«Мы с мужем, Александром Сергеевичем Лазаревым, не стремились завоевывать мир. Пятьдесят один год у нас был свой мир — один на двоих, и никогда не было никакого соперничества.
Когда стали много играть вместе, то часто подсказывали друг другу, помогали, но делали это своеобразно: не жалели, говорили все как есть, особенно Саша.
Запомнила на всю жизнь, как наш коллега по Театру Маяковского, Игорь Костолевский однажды сказал: «Если хотите спросить меня про Сашу со Светой, то лучше пойдите, посмотрите на их репетицию — это отдельный спектакль».
Я человек очень экспансивный, жестикулярный, мне тяжело держать все в себе. Саша надо мной смеялся и всегда придирчиво следил: «Что ты делаешь? Прекрати мотать ногой». Я прекращала, но тогда начинала вертеть рукой, а он опять: «Света, убери руку!»
Да, мы могли разругаться, обидеться друг на друга, но моментально мирились…».
⠀
Светлана Немоляева.

Представьте себе 1986 год. В одной из студий "Останкино" идёт запись передачи "Спокойной ночи, малыши".
Напомню, что в те времена она продолжалась пятнадцать
минут, но даже несмотря на этот сравнительно небольшой хронометраж в ней успевали поучаствовать разные известные люди: детские писатели, артисты и даже певцы. Да и вообще каждый выпуск был настоящим событием. Записывали по пять-шесть эпизодов за один съёмочный день. В этот раз на передачу пригласили барда Сергея Никитина.
20 часов 15 минут. Седьмой съёмочный час. Артисты, операторы устали. Но работать надо. Все расселись по местам - кто за стол, кто под стол - и запись началась. Сергей Яковлевич поздоровался с тетей Линой, Хрюшей и Филей, что-то рассказал, спел коротенькую детскую песенку, потом ещё одну. И тут Филя гавкает и спрашивает:
- Дядя Сережа, а чем вы еще, кроме песен, занимаетесь?
- По профессии я биохимик, а песни это мое увлечение с детства.
В разговор вступает Хрюша:
- Ой, как интересно! А что это такое - биохимик? Расскажите дядя Серёжа!
- Ну, биохимия - это наука, изучающая вещества, из которых сделаны живые организмы.
- Гав! Ой как интересно!
- Вот ты, Хрюша, из чего сделан?
Ныне покойная Наталья Державина, которая говорила за Хрюшу, на секунду задумалась, а затем бодро ответила из-под стола:
- Из чего, из чего... из свинины!
Съемка возобновилась только через двадцать минут. Хохотал весь этаж.
© Наталья Держивина и Хрюша.

Немного исторической фотографии. Конец 1905 года, на Неве. Минные крейсера построенные на добровольные пожертвования ( с 1907г. миноносцы) "Войсковой,, и "Украина,, сразу после постройки. Корабли этого типа оказались в основном долгоживущими, многие прослужили до конца 50х годов.

Эта вода во времена Советского Союза предназначалась для моряков судов, потерпевших бедствие в открытом море, являясь одним из элементов сухого пайка для спасательных шлюпок. При этом, оказавшись в лодке, морякам предлагалось использовать консервированную воду только в самом крайнем случае. По возможности, они должны были собирать для питья дождевую воду. Только в крайнем случае, когда это не представлялось возможным сделать два небольших отверстия консервным ножом в банке и аккуратно с большой экономией употреблять консервированную питьевую воду до тех пор, пока не подойдёт помощь. Приготавливали данный вид консервов особым образом. Воду (родниковую) кипятили, добавляли аскорбиновую кислоту и только затем закатывали в банки. Хранилась такая вода очень долго. Кроме моряков торгового и военного флотов СССР, консервированную питьевую воду также выдавали и подводникам.

Вспомним известный литературный анекдот.
Закончилась война. Мальчику из хорошей московской семьи подарили на день рождения футбольный мяч. Это было в январе, а апреле мальчик разбил мячом окно дворницкой. И сейчас, чавкая грязными сапогами, за ним бежит по бульвару дворник дядя Дюша.
– Что я здесь делаю и зачем мне надо было бить это сраное стекло? – думает мальчик, – читал бы лучше в папином кабинете «Трёх товарищей»!..
…А в это время в Швейцарии на берегу Лаго-Маджоре в открытом кафе маленького городка Локарно нежится на солнышке писатель Эрих Мария Ремарк. Он покуривает «житан» и совсем не смотрит на обнажённых купальщиц. Он думает:
– Что делаю в этой курортной дыре я, единственный, кто знает цену настоящей мужской дружбы? Впрочем, если б я мог писать, как мой друг Хэм, я бы совсем иначе рассказал и о судьбах потерянного поколения…
…А в это время Эрнест Хемингуэй, прячась под навесом из сахарного тростника от ненасытного кубинского солнца, раскуривает очередную темнокожую сигару. И думает:
– Конечно, это я изобразил подлинное мужество и достоинство человека, я сочетал истинный трагизм с подлинной романтикой. Но мои герои – какие-то слишком сильные, и я начинаю опасаться, что у них картонные чувства. Во всём мире есть лишь один человек, способный меня понять. Это какой-то русский по фамилии Платонов, чью короткую новеллу мне пересказали вчера... Да, нам было бы о чем поговорить, окажись я сейчас в его холодной Москве…
…А в это время в Москве Андрей Платонов, чавкая сапогами, бежит по Тверскому бульвару, прижимает к фартуку грязный кожаный мяч и думает: «Ну, паршивец, только попадись!..»
Эта история бытовала в разных версиях, состав писателей менялся — например, там часто фигурировали Жан-Поль Сартр и Андрэ Моруа. В основе ее лежит устный рассказ поэта Александра Аронова. Кстати, дворником Платонов никогда не работал, это миф. Но мести двор Литинститута мог, из любви к порядку, потому что жил там во флигеле с 1932 года до самой смерти.