Фельдшер исчез из деревни в 1989, через 24 года пациент нашел его в подвале больницы

Борис Петрович никогда не любил больницы. Запах хлорки и страха, белые стены, скрипучие каталки – всё это напоминало о собственной смертности. Но сегодня, в холодный мартовский день 2013 года, ему предстояло спуститься в самое сердце этого медицинского лабиринта – в подвал районной больницы имени Симашко. Он ещё не знал, что через час его жизнь разделится на «до» и «после».

Лестница скрипела под тяжёлыми шагами 52-летнего электрика. Борис Петрович держал в руках фонарик и направление от регистратуры: найти архивные медкарты за 1987 год для уточнения диагноза. Врач сказал, что это важно для правильного лечения гипертонии. Но доктор не предупредил, что в этом подвале можно найти то, чего не должно существовать.

Сырость обволакивала, как саван. Бетонные стены покрывала плесень, местами проступали ржавые пятна от старых протечек. Коридор уходил вглубь, разветвляясь на несколько направлений. Слева — морг. Справа — склады медикаментов. А прямо? Прямо было что-то, чего не было на схеме больницы. Борис Петрович сверился с планом, который дала ему медсестра. Архив должен находиться в третьем помещении справа. Он дошёл до нужной двери, толкнул её – заперто. Фонарик выхватил из темноты табличку «Архив 1975–1990». Именно то, что нужно. Но где же ключи? И что это за странное гудение доносится из глубины коридора?

Звук был едва слышимый, но постоянный. Как работа старого холодильника или медицинского оборудования. Борис Петрович прислушался внимательнее. Определённо электрический прибор, причём работающий постоянно. В заброшенном подвале больницы, где электричество отключили ещё в девяностых годах. Любопытство победило осторожность. Борис Петрович пошёл на звук, оставив поиски архива на потом.

Коридор становился всё уже, на полу появилась стоячая вода. Но гудение становилось громче, а из-за поворота пробивался тусклый свет. За поворотом обнаружилась странность. Стена была явно новее остальных: аккуратная кирпичная кладка, свежий цемент между швами. И именно из-за этой стены доносился загадочный звук. Борис Петрович осветил фонариком кладку сверху донизу. В верхней части, почти под самым потолком, виднелась небольшая решётка вентиляции. Электрик по профессии, Борис Петрович, сразу понял: здесь проведены провода. Аккуратно, профессионально, с соблюдением всех норм безопасности. Кто-то обеспечивал электропитанием помещение за этой стеной. Но зачем? И главное, когда? Он попробовал найти способ попасть за фальшстену. Простукал кладку – пустота. Значит, помещение определённо есть. Но как туда попасть? И стоит ли вообще туда лезть?

Решение пришло неожиданно. В дальнем углу, за грудой старых коек и списанного оборудования, виднелось что-то похожее на дверь. Борис Петрович начал расчищать завал, работая почти в полной темноте. Железные части скрежетали по бетонному полу, эхо разносилось по пустому коридору. И вдруг он понял: кто-то специально загромождал этот проход. Дверь была замаскирована так тщательно, что случайный посетитель никогда бы её не нашёл. Старая больничная краска, выцветшая табличка, «Склад номер 7», ржавые петли. Но замок был новый. Современный кодовый замок на двери, которая по документам не должна была существовать. Борис Петрович взялся за ручку – не заперто. Дверь подалась с тихим щелчком, и в лицо ударил тёплый воздух. Тёплый. В подвале, где температура держалась около нуля даже летом. А за дверью горел свет.

Небольшая комната, метр на два, была устроена как шлюзовая камера. Ещё одна дверь в дальней стене, герметично закрытая. На стене висел халат, медицинская маска, резиновые перчатки. Как будто кто-то регулярно сюда приходил. И приходил недавно. Борис Петрович надел перчатки, почему-то показалось, что это необходимо. Открыл внутреннюю дверь и замер. То, что он увидел, не укладывалось ни в какие рамки здравого смысла. Комната 4 на 6 метров. Больничная кровать в центре. На кровати лежал человек, подключённый к множеству медицинских аппаратов. Капельницы, мониторы сердечного ритма, какие-то самодельные устройства, мигающие зеленоватым светом. И всё это работало.

24 года в заброшенном подвале. Мужчина на кровати был жив.

Допишем концовку:

Грудная клетка медленно поднималась и опускалась в такт работе аппарата искусственного дыхания. На экране монитора ровными пиками отображался сердечный ритм. Седые волосы были аккуратно подстрижены, кожа чистая, за этим человеком явно кто-то ухаживал. Борис Петрович подошёл ближе, боясь поверить собственным глазам. На прикроватной тумбочке лежала медицинская карта. «Пациент №1. Начало эксперимента: 15 октября 1989 года». 24 года. Этот человек находился здесь 24 года. В медкарте были записи, сделанные аккуратным врачебным почерком. Ежедневные наблюдения, показатели жизнедеятельности, смена препаратов. Последняя запись датировалась вчерашним числом. Кто-то по-прежнему приходил сюда каждый день.

На левом плече мужчины Борис Петрович заметил родимое пятно в форме полумесяца. И вдруг его осенило: он видел этого человека раньше. Много лет назад, когда ещё жил в деревне Берёзовка, этот человек лечил его от воспаления лёгких. Фельдшер местного ФАПа. Как же его звали? Александр. Александр Сергеевич. Котов. Тот самый фельдшер, который бесследно исчез в октябре 1989 года. Борис Петрович помнил этот случай: вся деревня искала доктора, обыскивали леса, драгировали пруды. Искали полгода, потом махнули рукой. А он всё это время был здесь. В подвале больницы, в четырёх километрах от родной деревни.

Борис Петрович схватил мобильный телефон. Связи не было, подвал экранировался железобетоном. Нужно подниматься наверх, вызывать скорую, милицию, пожарных, всех сразу. Но что, если тот, кто устроил эту лабораторию, сейчас в больнице? Что, если он заметит суету? Борис Петрович ещё раз взглянул на спящего фельдшера. Двадцать четыре года искусственного сна. Кто мог такое сделать? И главное, зачем?

На стене висел медицинский график с расписанием процедур. Подпись внизу – Г. Л. Игнатов, главный врач. Геннадий Львович Игнатов. Борис Петрович знал этого человека. Тот проработал главврачом больницы с восьмидесятых годов до самой пенсии. В углу комнаты стояла тумбочка с журналами наблюдений. Борис Петрович открыл первый том. «Исследование возможностей длительного поддержания жизни в состоянии медикаментозной комы. Субъект А. С. Котов, тридцать четыре года, фельдшер. Научный эксперимент». Этот человек двадцать четыре года был подопытным животным. В журнале описывались методы погружения в кому, состав препаратов, реакция организма на различные воздействия. Страница за страницей, хроника живого ада. Игнатов записывал всё – температуру тела, артериальное давление, реакцию зрачков, даже сны, судя по показаниям энцефалографа. «15 октября 1989 года, день первый. Субъект введён в состояние контролируемой комы. Пульс – 72 уд/мин. Дыхание поверхностное – восемнадцать раз в минуту. Реакция на болевые раздражители отсутствует». А дальше шли годы. Тысячи страниц наблюдений за человеком, превращённым в живую лабораторную мышь. Борис Петрович захлопнул журнал. Руки тряслись от ужаса и ярости. Этот монстр в белом халате медленно убивал живого человека во имя науки. А весь город считал Игнатова образцовым врачом, спасителем жизни. Нужно действовать быстро.

Борис Петрович сфотографировал на телефон все документы, медицинские карты, показания приборов. Доказательства могли исчезнуть в любой момент. Игнатов наверняка предусмотрел способы уничтожения улик. На выходе из тайной лаборатории Борис Петрович заметил кнопку экстренного отключения. Одно нажатие – и все аппараты остановятся. 24 года мучений закончатся за несколько секунд. Не убийство, а освобождение. Но рука не поднялась. А что, если Александра Сергеевича можно спасти? Современная медицина творит чудеса. Возможно, его удастся вывести из комы, вернуть к нормальной жизни. Борис Петрович поднимался по лестнице, чувствуя, как колотится сердце. В его руках была история, которая потрясёт весь город. Но главное – в его руках была чья-то жизнь. Жизнь, которую можно спасти.

В холле больницы дежурила медсестра Ольга Семёновна, которая работала здесь ещё во времена Игнатова. Борис Петрович подошёл к ней, стараясь говорить спокойно: «Можно вызвать милицию? Я нашёл в подвале то, что их заинтересует». Медсестра взглянула на него с удивлением, но в его глазах было что-то такое, что заставило её схватиться за телефон.

Пока дежурный наряд ехал в больницу, Борис Петрович обдумывал произошедшее. 24 года назад Геннадий Игнатов был уважаемым врачом, светилом районной медицины. Что заставило его превратиться в монстра? Научные амбиции? Жажда славы? Или простое безумие? Участковый Андрей Иванович Белов приехал через полчаса, явно не веря в серьёзность вызова. «Что у нас тут, дедушка? — Ольга Семёновна говорит, какая-то находка в подвале». Но когда Борис Петрович показал ему фотографии с телефона, лицо милиционера стало серьёзным. «Это что, розыгрыш? Человек в подвале, 24 года». Андрей Иванович с недоверием разглядывал снимки. «Если это правда, то мы имеем дело с самым громким преступлением в истории района».

Спуск в подвал превратился в небольшую экспедицию. Участковый, медсестра, заведующий больницей, которого срочно вызвали из дома. И все они замерли в шоке, увидев тайную лабораторию. «Господи, Боже мой!» – прошептала Ольга Семёновна. «Это же Александр Сергеевич. Наш фельдшер из Берёзовки. Мы его хоронили заочно в 92-м году». Заведующий больницей, молодой врач, который пришёл на смену Игнатову всего три года назад, был в полном шоке. «Я ничего не знал про это помещение. В планах больницы его нет. Это какая-то самодеятельность Геннадия Львовича». Участковый Андрей Иванович уже связывался со следственным отделом. Дело явно выходило за рамки его компетенции. Нужны были эксперты, реаниматологи, психиатры. И хороший следователь, который не побоится копать глубоко.

Капитан Павел Викторович Смирнов прибыл в больницу через два часа после звонка участкового. За плечами у 45-летнего следователя было 1

Муж 35 лет не пускал жену в сарай. После похорон она решилась зайти и увидев это упала в обморок...
Тамара стояла у свежей могилы своего супруга. Всё происходящее казалось нереальным. Всегда так бывает: живёшь спокойно и думаешь, что в твой дом никогда не постучится горе. Это у других случаются несчастья, но не у нас. Днём раньше на кладбище, где стояла Тамара, прошла прощальная процессия. Могила была совсем свежая и вся украшена цветами и венками от друзей и близких. Их у Виктора за жизнь скопилось немного. Он был не самым приветливым и, честно говоря, совсем недружелюбным человеком. После похорон Тамара вернулась домой, вымотанная и физически, и морально. Виктор был её мужем, и они прожили вместе 35 лет. Можно ли назвать их счастливыми? С натяжкой, но супругов определённо связывали крепкие чувства и глубокое уважение друг к другу.

Сейчас же она пришла на кладбище, чтобы ещё раз попрощаться с мужем. Только теперь в одиночестве, без лишних глаз. Тамара привыкла скрывать свои истинные эмоции. Даже на похоронах мужа старалась держаться. Она никогда, как и каждый человек, не готовилась к уходу близкого. Совершенно не понимала, как это происходит и что она будет чувствовать. И хоть в последние месяцы Виктор тяжело болел, его уход не был неожиданным, всё равно Тамаре тяжело было свыкнуться с мыслью, что теперь она осталась одна. Помимо горя, на душе её было странное чувство облегчения. Возможно, это было связано с тем, что в последнее время Виктор мучился от боли и слабости и сам уже мечтал о прекращении своих страданий. Тамаре, ухаживающей за умирающим мужем, тоже было непросто. В такие моменты обычно говорят «отмучился». Хоть боль потери это и не облегчает.

Но, быть может, легче на душе у женщины было от того, что семейную жизнь их с Виктором нельзя было назвать простой и счастливой. Мужчина обладал тяжёлым характером, можно даже сказать, деспотичным. Конечно, никакой радости Тамара не испытывала. Мужа она любила искренне, закрывая глаза на все недостатки. Но от ощущения, что с души упал тяжкий груз, было даже стыдно. Отчасти она пришла на кладбище для того, чтобы разобраться в своих чувствах. Нет, Тамара любила Виктора, иначе она просто не выдержала бы 35 лет семейной жизни с этим человеком. Семейной жизни, зачастую наполненной скандалами и недопониманием, но при этом полной уверенности в завтрашнем дне. Виктор никогда не давал Тамаре повода усомниться в его верности, силе и надёжности. За это она его и любила, и уважала.

Женщина вернулась домой и впервые обратила внимание на то, какой он большой. Без супруга он стал казаться просто огромным и пустым, словно потерял свою душу. Тамаре непросто было свыкнуться с новой атмосферой, царившей в их с Виктором загородном доме. Каждый угол напоминал о том, что здесь происходило. Каждая полочка кричала, что она сделана и прибита к стене руками Виктора. Мужчина действительно был умельцем, даже этот дом он сам строил с нуля, и мебель, и ремонт были сделаны руками Виктора. Сидеть в четырёх стенах стало совсем невыносимо, и Тамара решила выйти во двор, подышать свежим воздухом, подумать и просто отвлечься. На одном месте женщина сидеть не смогла, она начала ходить кругами вокруг дома.

В один момент взгляд её упал на сарай, отчего-то Тамару даже передёрнуло. Для неё этот сарай всегда являлся символом непростого характера Виктора, его деспотичности и силы его слова. Муж строго-настрого запрещал Тамаре заходить в сарай, объясняя это тем, что там его мужская территория. Даже приближаться к постройке Тамаре было нежелательно, он прямо так и говорил: «Женская рука не должна касаться моих вещей». Тамара спорить с супругом не привыкла, да и знала, что это бесполезно, поэтому она просто смирилась с тем, что ей нельзя заходить в сарай. По большому счёту, ей там и не нужно никогда ничего было, даже за счастье, что не приходится связываться со всеми этими мужскими инструментами и приспособлениями.

В гости к Тамаре впервые пришла соседка. Они общались и раньше, но прежде в гости к Тамаре заходить не любили, потому что там постоянно ворчал её муж. Клавдия жила в доме напротив, именно к ней и побежала Тамара, когда обнаружила бездыханное тело супруга на постели. Она так растерялась, что даже не смогла сообразить, куда звонить и что делать.

«Ты уже решила, как с домом поступишь?» – спрашивала Клавдия. – «Ты же в город хотела?»
«Хотела, но теперь не смогу», – отвечала Тамара. – «В этом доме слишком много родного. Здесь вся моя жизнь и все воспоминания. Не смогу его продать».
«Ну, твоё дело», – отвечала Клава. – «Я бы на твоём месте только избавилась бы от этих воспоминаний. А сарай? Уже смотрела, что Витя там прятал от тебя?»
Тамара ответила, что пока обходит его стороной и даже думать о нём ей жутко.
«Хм, а я бы первым делом туда побежала бы», – отвечала Клавдия. – «Больно уж интересно, что он часами там пропадал. Я же видела в окно иногда, что ночами там свет горит».

Тамара начала задумываться о том, как спровадить соседку и сделать так, чтобы она вообще не лезла в её личную жизнь. Она постаралась сменить тему, потому что про сарай этот разговаривать ей было неинтересно. К счастью, Клавдия любила не только совать нос в чужие дела, но и о своих обожала рассказывать.

«А я уезжаю. Меня дочь к себе забирает», – делилась своими новостями Клава. – «Переживает дочурка, что я уже не молодая, а одна за городом живу. Хорошо, что есть кому позаботиться обо мне. А ты как одна жить будешь, я не представляю».
Это уже был удар под дых от соседки. Тамара едва сдержалась, чтобы не ответить ей грубостью. Клавдия задела её за живое, ткнула в самое больное место. И самое ужасное, что соседка прекрасно это знала. Тамара не раз плакалась ей в плечо о том, что Виктор категорически отказывается заводить детей, а женщине так хотелось большую семью. Клава поняла, что настроение у Тамары ухудшается и поспешила оставить её одну. После ухода соседки Тамара погрузилась в ещё большую депрессию от осознания своего одиночества.

К сожалению, она была уже не в том возрасте, когда можно менять кардинально свою жизнь. Да и как она могла её поменять? Детей родить уже не получится, обзавестись семьёй тоже не удастся. Придётся как-то учиться жить в новых реалиях. Но хоть ядовитой соседке поблизости не будет. Прошло пару недель после похорон Виктора. Тамара никак не могла свыкнуться со своим одиночеством, как бы ни старалась. Отвлекалась она просмотром телевизора и уборкой. Иногда пыталась взять в руки спицы и что-то смастерить. Но всё это казалось ей бессмысленным занятием, которое к тому же не приносило никакого удовольствия.

Пока женщина вытирала в сотый раз полки от пыли, она не думала о том, что жизнь уже никогда не станет такой, как прежде. Но стоило только закончить дела, как тоска накрывала снова. Кажется, всё для неё стало бессмысленным, даже эта уборка. Да и наводить порядок было уже негде. Дом буквально сиял от чистоты. Смотреть в телевизор было уже тоже невозможно. От вязания только глаза да руки болели. И оставалось только одно место, до которого её руки ещё не дошли. Этим местом был сарай.

Тот самый, куда вход раньше запрещался. Но теперь некому ей ставить запреты. Да и разобраться там было бы неплохо. Какие-то снасти можно отдать соседу. Что-то может и годное найтись. А в освободившийся сарай Тамара сможет сложить другие вещи, чтобы в доме они не занимали место. Как минимум, это какое-то новое и непривычное занятие. За 35 лет она так и не узнала, как сарай выглядит изнутри. Никакого страха женщина не ощущала, когда подходила к сараю. Да, она ни разу не открывала эти двери. Даже не представляла, как постройка выглядит внутри. Что её там может поджидать? Быть может, Виктор скрывал там свои тайны? «Быть может, я там сейчас слитки золота найду», – смеялась про себя Тамара, поворачивая ключ в навесном замке. Иначе зачем он так настойчиво охранял эту рухлядь? Женщина просто старалась чем-то заполнить свои мысли. Виктор не позволял Тамаре подходить к сараю даже тогда, когда тяжело заболел и не мог вставать с кровати. Поэтому ирония женщины была совсем не беспочвенной, хоть и неправдоподобной.

Замок открывался довольно тяжело, но Тамара всё же с ним расправилась. Она открыла дверь, которая скрипнула так громко, что наверняка и соседи услышали этот звук. Тамара даже на секунду задумалась, что Клавдия, которой было всё и больше всех интересно, сейчас прибежит, услышав этот звук. Сама женщина всегда точно знала, когда муж входил в сарай, определяла именно по этому скрипу. Она всегда удивлялась, как много времени Виктор мог проводить в сарае, копаясь в своём барахле. Клавдия верно подметила, что Виктор мог проводить там и ночи, но у каждого должна быть своя личная территория. Она, например, могла полдня провести на кухне, хотя Виктор туда заходил исключительно к холодильнику. Тамара пожалела, что не взяла с собой фонарик, ведь в сарае стояла кромешная тьма, но она точно была уверена в том, что здесь есть лампочка. Иногда она видела, как сквозь щели в досках проходили лучики света. Клавдия опять же подтверждала, что видела по ночам свет. Проведя рукой по стене, Тамара нащупала выключатель и прищурилась от слишком яркого освещения после кромешной тьмы. «Да будет свет!» — торжественно воскликнула она и улыбнулась.

Через секунду улыбка исчезла с её лица. Тамара осмотрелась. Действительно, здесь не было ничего для неё интересного, но всё в этом сарае отражало Виктора и его принципы. Инструменты висели на стенах в порядке увеличения размера, от маленьких к большим. Каждый гвоздик лежал на своём месте. Каждая отвёртка сияла так, будто инструментам этим не было уже около 20 лет. Удочки и снасти тоже лежали аккуратно сложенными, как будто их только принесли из магазина. Но лёгкий слой пыли всё же покрыл поверхности, ведь в последние недели мужчина сюда не заходил. Виктор любил порядок, следил за этим и в доме. Тамара же терпеть не могла уборку, но отчаянно намывала полы и окна и другие поверхности, лишь бы Виктор был доволен. Привычка эта осталась с ней и после его смерти. Наверное, в эту секунду Тамара и почувствовала по-