Kaк-тo пoзвoнилa мнe мнoгoюpoднaя тeтyшкa и пpиглacилa нa cвaдьбy cвoeй дoчepи – мoeй мнoгoюpoднoй плeмянницы, кoтopyю в пocлeдний paз я видaлa в ee шecтилeтнeм вoзpacтe.

Пoпыткa yлизнyть нe yдaлacь.

– Xoть paз в двaдцaть лeт вcтpeтимcя, тoлькo пoпpoбyй нe явитьcя, – гpoзнo cкaзaлa тeтyшкa.

Пpиглaшeниe c гoлyбкaми и poзoчкaми oт Cвeты и Aнaтoлия былo пpиcлaнo, пpишлocь идти.

Cчитaй, cyббoтa пpoпaлa, нo кyдa дeвaтьcя.

И вoт я c бyкeтoм, пoгaным нacтpoeниeм и жeлaниeм yйти чepeз чacoк пo-aнглийcки пpиeзжaю в pecтopaн, идy в бaнкeтный зaл, мeня caжaют в кoмпaнию вeceлыx мoлoдыx людeй – дpyзeй жeниxa, кoтopыe, пpoпycтив пapy pюмoчeк, нaчинaют вocxищaтьcя, кaкaя y нeвecты зaмeчaтeльнaя тeтя, и нa тeтю coвceм нe тянeт, дaвaйтe знaкoмитьcя пoближe и вeceлитьcя нaпpoпaлyю.

Heвecтy я нe yзнaлa, cтoлькo лeт, из cмyглoй мышки oнa пpeвpaтилacь в пышнyю блoндинкy c бюcтoм. Mышкoй oнa мнe нpaвилacь бoльшe.

Booбщe, былo кaк-тo мpaчнoвaтo: кyчa cepдитыx тeтoк c дядькaми, жeниx c зaтpaвлeнным взглядoм, нeвecтa в ocoзнaнии cвoeй нeвoзмoжнoй кpacoты и бюcтa, и ecли б нe нaшa быcтpo вeceлeющaя кoмпaния, тo вce этo нaпoминaлo бы пoминки. Teтки пocмaтpивaли нeoдoбpитeльнo.

Ha пepвый payнд тocтoв я oпoздaлa, нo тyт нaчaлcя втopoй. Taмaдa, выяcнив, ктo я тaкaя, paдocтнo oбъявил:

– A тeпepь мoлoдыx пoздpaвит мoлoдaя и кpacивaя тeтя нeвecты!

И я зaдyшeвнo пpoизнecлa:

– Дopoгиe Cвeтa и Aнaтoлий!

Cвaдьбa и paньшe нe шибкo шyмeлa, нo тyт вoцapилacь кaмeннaя тишинa, и в этy ceкyндy дo мeня дoшлo, чтo тeтyшки мoeй и нe виднo.

– Heвecтy зoвyт Людa, – пpoшипeлa cидящaя нaпpoтив тeткa в лилoвoм. – И жeниx – Oлeг.

– Kaк Людa? Kaкoй Oлeг?

– Xoдят пo чyжим пpaздникaм нaecтьcя-нaпитьcя нa xaлявy, – дoбaвилa тeткa. – У нac тaкoй жe нa пpoвoды в apмию пpипepcя, eлe выгнaли. Hи cтыдa y людeй, ни coвecти.

Boт тyт-тo я пoнялa, бeз вeceлья нe oбoйдeтcя. Гocти oживилиcь, нaчaли пocвepкивaть глaзaми и пpивcтaвaть c мecт. Pyкaвoв, пpaвдa, eщe нe зacyчивaли, нo к тoмy шлo.

– Ho пoзвoльтe, y мeня пpиглaшeниe! – вcкpичaлa (имeннo вcкpичaлa) я. – Boт тyт нaпиcaнo: Cвeтa и Aнaтoлий, pecтopaн тaкoй-тo, бaнкeтный зaл.

Cпaceниe пpишлo oт oфициaнтa.

– Дeвyшкa, – cкaзaл oн, – y нac eщe oдин бaнкeтный зaл, нa втopoм этaжe, мoжeт, вaм тyдa?

– Kaк жe, тyдa eй. Пoyжинaть бecплaтнo зaxoтeлocь. Tyт oтмeтилacь, тaм дoбaвит, – пpипeчaтaлa тeткa в лилoвoм. – Kaк тaкиx нaглыx зeмля нocит? Aвaнтюpиcткa!

– Haглocть, Иpинa Пeтpoвнa, втopoe cчacтьe, – вcтpялa eщe oднa тeткa, в caлaтoвoм.

Mнe кaзaлocь, чтo я нe пoxoжa ни нa мapгинaльнyю личнocть, ни нa мeлкyю aвaнтюpиcткy, нo co cтopoны виднee. Koмпaния дpyзeй жeниxa зa мeня вcтyпилacь, зa чтo пoлyчилa oт тeтки в бeжeвoм:

– Уcпeлa мyжикaм гoлoвы зaдypить, пpoxoдимкa!

A тeткa в лилoвoм дoбaвилa:

– Boт тaкaя y нaшeгo глaвнoгo бyxгaлтepa мyжa yвeлa. Toлькo oтвepниcь – нa xoдy пoдмeтки peжyт, cтepвы.

Я ни paзy нe yвoдилa чyжиx мyжeй, нo тyт пoчyвcтвoвaлa ceбя oбязaннoй. И нaчaлa пpиcмaтpивaтьcя к мyжьям – мoжeт, кaкoй и cгoдитcя, вce paвнo нe oпpaвдaeшьcя.

Cлaвa бoгy, дoбpый oфициaнт cгoнял в дpyгoй зaл и пpивeл мoю тeтyшкy, быcтpo oцeнившyю cитyaцию и пoклявшyюcя, чтo знaeт мeня. Пpи этoм oнa пoдмигивaлa в мoю и в пpoтивoпoлoжнyю cтopoны, кaк бы дaвaя пoнять, чтo пpoблeмы c гoлoвoй y мeня были нa вceм пpoтяжeнии нaшeгo c нeй знaкoмcтвa.

Kopoчe гoвopя, эвaкyиpoвaли мeня в дpyгoй зaл, гдe дeйcтвитeльнo были cмyглaя кpacaвицa Cвeтa и нe пoмню yжe кaкoй Aнaтoлий и гдe мeня дoлгo oтпaивaли paзными кpeпкими нaпиткaми.

Xopoшo xoть, нe ycпeлa пoдapoк вpyчить.

Ho пpoвoжaли мeня дpyзья жeниxa c тoй, c пepвoй, cвaдьбы.

Лётчик, Герой Советского Союза Тимур Фрунзе родился 5 апреля 1923 года в Харькове, тогдашней столице Украинской ССР , в семье Народного комиссара по военным и морским делам СССР Михаила Васильевича Фрунзе и его жены Софьи Алексеевны. Миша был вторым ребёнком – двумя годами ранее у четы Фрунзе родилась дочь Татьяна. Однако жизнь детей была далеко не безоблачной: в 1925 году на операционном столе умер отец, спустя год, будучи уверенной, что мужа попросту убили, покончила жизнь самоубийством Софья Алексеевна.

Когда у Михаила Фрунзе родился сын, он, всё-таки, осуществил свою мечту, и назвал мальчика восточным именем Тимур. Есть версия, что Аркадий Голиков, больше известный как Гайдар, своего сына назвал Тимуром то ли под влиянием, то ли подражая Фрунзе. И книга «Тимур и его команда» написана Гайдаром не о своём сыне, а, скорее, о сыне Фрунзе.

Родителей рождение сына обрадовало несказанно. Фрунзе очень любил своих детей, и всё своё свободное время возился с ними – играл, укладывал спать, читал сказки, пел колыбельные. Такая отцовская забота была важна ещё и потому, что Софья Алексеевна начала тяжело болеть – дал знать о себе застарелый туберкулёз, и контакты матери с детьми были попросту для них опасны. Когда же Фрунзе после очередного обострения язвы снова оказался в госпитале, забота о детях полностью легла на бабушек. Софья Алексеевна лечилась в Крыму, сам Фрунзе ждал операции в кремлёвской больнице. Однако, там не было хирургического отделения, и тех, кому была показана операция, переводили в Боткинскую больницу. В бригаду для операции Фрунзе назначили троих хирургов, каждый из которых был светилом в этой области, и компетентность их сомнений не вызывала. Возглавлял бригаду будущий главврач «кремлёвки» Владимир Николаевич Розанов, ассистировали ему известный ленинградский хирург Иван Иванович Греков и профессор Алексей Васильевич Мартынов. Однако организм Фрунзе оказался совсем не восприимчив к наркозу. Анестезиолог Алексей Дмитриевич Очкин начал со щадящего наркоза эфиром, но Фрунзе так и не заснул. Тогда Очкин перешёл на наркоз хлороформом, который всегда считался очень опасным, и от которого на западе практически полностью отказались, делая исключения лишь в особых ситуациях. Но совмещение эфира и хлороформа, как правило, приводило к смерти пациента. Доктор Очкин же не только совместил эти два препарата, но и передозировал эфир в 4, а хлороформ – в 1,5 раза. В итоге совмещения и передозировки препаратов у Фрунзе на операционном столе наступила острая сердечно-сосудистая недостаточность, его перевезли в палату, где он скончался, не приходя в сознание, спустя сутки, 31 октября 1925 года. Эта трагическая смерть национального героя в условиях отсутствия информации не могла не породить гигантскую волну сплетен и слухов, наиболее талантливым отражением которых и стала повесть Бориса Пильняка. Считалось, что ставшая смертельной для Фрунзе анестезия была применена заведомо намеренно. Ещё больше уверенность в том, что Фрунзе «зарезали», укрепило самоубийство Софьи Алексеевны. Кроме того, в пользу злонамеренности действий Очкина говорит его блестящая карьера после смерти Фрунзе: сначала он без защиты диссертации стал доктором медицинских наук, потом его назначили профессором, потом он возглавил одно из вновь созданных хирургических отделений «Кремлёвки». Впрочем, биография Очкина может говорить и об обратном: исполнителей, как правило, убирают, чтобы чего лишнего не сболтнули. А действия Очкина могли быть ошибкой, просто оказавшейся кому-то выгодной, как и действия полоумного ван дер Люббе, который поджог рейхстаг, что и было использовано Гитлером для расправы над коммунистами.

После смерти обоих родителей для опеки над оставшимися сиротами детьми командарма был назначен опекунский совет во главе с приемником Фрунзе на посту наркомвоенмора Климентом Ефремофичем Ворошиловым. Он со своей женой Голдой (Екатериной) Давидовной жили этажом выше семьи Фрунзе. Пока бабушки были в состоянии обихаживать и воспитывать Таню и Тиму, Ворошиловы появлялись в их доме лишь в качестве гостей. Ворошилов подарил детям щенка, но бабушкам с ним было труднее, чем с внуками, и они его куда-то сплавили, возможно, вернули дарителям.

В 1931 году обе бабушки умерли, дети остались совсем одни, и Голда Давидовна предложила Татьяне и Тимуру поехать вместе с ними, да и вообще жить дальше одной семьёй. Дети согласились, и потом никогда не пожалели об этом. Заручившись согласием детей, Ворошиловы получили специальное Постановление Политбюро ЦК ВКП(б) на усыновление. С улицы Грановского большая семья перебралась в Кремль. Пара была бездетна, и любила Таню и Тиму искренне всем сердцем, но при этом не позволяла им всего и не дала стать «золотой молодёжью». Понятно, что полностью заменить мать и отца посторонние люди не могут, но дети Фрунзе никогда не чувствовали себя заброшенными пасынками – Ворошиловы относились к ним как к своим детям.

Брат и сестра очень любили друг друга, ведь, несмотря на любовь и заботу четы Ворошиловых, они чувствовали, что других по-настоящему родных людей у них на земле нет, и, может быть, никогда и не будет – время такое. Тима, хоть и младше был на три года, по праву мужчины хотел быть главным, опекать и защищать сестру. Так это и осталось до последних дней его короткой жизни. Как большинство пацанов, Тимур был озорник и забияка, а уж с такой-то «крышей» мог позволить себе много. Хотя драться не любил, и «связями» практически не злоупотреблял. В то же время мальчик он был умный, интеллигентный, начитанный и эрудированный. Он интересовался музыкой, поэзией, театром, живописью. Многие дети тогдашней «элиты» учились в одной школе. Одноклассником Тимура был сын члена Политбюро, секретаря ЦК Степан Микоян. В 1938-м они вместе вступили в комсомол, а в начале 40-х, когда оба решили стать лётчиками и поступили в Качинское училище, они уже были настоящими друзьями. (Военными лётчиками стали Алексей и Владимир Микоян, Леонид Хрущёв – оба они погибли, Василий Сталин. Никто из них за широкие папины спины не прятался, в тылу не отсиживался). В школу они приехали 18 августа, попали в одну лётную группу, и целый год в казарме и в палатке спали на соседних койках. Лётчиком Тимур был увлечённым и отчаянным. Про таких говорят – лихой, но, по мнению опытных пилотов, для лётчика такая лихость – самая опасная. Инструктор училища сказал, что Тимур долго не пролетает. Тем не менее, в сентябре 1941-го училище Тимур окончил с отличием.

В первые дни войны советские ВВС понесли большие потери и испытывали острый кадровый голод. Восполнить его можно было лишь сократив срок обучения лётчиков в училищах, и молодые ребята летели на фронт, имея очень маленький налёт.

Поначалу Тимура Фрунзе на фронт отправлять не хотели, держали при штабе ВВС, но он так приставал к приёмному отцу, что тот был просто вынужден пойти навстречу пасынку, и пообещал, что поспособствует тому, чтобы Тимура отправили на фронт. Ворошилов обещание выполнил, а потом до конца жизни не мог простить себе этого.

В конце декабря 1941 года лейтенант Фрунзе прибыл в 161 истребительный авиаполк 57-й смешанной авиадивизии Северо-Западного фронта. Долго повоевать ему не пришлось – сбылось пророчество инструктора, и в воздухе он провёл всего 11 часов. Однако эффективность его боевой работы была весьма высока: в ходе 8 боевых вылетов два самолёта противника Тимур сбил сам, и ещё один – в группе.

В последнем, 9-м боевом вылете 19 января 1942 года пара истребителей Як-1 выполняла задание по прикрытию с воздуха наземных войск. В районе Старой Руссы ведущий пары лейтенант Иван Шутов обнаружил 30 вражеских бомбардировщиков, направлявшихся к нашим позициям. Корректировщик Hs 126 стал лёгкой добычей, в бою был сбит истребитель Messerschmitt Bf. Однако другие Bf 109, сопровождавшие бомбардировщики, перестроились и сбили ведущего, он выпрыгнул с парашютом и остался жив. Тимур, прикрывая самолёт Шутова, полностью израсходовал боезапас, и вероятно, был или тяжело ранен, или сразу убит наповал: с земли было хорошо видно, что, идущая на малой высоте машина ведёт себя неуверенно, раскачивается, а потом и вовсе воткнулась в землю на своей территории. Подоспевшие советские солдаты сумели достать из горящего самолёта лётчика, но он был уже мёртв. Первый заместитель наркома внутренних дел Всеволод Меркулов сообщил Ворошилову, что лейтенант Фрунзе был убит прямым попаданием снаряда в голову. Похоронили его в посёлке Крестцы. О смерти брата через несколько дней Татьяне по телефону сообщил приёмный отец. 16 марта 1942 года Тимуру Фрунзе было присвоено звание Героя Советского Союза. После войны Татьяна добилась, чтобы останки брата были перенесены в Москву на Новодевичье кладбище.

апреля 1453 г. султан Мехмед II Завоеватель раскинул свой походный шатёр на европейском берегу Босфора. Началась осада Города. Именно так – с заглавной буквы. По той простой причине, что Константинополь был единственным. Единственным настоящим центром европейской цивилизации. Его потеря окончательно разделила течение истории на «до» и «после».

К этому важнейшему эпизоду отношение сложилось странное. Дескать, и так всё шло к тому, что Константинополь будет захвачен турками. Их тьмы и тьмы, а в Городе только и умеют, что молиться и совершать крестные ходы. Да и вообще время Византии уже подошло к концу – она одряхлела и обладала всего лишь тенью былого величия.

Действительности это, мягко говоря, не соответствует. Даже с чисто военной точки зрения «обречённость» Константинополя – вопрос спорный. Красивые песни о непобедимых суровых бойцах ислама и изнеженных греках, которые не знают, с какого конца браться за меч – не более, чем плод недобросовестной пропаганды.

В реальности взятие Города стоило Мехмеду II очень и очень большой крови. И это несмотря на то, что к подготовке он отнёсся весьма ответственно.

Так, Константинополь был изолирован со стороны суши и со стороны Чёрного моря, где султан в кратчайшие сроки возвёл крепость Румелихисар, которая имела неофициальное, но очень характерное название – Богаз-кесен. То есть «Перерезающая глотку».

Для осады и штурма Мехмед подготовил войско общей численностью до 150 тысяч человек, куда входили непосредственно штурмовые отряды, сапёры и артиллерия. В те времена артиллерия считалась сильной, если на тысячу солдат приходилось одно орудие, производящее от 3 до 5 выстрелов в день. Бомбардировка Константинополя велась ежедневно на протяжении 6 недель. В день производилось от 100 до 150 выстрелов, причём довольно эффективно использовались бомбарды венгерского инженера Урбана. В частности, «Базилика», которая метала каменные ядра весом в полтонны на расстояние до 2 км. Словом, подготовлено всё было умело, грех жаловаться. Город с населением в 50 тысяч и войском не более 10 тысяч должен был сразу упасть к ногам султана.

Но не упал. Если составить график сражений с 6 апреля по 29 мая, то выйдет, что турки раз за разом терпели поражение.

7 апреля. Штурм передовых укреплений. Отбит с уроном для турок.

12 апреля. Турецкий флот пытается прорваться в бухту Золотого Рога. Атака отбита.

17-18 апреля – ночная атака турок, четырёхчасовой бой. Позиции удержаны, атака отбита без потерь и с большим уроном для турок.

20 апреля три венецианские галеры с оружием и золотом, а также один греческий корабль с зерном прорываются в осаждённый Константинополь. Командующий турецким флотом Балтоглу проигрывает этот бой вчистую. Султан в ярости приказывает пороть его плетьми.

7 мая. Турки с помощью артиллерии проделывают значительную брешь в районе ворот св. Романа. Использование венгерской бомбарды «Базилика» почти виртуозное. Но развить успех не могут – греки контратакуют, турки бегут.

16 мая. Греки взрывают турецкий подкоп под стены Константинополя. Взятые в подземном бою пленные турки сдают все остальные подкопы. Они взрываются или заливаются водой.

18-19 мая. Греки делают вылазку, подрывают и сжигают турецкие осадные башни.

После всех этих щелчков по носу «непобедимый» Мехмед Завоеватель берёт тайм-аут. Настроение у него подавленное. Первый советник султана, Али-паша, изрекает: «Относительно этого я с самого начала предугадывал, как будет, и часто говорил тебе это, но ты меня не слушал. И теперь опять, если тебе это угодно, хорошо было бы уйти отсюда, чтобы не случилось с нами чего худшего».

Тем не менее, в ночь с 28 на 29 мая назначается приступ. И он поначалу не приносит успеха туркам. Отборные штурмовые отряды готовы дрогнуть. Некоторые даже бегут. Однако за их спинами стоят надёжные люди. Чауши и равдухи – полицейские и судебные чины османов. Которые в этот критический момент не сплоховали: «Они стали бить отступающих железными палками и плетьми, чтобы те не показывали спины врагу. Кто опишет крики, вопли и горестные стоны избитых!»

Но и это не приносит успеха. Штурмовые отряды всё-таки откатываются. В том единственном месте, где несколько сотен турок сумели прорваться в город через бреши, их попросту окружили и вырезали до последнего человека.

На чашу весов бросают последнее. Вот что обещает султан своему «непобедимому» войску, которое вроде как пылко верует и вроде как готово воевать во имя высоких идеалов ислама: «Если победим, жалованье, которое я уплачиваю, будет увеличено вдвое с сегодняшнего дня и до конца жизни. И на три дня весь город будет вашим. Что награбите там – золотую утварь или одежду, или пленных, будут то мужчины и женщины, дети и младенцы, вы вольны распоряжаться их жизнью и смертью, никто не потребует от вас ответа». Призыв к животным, низменным инстинктам – действительно последнее средство. Никакими идеалами здесь и не пахнет – только кровь, насилие, зверство.

Последний император Восточной Римской Империи Константин XI отлично это понимал. Свидетельством тому – его речь перед последним штурмом Города. «Те, кто идёт против нас, подобны бессловесным животным. Пусть же будут направлены против них и щиты ваши, и мечи, и копья. Думайте так, что охотитесь на множество диких свиней, чтобы знали враги, что они имеют дело не с бессловесными животными, как они сами, а с господами и повелителями их, с потомками эллинов и римлян».

Город был захвачен вечером. Потомки эллинов и римлян не смогли его удержать. Верх взяла жестокая сила, прервавшая правильное течение истории и стеревшая с лица земли последний островок античности, где до последнего момента сохранялась живая европейская цивилизация. Заново к её ценностям Запад придёт только после Возрождения. Которого не понадобилось бы при наличии Константинополя – преемника и наследника Греции и Рима.