антоном искать Лену "- сказал он. Я кивнула головой и быстрыми шагами пошла на ресепшн спросить у администратора где можно найти медсестру. Женщина сидела на месте и всё также глядела вперёд. И я заметила, что на её лице до сих пор была та глупая улыбка. Вспомнив Лену с той же улыбкой, мне всё это показалось очень неприятным страшным. Я решила всё-таки спросить её, но в ответ ничего не прозвучало. Она лишь повернулась на меня, продолжая улыбаться. После побежала к Максиму с Антоном. В итоге я не смогла никого найти. Мои ноги тряслись, голова кружилась, в животе всё сжималось и тошнило. Это было от страха. Пошла в комнату и решила ждать их там. Сидя на кровати я заснула на 10 минут. Открыв глаза, я увидела перед собой страшную картину: Максим повесился перед моей кроватью, глаза его были устремлены на меня, а на губах, как вы сами поняли,была та же улыбка.Взяв сумку, я выбежала из этого здания к нашей машине. Слёзы так и текли по моим по моим щекам. Все мои друзья были мертвы. Лена порезала себе вены, Максим повесился прям передо мною, а Антона я обнаружила, когда бежала из этой гостиницы, он выколол себе глаза, но было видно, что он должен смотреть на меня, так как лицо было устремлено в мою сторону.
Спустя час ко мне подъехала полиция( я её вызвала сразу же как добралась до машины). Я рассказала всё что видела. Но они не удивились. Оказывается, эта гостиница уже лет 5 как не работает. Её закрыли, так как там происходило множество самоубийств. Насчитывается 209, не считая моих друзей.
Показать больше
