Джон Ƃойнтон Приcтли "Затeрянный ocтрoв"

Вcе мы помним и любим мyзыкальнyю кинoсказку «31 июня», — она точно cпорхнулa с экpана и нaвcегдa вошлa в нашу жизнь. A cнятa она была по повести Джонa Ƃойтона Пpистли, - oднoгo из самых читаeмых клaссиков английской литерaтуры.
Джон Ƃойтон Пристли — писaтель счaстливой судьбы. Он рано и лeгĸо приобрёл мировую извеcтноcть, создaл 26 романов и свыше 40 пьec, многие из которых были эĸрaнизировaны, oн прожил долгую жизнь — и наслаждался заcлуженнoй любовью ĸритиĸов и читатeлeй.
Пристли сложно назвать «вeлиĸим писателем» в привычном смыслe слова, — его книги нe монументaльны, зато они нe относятся ĸ числу тех, котоpые ставят нa виднoе местo и потом больше нe oткрывают. Его пpoизведения, по-диккeнcовcки увлекательные, полные обaяния доброй cтарoй Англии и великoлепнoгo английсĸого юмора, читали, читают и бyдyт читать!

Моисей Микеланджело — мраморная скульптура, выполненная в 1513—15 годах. Одна из многих деталей этого шедевра - одна очень маленькая мышца в предплечьях, которая сокращается только при поднятии мизинца, иначе она невидима. Моисей поднимает мизинец, поэтому эта крошечная мышца сокращается.

Задерживается элекричка минут на 20, на перроне все замерзшие и злые, после работы, домой хочется, ждем.

Никто не объявляет, когда поезд придет, типа ждите информации.
Наконец-то электричка приезжает, все угрюмо грузятся, сидят насупившиеся, ждут отправления.

И тут влетает в вагон запыхавшийся румяный парень с тортом, перевязанным ленточкой, и кричит в телефон: «Ты представляешь, сегодня самый фантастический день в жизни! Я бежал уже просто по инерции, в отчаянии, я опаздывал страшно! А она стоит, ждет меня! Я еду! Я к тебе успеваю! Ура же???»

И мы все такие заулыбались, расслабились, как будто мы все специально ждали на перроне, чтобы он успел к ней со своим тортом.
Едем вот, улыбаемся, торт везем...
©️ Вера Хитеева

Запись из дневника Олега Борисова за 17 мая 1991 года: "По ТВ прошла наша последняя картина с Люсей Гурченко «Рецепт ее молодости». Я играю некоего барона, точнее, подыгрываю, скольжу за ней по паркету. За 30 лет, что мы знакомы, это шестая наша работа. Все началось в 1958-м со съемок «Балтийского неба» у Венгерова. Люся пришла в номер гостиницы «Октябрьская», где мы с Аллой (жена Алла Латынская), и до поздней ночи пела под аккомпанемент банджо.

Через три года она появилась на съемках «Гулящей». Алла хотела взять у нее интервью для телевизионной передачи. Получив ее предварительное согласие, позвонила в назначенный день. Люся стала отказываться, ссылаясь на плохое самочувствие и депрессию. Алла целый день провела с ней в гостинице, раздвинула шторы, приготовила кофе. Передача состоялась.

Телевидение тех лет техническими изысками не отличалось: перед тобой была камера и спрятаться от нее было некуда. Не было монтажа, пленку проявляли в кастрюлях. Из нашего дома частенько выносились мебель, чтобы создать телевизионный интерьер, и даже платья, которые я потом узнавал на других актрисах и дикторшах. Самой заметной передачей тех лет был полуфинал КВН с участием киевского ГВФ и московского НФТИ. Председателем жюри был Михаил Таль, а я был одним из ведущих. Киев выиграл одно очко, которое присудил как раз Таль, и должен был в финале играть с ленинградцами. Естественно, такого финала — без Москвы!! — нельзя было допустить, и его просто отменили. Еще запомнилась передача о Евтушенко, который был тогда опальным, но Алла убедила начальство, что он будет читать о любви. Остался сборник его стихов «Яблоко» с такой надписью: «Дорогой Алле, которая мне сразу очень понравилась и даже слишком очень...» Я все это терпел.

Люся в той черно-белой передаче запомнилась своей незащищенностью. Все нападки на нее, журналистская травля казались мне несправедливыми. Чего только о ней не писали тогда — что крестик носит, что много концертов дает... Она рассказывала это, придя к нам домой на бульвар Шевченко. Мы стояли на нашем балкончике, а внизу маленький Юрка колесил на велосипеде, объявляя остановки...
«Укротители велосипедов» — была наша следующая остановка, не самая удачная. Зато в «Рабочем поселке» оба, по-моему, сыграли неплохо.

«Знаешь такую песню у Бреля? — спросила как-то Люся, что-то напевая и нащелкивая ритм. — Это об одном лейтенанте, который постепенно становится капитаном, майором, полковником и все время твердит: «Я буду героем!» Правда, мне идут мужские слова? Тот генерал, у Бреля, ушел в отставку и понял, что никогда не станет героем. Я не думаю, что с нами будет так же... Терпение, терпение». Это был конец шестидесятых. У Люси не было работы в кино, у меня не клеилось в театре. Меня спасала семья и то, что в театре платили приличную зарплату. Ее положение было серьезней. Оно усугублялось еще «любовью народной», которая отголосками докатывалась и до меня. Так, соседи по купе, начитавшись очередного фельетона, почему-то допытывались: «И зачем вы соглашаетесь с ней играть? У нее же такая узкая талия...» Таких талий и в самом деле тогда не было...

Когда кончили снимать «Рецепт ее молодости», она подошла ко мне и произнесла очень доверительно: «Знаешь, кто мне в жизни помог больше всего? Ты... и Александр Сергеевич... Ну, почему ты — объяснять не буду. А Пушкину я благодарна за то, что он написал: «На свете счастья нет, но есть покой и воля».