Кунг

Дядька моего товарища в начале восьмидесятых годов служил в Хабаровском крае, в одном лётном полку. Назовём его Николай. Он и рассказал.
Сами, правда, на самолётах служивые не летали, лишь обеспечивали какие-то наземные функции радиотехнической связи. Но погоны, как и положено в ВВС - голубые. Аппаратура была достаточно наворченная: передатчики, антенны, усилители и т.п. Основной солдатский состав был закреплён экипажами на передвижных авторадиостанциях. Которые - на базе ГАЗ-66, которые - на Уралах. Периодически солдат гоняли на учения. Забросят то железнодорожным эшелоном, то своим ходом в какую-нибудь глухомань, и оттуда касатики стерегут рубежи Советского Союза.
Не знаю, как сейчас, а тогда в учебке всех радистов поголовно заставляли зубрить азбуку Морзе. Будь ты хоть продвинутый москвач - радиотехник-любитель на гражданке или, как говорил капитан-комвзвода (переиначивая по-своему название столицы Кампучии) - «пнём-пень» из туркменского кишлака, все должны были выдавать за минуту нормативное количество точек-тире, выбивая их ключом радиста. А народ в части был со всех краёв необъятной тогда советской Родины. Пятнадцать национальностей из союзных республик, не считая автономий. Даже чукча один служил… А может, два, однако.
Некоторые особо неодарённые русский язык только в армии услыхали, да и то в основном непечатный. А тут надо его ещё на азбуку Морзе перевести! Были с ними проблемы у капитана. Но ничего, в положенный срок все экзамен сдали, и всем применение нашлось. Страна родная, можешь спать спокойно – в небе воробей не проскочит, мышь по суше не проползёт.
У Николая среди близких друзей-сослуживцев всех мастей нашёлся и узбек Абдурасулов. По поводу национальности никто никого не гнобил, все жили одной солдатской семьёй. Вместе ели, вместе спали, вместе общую Родину стерегли от блока НАТО. Подшучивали, конечно, порой над плохо изъяснявшимися по-русски соратниками, но без злобы. Говоря по-нынешнему, толерантно общались. И вот с этим доблестным сыном узбекского народа Абдурасулом Никола крепко сдружился. Правда, экипажи у них были разные. И воинские специальности тоже. Если Коля выполнял в своей небольшой команде из четырёх человек основную функцию, то Абдурасулов был водитель-связист. Причём водитель – в первую очередь, а связист – уже на подхвате.
Однажды в конце зимы полк снова подняли на очередные учения. Раскидали экипажи по всему Хабаровскому краю, по точкам. А точка могла быть просто в чистом поле. Заезжает авторадиостанция, напичканная электроникой, в ту степь, поднимает антенну, включает лампочки и передаёт-принимает радиосигналы. Да, не сказал, вот этот кузов-домик с аппаратурой, установленный на шасси, и есть кунг. При желании там и жить можно, только недолго и не в лютый холод. А в Хабаровском крае, при тамошней сырости и ветре, даже минус 20 казались всеми сорока.
Закинули на такую вот удалённую от цивилизации точку и ГАЗ-66 с водилой Абдурасулом. Причём деды и сержант-командир экипажа куковать в холодном кунге не захотели и свалили по-тихому в тёплый центральный пункт связи за несколько километров от точки к другим армейским льготникам. Ответственным за станцию оставили Абдурасулова (он к тому времени уже больше года отслужил, черпак т.е.) и молодого Ниязова (стаж - несколько месяцев после учебки). Пусть испытывают тяготы и лишения армейской жизни, как клялись в присяге. А дедушки уже до того свой долг отдали честно.
Холод тогда стоял лютый. Минус тридцать, а то и круче. Да ещё с ураганным ветрищем. А у этих двух бедолаг из тёплой одежды – только шинельки да шапки серые уставные. Правда, когда мотор «газика» молотит, в кабине тепло. Двигатель в ГАЗ-66 как раз между сиденьями стоит, хорошо греет.
В общем, оставили их посреди снегов с небольшим запасом сухого пайка и отрапортовали, где надо. А то, что оба бойца в связном деле ни в зуб ногой – никого не волнует. Кому нужны их «пи-пи-пипи-пи» в эфире. Учения обычные, проверяющих нет.
Сидели горемыки уже вторые сутки, а что там у них происходило, неведомо. На связь не шибко подкованные в радиоделе они так и не вышли ни разу. А ехать их проверять по завьюженной степи, где колотун и ветер гуляет, никто не хотел. Но вдруг, к концу вторых суток, связной центрального пункта получает-таки радиограмму со станции того кунга. Всё честь по чести, азбукой Морзе, но текст примерно такой: «Ми замирзат сос сос сос помоч…»
Ну, а дедам с сержантами, конечно, только смех! Стучат им в ответ: «Ни панимай павтари пажялюста…» Так развлекались всю ночь. Скучно ведь на точке торчать, хоть и в тепле. Потом сигналы прекратились. Но, как только посветлело, всё же отправили КАМАЗ с одним водилой проверить солдатиков.
Да только было поздно. Водила потом рассказывал – подъезжаю, снегу не особенно много. В кабине ГАЗ-66 нет никого. Машина заглохшая стоит. Стучу в дверь кунга – тишина, а изнутри заперта. Ну, там замочек чисто символический, монтировкой подцепил и готово. Зрелище открылось, конечно, не для слабонервных. Все стены, аппаратура чёрные от копоти, Ниязов сидит у стенки, сжавшись в комок, Абдурасул рядом за столом радиста, правая рука радиоключ намертво сжимает. Тоже оба чёрные как негры. На полу паяльная лампа погасшая стоит. Угорели солдаты.
Как потом выяснилось, мотор заглох, потому что весь бензин в баке выжгли. Что-то, видимо, успели слить в паяльную лампу, запалили её, закрылись в кунге и пытались таким образом согреться. Ну, а вентиляции никакой. Она ещё горела после того, как оба окоченели, поэтому и было всё закопчённое.
Про новость узнали сразу, но Николай до конца не верил, что самое страшное произошло с другом. Ждал КАМАЗ в надежде, что или пошутили так неудачно, или что-то напутали. Когда увидел возвращавшийся КАМАЗ, отправленный на проверку, сначала даже от сердца отлегло – видит, сидят в кабине трое, значит, живы! А двери как распахнул, так чуть не поседел. Водила их просто усадил на сиденья, они как раз в удобной для такой перевозки позе закоченели…
Ну, такова жизнь суровая солдатская. Не они первые в мирное время в армии буйны головы сложили, не они, к сожалению, последние. Разбирательств никаких не учиняли. Несчастный случай, виноватых нет. Про развлечение дедов никто не проговорился.
Когда вызывали добровольцев собирать в морге покойничков домой, Коля вызвался первым, чтобы хоть как-то другу пособить напоследок. Вымыли оба от подбородка до паха грубо заштопанных мальчишечьих тела, нарядили в парадную форму, заколотили каждого в гроб, потом в цинковый ящик, затем в деревянный. И погрузили в самолёт. Сопровождали павших в обратный путь капитан и двое самых здоровых сержантов. Когда вернулись обратно через несколько дней – были мрачнее тучи, но зато по отпуску все получили. Как потом один из них проговорился, родственники покойников в Узбекистане их чуть самих там не порешили.
Но всё идёт, всё забывается. Закопчённый кунг вместе с ГАЗ-66 заткнули в самый дальний угол стоянки техники в расположении части. Даже аппаратуру не стали снимать. Смысл? В Советской Армии и так этого добра навалом. Постепенно всё забылось.
И только уже летом, однажды утром, разлетелась новость, что так же за полночь, на центральный диспетчерский узел несколько минут шла странная радиограмма: «Битонамишанка битонамишанка битонамишанка…» Азбукой Морзе. Из того, всеми забытого, кунга! Дежуривший ночью на пульте радист передал, естественно, сообщение дежурному по части, но офицеру не хотелось прерывать сон, поэтому проверять кунг отправились уже наутро. Но там было спокойно, никаких следов посторонних. Всё в копоти, как и зимой. Плюнули и дальше разбираться не стали.
А в первой половине того же дня случилось следующее. В расположении части трудились на строительных работах несколько командированных из другого полка, наказанных за какую-то провинность, сержантов. Один из них, ивано-франковский хлопец (не будем употреблять слово «бандеровец»), шёл на своё рабочее место и, проходя мимо одиноко стоящей бетономешалки, ткнул её тыльной стороной ладони. Ладонь, как однополюсным магнитом, отбросило в сторону. Изумлённый сержант на этом не успокоился и совершил роковую ошибку – схватился за рукоятку бетономешалки. Пальцы в судороге вцепились в железо, и бедолага уже не смог их самостоятельно разжать. То ли заземление на оборудовании было неважным, то ли где-то что-то перемкнуло неудачно, но корпус мешалки оказался под напряжением 380 В. Рядом, конечно, были другие бойцы, пытались несколько минут деревянными палками отодрать безумно орущего воина от рокового механизма, но бесполезно. Вскоре сержант затих, а потом отправился на досрочный печальный дембель.
Сразу свели два события в одно – и ночную радиограмму с того света, и внезапную жуткую смерть хлопчика с незалежной. Разговоров много было в полку. Солдаты, что бабки на завалинке, тоже суеверные, аж жуть! Это понятная закономерность – чем ближе смерть ходит, тем суевернее человек. Но постепенно стало забываться и это происшествие. Да только до поры до времени.
Не прошло и месяца, как снова радиограмма. Снова в полночь, и снова из чёрного кунга! На этот раз совсем короткая: «Бакы бакы бакы…» Тут уж подняли караульных по тревоге, погнали в дальний конец стоянки. Но опять ничего подозрительного не обнаружили. Ходили, правда, слухи, что кто-то увидел свечение, кто-то услышал какие-то звуки, ещё всякую ересь несли, но этому особо никто не верил. Но все встревожились. Что за «бакы» такое? Азербайджанцы сказали, может, то про нашу столицу тема? Но где Бакы, и где Хабаровский край. В общем, так никто ничего дельного и не предположил. А вечером на поверке не досчитались одного солдатика. Обыскались везде – нетути! Решили, что в самоволку подался. Он был с подмоченной репутацией, бывший наркоша на гражданке. Только, ребята, не надо терзаться смутными сомнениями, что таких в армию не брали, да ещё в ответственную радиосвязистскую часть. Ой как брали! Да ещё и не таких…
Искали «дезертира» с неделю, а потом нашли. В полупустой цистерне с бензином. Как он там оказался? То ли решил бензинчика нюхнуть и «мультики» посмотреть