6 дн. назад
Из автобиографии Оззи Осборна «Я - Оззи. Все, что мне удалось вспомнить».
«У Дона Ардена была репутация парня, который сделает тебя знаменитым на весь мир, но при этом обдерет до нитки. Он не проворачивал никаких сложных финансовых схем, он просто, черт побери, не платил. Вот и всё. Разговор обычно был примерно такой: "Дон, ты должен мне миллион фунтов, можно мне получить деньги, пожалуйста?" – а он: "Нет, нельзя". Конец разговора. А если лично прийти к нему в офис и попросить денег, то велика вероятность уехать оттуда на скорой.
И вот мы сидели в офисе Дона и слушали его речь. Он был низкорослым парнем, с фигурой и характером злого ротвейлера, а еще у него был невероятный крикливый голос. Он брал трубку и так громко кричал в нее своему администратору, что сотрясалась вся планета. Когда встреча закончилась, мы все встали и сказали, как нам приятно с ним познакомиться и бла-бла-бла, хотя больше не хотели иметь с ним никаких дел. А потом, когда мы выходили из офиса, он представил нас девушке, на которую орал в трубку половину встречи.
"Это Шэрон, моя дочь, – рявкнул он. – Шэрон, проводи этих ребят до машины, хорошо?" Я улыбнулся ей, а она посмотрела на меня с опаской. Наверное, подумала, что я сумасшедший, потому что стоял там в своей пижаме, босиком и с краном от горячей воды вместо кулона.
Но потом, когда Дон вернулся в офис и закрыл за собой дверь, я отмочил шутку, и она улыбнулась. Я чуть не упал. Это была самая красивая улыбка, виденная мной в жизни. А потом она засмеялась. Мне стало так хорошо, когда я услышал ее смех. Я хотел смешить ее снова, и снова, и снова».
#геройнеделиrockfm
«У Дона Ардена была репутация парня, который сделает тебя знаменитым на весь мир, но при этом обдерет до нитки. Он не проворачивал никаких сложных финансовых схем, он просто, черт побери, не платил. Вот и всё. Разговор обычно был примерно такой: "Дон, ты должен мне миллион фунтов, можно мне получить деньги, пожалуйста?" – а он: "Нет, нельзя". Конец разговора. А если лично прийти к нему в офис и попросить денег, то велика вероятность уехать оттуда на скорой.
И вот мы сидели в офисе Дона и слушали его речь. Он был низкорослым парнем, с фигурой и характером злого ротвейлера, а еще у него был невероятный крикливый голос. Он брал трубку и так громко кричал в нее своему администратору, что сотрясалась вся планета. Когда встреча закончилась, мы все встали и сказали, как нам приятно с ним познакомиться и бла-бла-бла, хотя больше не хотели иметь с ним никаких дел. А потом, когда мы выходили из офиса, он представил нас девушке, на которую орал в трубку половину встречи.
"Это Шэрон, моя дочь, – рявкнул он. – Шэрон, проводи этих ребят до машины, хорошо?" Я улыбнулся ей, а она посмотрела на меня с опаской. Наверное, подумала, что я сумасшедший, потому что стоял там в своей пижаме, босиком и с краном от горячей воды вместо кулона.
Но потом, когда Дон вернулся в офис и закрыл за собой дверь, я отмочил шутку, и она улыбнулась. Я чуть не упал. Это была самая красивая улыбка, виденная мной в жизни. А потом она засмеялась. Мне стало так хорошо, когда я услышал ее смех. Я хотел смешить ее снова, и снова, и снова».
#геройнеделиrockfm
Показать больше
12 дн. назад
«Я старалась»: Дана Борисова показала фигуру в купальнике на отдыхе в Крыму. 49-летняя телеведущая и актриса проводит лето в Крыму. Дана Борисова примерила черное монокини на курорте. Звезда экрана наслаждается солнечной погодой в Крыму. Дана выбрала отель в поселке Песчаное в Бахчисарайском районе. Она успела прийти в форму для пляжных фотосессий. Борисова позировала босиком в купальнике у бассейна с шезлонгами. Она продемонстрировала стройное загорелое тело. Телеведущая сделала легкий макияж и собрала светлые волосы в небрежную прическу с выпущенными прядями. «Всё утро старалась, и фото в купальнике получилось. Вроде ничего», — сообщила Борисова
Показать больше
13 дн. назад
«Я видел немцев в трёх разных состояниях. В 1941-42 годах они были сытыми, уверенными завоевателями, с засученными рукавами, как хозяева! В 1943-м году в их поведении уже чувствовалось: «С этими» (советской армией) надо сражаться на равных. В конце 1944-45 годов они ходили с голодными глазами и просили суп у наших солдат на кухне, униженно смотря им в глаза.
Когда началась война, я уже три месяца служил под Хмельницким в мотострелковом полку. Мы все понимали, что война неизбежна, для нас это не было неожиданностью. Больше всего я боялся, что она скоро закончится! Я был уверен, что германские рабочие и крестьяне поднимут восстание, а мы придём, и в Берлине уже будет советская власть. Я искренне так думал, мне хотелось повоевать, я был ещё мальчишкой. А наши женщины плакали, они были мудрее нас.
В первых боях под Уманью я получил ранение, и, будучи на санитарной машине, попал в плен к немцам. Тогда в плен взяли 103 тысячи наших солдат, и я оказался среди них. Чудом удалось сбежать — перебрался через колючую проволоку в соседний деревенский дом. Там у хозяйки попросил одежду, вымазался грязью, чтобы выглядеть как местный, и вышел на улицу. На улице стояли немецкие танки и солдаты, но я, будучи весь в грязи, нахально прошёл мимо них, и никто даже не обратил на меня внимания. Только наши женщины и мужчины, стоявшие напротив, поняли всё, но не сказали ни слова.
Я шёл босиком через всю оккупированную Украину. У меня было почти звериное чутьё — заходя в деревню, я интуитивно знал, в какой дом постучать, чтобы попросить еды, и ни разу не ошибся. Иногда я смотрю современные фильмы о войне, где пленным будто позволяли «лишнее» с женщинами. Я поражаюсь — у меня таких мыслей не было, психология была другая, поведение иное. Была только одна цель: выжить, и она вытесняла всё остальное.
Я был в плену четыре раза, но нигде не задерживался и бежал при первой же возможности. Позже попал в Освенцим.
Приведу один, казалось бы, «безобидный» эпизод: чтобы занять пленных, нас заставляли переносить снаряды с одного угла на другой. Какому-то немцу во мне что-то не понравилось, и он наказал меня — заставил стоять с тяжёлым снарядом в руках десять минут. Такое мелкое издевательство. Иногда немцы бросали сигарету на землю и наблюдали, как пленные борются за неё.
Советских военнопленных содержали как животных, с алюминиевыми жетонами на груди. Пленные англичане, французы, канадцы, итальянцы жили иначе — почти как свободные, работали, играли в волейбол, получали письма и посылки, делились шоколадом с охранниками.
Нас освободили советские солдаты, и это сыграло большую роль: если бы нас освободили американцы, я бы сразу попал в ГУЛАГ.
Меня допрашивали тридцать три раза, а потом ещё долго следили за мной. Помню, на одном из первых допросов мне, человеку, который голодал несколько лет и был ослаблен лагерем, дали полный стакан коньяка и сигару — специально, чтобы я выпил и всё выдал. Я болтал всё, что знал! Но, поскольку был уверен в своей невиновности и помнил, что делал и где был каждый день плена, мне поверили. Мне повезло — могли посадить или расстрелять, не разобравшись.
Вообще, я считаю, что хорошо, что всё это было. Благодаря этому я понял людей, понял жизнь.
Когда вернулся домой, отец хотел меня расспросить, как всё было, а мать сразу сказала: «Я не хочу ничего об этом слышать». Так они и не узнали ничего.
После окончания учёбы меня не принимали ни в один театр, где была правительственная ложа, из-за того, что я был в плену во время войны.
В целом, я уверен: если бы история сложилась иначе и фашисты победили, то все сталинские репрессии показались бы нашему народу мелочью. Я хочу, чтобы молодое поколение поняло — они живут благодаря подвигу наших солдат и народа. Я знаю, что тогда ушло много талантливых, сильных людей с другой психологией.
Без знания прошлого, без памяти о войне — нации не будет, мы как народ не состоимся. Иногда в разговорах о прошлом и войне я вижу в глазах людей мысль: «Зачем ты это говоришь?» Люди не хотят тревожиться.
Для меня 9 мая — тяжёлый день. Я стараюсь уйти куда-то побыть одному и отключаю телефон…
Николай Сергеевич Лебедев, народный артист России»
Когда началась война, я уже три месяца служил под Хмельницким в мотострелковом полку. Мы все понимали, что война неизбежна, для нас это не было неожиданностью. Больше всего я боялся, что она скоро закончится! Я был уверен, что германские рабочие и крестьяне поднимут восстание, а мы придём, и в Берлине уже будет советская власть. Я искренне так думал, мне хотелось повоевать, я был ещё мальчишкой. А наши женщины плакали, они были мудрее нас.
В первых боях под Уманью я получил ранение, и, будучи на санитарной машине, попал в плен к немцам. Тогда в плен взяли 103 тысячи наших солдат, и я оказался среди них. Чудом удалось сбежать — перебрался через колючую проволоку в соседний деревенский дом. Там у хозяйки попросил одежду, вымазался грязью, чтобы выглядеть как местный, и вышел на улицу. На улице стояли немецкие танки и солдаты, но я, будучи весь в грязи, нахально прошёл мимо них, и никто даже не обратил на меня внимания. Только наши женщины и мужчины, стоявшие напротив, поняли всё, но не сказали ни слова.
Я шёл босиком через всю оккупированную Украину. У меня было почти звериное чутьё — заходя в деревню, я интуитивно знал, в какой дом постучать, чтобы попросить еды, и ни разу не ошибся. Иногда я смотрю современные фильмы о войне, где пленным будто позволяли «лишнее» с женщинами. Я поражаюсь — у меня таких мыслей не было, психология была другая, поведение иное. Была только одна цель: выжить, и она вытесняла всё остальное.
Я был в плену четыре раза, но нигде не задерживался и бежал при первой же возможности. Позже попал в Освенцим.
Приведу один, казалось бы, «безобидный» эпизод: чтобы занять пленных, нас заставляли переносить снаряды с одного угла на другой. Какому-то немцу во мне что-то не понравилось, и он наказал меня — заставил стоять с тяжёлым снарядом в руках десять минут. Такое мелкое издевательство. Иногда немцы бросали сигарету на землю и наблюдали, как пленные борются за неё.
Советских военнопленных содержали как животных, с алюминиевыми жетонами на груди. Пленные англичане, французы, канадцы, итальянцы жили иначе — почти как свободные, работали, играли в волейбол, получали письма и посылки, делились шоколадом с охранниками.
Нас освободили советские солдаты, и это сыграло большую роль: если бы нас освободили американцы, я бы сразу попал в ГУЛАГ.
Меня допрашивали тридцать три раза, а потом ещё долго следили за мной. Помню, на одном из первых допросов мне, человеку, который голодал несколько лет и был ослаблен лагерем, дали полный стакан коньяка и сигару — специально, чтобы я выпил и всё выдал. Я болтал всё, что знал! Но, поскольку был уверен в своей невиновности и помнил, что делал и где был каждый день плена, мне поверили. Мне повезло — могли посадить или расстрелять, не разобравшись.
Вообще, я считаю, что хорошо, что всё это было. Благодаря этому я понял людей, понял жизнь.
Когда вернулся домой, отец хотел меня расспросить, как всё было, а мать сразу сказала: «Я не хочу ничего об этом слышать». Так они и не узнали ничего.
После окончания учёбы меня не принимали ни в один театр, где была правительственная ложа, из-за того, что я был в плену во время войны.
В целом, я уверен: если бы история сложилась иначе и фашисты победили, то все сталинские репрессии показались бы нашему народу мелочью. Я хочу, чтобы молодое поколение поняло — они живут благодаря подвигу наших солдат и народа. Я знаю, что тогда ушло много талантливых, сильных людей с другой психологией.
Без знания прошлого, без памяти о войне — нации не будет, мы как народ не состоимся. Иногда в разговорах о прошлом и войне я вижу в глазах людей мысль: «Зачем ты это говоришь?» Люди не хотят тревожиться.
Для меня 9 мая — тяжёлый день. Я стараюсь уйти куда-то побыть одному и отключаю телефон…
Николай Сергеевич Лебедев, народный артист России»
Показать больше
13 дн. назад
ПО ПОБЕРЕЖЬЮ ФИНСКОГО ЗАЛИВА
***
Залив рассказывает сказки:
Мурлычит ласково волна.
Лучей в воде искрятся краски,
Как брызги крепкого вина.
Под говорливый гомон чаек,
Иду неспешно босиком.
Из перламутра, крылья створок,
Белеют раковин кругом.
Песок мне ноги обжигает.
На небе шхуны облаков.
Их к горизонту подгоняет
Дыханье свежее ветров.
Торчат в причудливом изгибе,
У сосен, корни из песка.
А над заливом, солнце в нимбе,
Тепло нам шлёт издалека.
***
Золотится поверхность морская,
В уходящего солнца лучах.
И на берег волна набегая,
Тихо плещет в прибрежных камнях.
Белых чаек над водами крики,
Исчезая уходят в закат.
Словно белого хлеба ковриги,
Облака в синем небе парят.
Шепчет саги прибрежная галька
О прошедших давно временах.
И синиц говорливая стайка
Свои песни щебечет в ветвях.
Свежий ветер осоку качает.
К горизонту уходят суда.
Море, звёздное небо встречает,
Что вслед солнцу приходит сюда.
***
Шумят, шумят залива воды.
И волн белеют буруны.
Проходят дни, проходят годы,
Но также катятся они.
Когда - то пушки грохотали.
Вставала красная заря.
За горизонт стремились в дали
Эскадры грозные Петра.
И новый град вставал у моря,
Среди лесов, полей, болот.
За это место с шведом споря,
Творил империю народ.
На смену старым, деревяным
Пришли стальные корабли.
Но также с шумом непрестанным
Белеют гребни волн вдали.
Автор: Сергей Залежний
Автор фото: Сергей Залежний
***
Залив рассказывает сказки:
Мурлычит ласково волна.
Лучей в воде искрятся краски,
Как брызги крепкого вина.
Под говорливый гомон чаек,
Иду неспешно босиком.
Из перламутра, крылья створок,
Белеют раковин кругом.
Песок мне ноги обжигает.
На небе шхуны облаков.
Их к горизонту подгоняет
Дыханье свежее ветров.
Торчат в причудливом изгибе,
У сосен, корни из песка.
А над заливом, солнце в нимбе,
Тепло нам шлёт издалека.
***
Золотится поверхность морская,
В уходящего солнца лучах.
И на берег волна набегая,
Тихо плещет в прибрежных камнях.
Белых чаек над водами крики,
Исчезая уходят в закат.
Словно белого хлеба ковриги,
Облака в синем небе парят.
Шепчет саги прибрежная галька
О прошедших давно временах.
И синиц говорливая стайка
Свои песни щебечет в ветвях.
Свежий ветер осоку качает.
К горизонту уходят суда.
Море, звёздное небо встречает,
Что вслед солнцу приходит сюда.
***
Шумят, шумят залива воды.
И волн белеют буруны.
Проходят дни, проходят годы,
Но также катятся они.
Когда - то пушки грохотали.
Вставала красная заря.
За горизонт стремились в дали
Эскадры грозные Петра.
И новый град вставал у моря,
Среди лесов, полей, болот.
За это место с шведом споря,
Творил империю народ.
На смену старым, деревяным
Пришли стальные корабли.
Но также с шумом непрестанным
Белеют гребни волн вдали.
Автор: Сергей Залежний
Автор фото: Сергей Залежний
Показать больше
13 дн. назад
12+ «Когда ты меня заберешь» — спрашивала я маму.
Мне было пять, когда я научилась звонить маме.
Для этого я опасливо кралась в прихожую, к телефону, и набирала цифры, указанные в бабушкиной записной книжке, напротив маминого имени: «Нина, Москва, домашний».
Мой указательный пальчик нырял в нужные кружочки цифр, и накручивал телефонный диск.
— Алло! Алло! — разрывал нытье гудков мамин встревоженный голос.
Там, в Москве, она слышала короткие трели междугороднего звонка и понимала: что-то случилось.
Бабушка и дедушка, растившие меня в приморском городе, никогда не звонили просто так. Никогда.
Так договорились изначально, потому что любой звонок — это деньги, лишних денег ни у кого нет, поэтому, если никто не звонит, значит, все в порядке.
Мама хватала трубку в панике:
— Алло!
— Когда ты меня заберешь? — спрашивала я.
— Все в порядке? — спрашивала мама.
— Когда ты меня заберешь? — спрашивала я.
— Где бабушка? Дедушка? — спрашивала мама.
— Когда ты меня заберешь? — спрашивала я.
— Разве тебе плохо с бабушкой и дедушкой? — спрашивала мама.
Я всегда недоумевала: почему взрослые отвечают не на тот вопрос, который им задают, и чаще всего отвечают вопросами. Ведь на мой вопрос «когда?» ответ должен быть совсем другим. Например, «скоро», или «завтра», или «через неделю». Мама так никогда не отвечала. Никогда.
Меня постоянно наказывали за эти звонки. Ставили в угол.
«Ишь ты, миллионерша, — злилась бабушка на меня и добавляла, обращаясь к дедушке. — Ну сделай что-нибудь!»
Дедушка делал что-нибудь, но это было бесполезно. Он прятал от меня записную книжку, но номер я знала наизусть, он выключал телефонный шнур из розетки, но я быстро нашла, как включить его обратно, он поставил телефон на высокую полку для шапок, но я научилась залезать туда, выстроив лестницу из банкетки и табуретки, он однажды просто спрятал от меня телефон. А я пошла и позвонила маме от соседки тети Нади.
— Когда ты меня заберешь? — спросила я у мамы.
А мама вдруг заплакала и сказала:
— Сил моих больше нет… Заберу на неделе… В сад пойдешь здесь…
Вечером был скандал. Бабушка пила валокордин, дедушка смотрел новости на пределе громкости, я стояла в углу.
— Довела мать! Довела! — кричала бабушка в мою сторону, перекрикивая голос диктора из телевизора. — Будешь ходить теперь в детский сад, как сирота! Вот посмотришь!
Все мои друзья во дворе ходили в детский сад, и никто из них не был сиротой. Я не понимала, почему меня всегда пугали детским садом и призывали радоваться, что я живу с бабушкой и дедушкой и в сад не хожу.
В саду много детей и игрушек, никто оттуда не возвращается несчастным.
Через неделю за мной из Москвы прилетела мама. Она выглядела растерянной. Сказала непонятное мне слово — «дожала». Я не поняла, хорошее это слово или плохое, я была в дымке счастья.
Я улетала к маме и папе. Туда, в Москву. Я буду ходить там в детский сад, а вечером мама будет меня забирать и кормить сосиской и зеленым горошком. Я такое видела в кино. А потом мама будет укрывать меня одеялком и рассказывать на ночь сказку.
Мне не нужны ни сосиски, ни сказки, ни горошек, ни одеялки — мне нужна мама и больше никто.
В ночь перед отлетом у бабушки случилась истерика. Я слышала, как она била на кухне посуду, кричала «Зачем?» и «Как мы без нее? Кааак? Я же ее вынянчила! С рождения!», а дедушка и мама ловили бабушкины руки и успокаивали.
— Успокойся! Успокойся! — кричал дедушка. И это его «успокойся!» было худшим успокоительным в мире.
— Мы попробуем, мы просто попробуем, может, ей не понравится в саду, — бормотала мама.
Я смотрела в потолок и думала о том, что если мне не понравится в саду, об этом никто не узнает. Я хочу жить с мамой. Хочу и буду.
Мы с мамой улетели в Москву в августе 1987 года.
В сентябре я пошла в московский детский сад около дома. Мне было почти шесть (в ноябре день рождения), я пошла в подготовительную группу.
Моя первая воспитательница отличалась строгостью, которая превращалась в грубость в отсутствие родителей. В группе было 26 детей, я пришла 27-й, чем вызвала возмущение воспитателя. Мол, и так перебор, а тут пихают и пихают.
Мы, дети, все ее боялись. Утром многие плакали, висли на родителях. Родители силой отдирали от себя детские ладошки.
Я никогда не плакала, даже когда очень хотелось. Я понимала, что на кону — жизнь с мамой и ее поцелуй перед сном.
Каждый вечер мама звонила бабушке и заставляла меня поговорить с ней. По факту я слушала, как бабушка плачет в трубку. Из-за меня. Я слушала, как бабушка всхлипывает в трубку и смотрела на маму в поисках сочувствия.
Но мама качала головой, всем своим видом показывая, что эту кашу заварила я.
Вместо одеяла меня накрывали ответственностью, вместо сказки рассказывали о том, что надо ценить родных и близких. Вероятно, подразумевалось, что я — не ценю.
В саду было мучительно. Я не умела играть с другими детьми, умела только заниматься, как с бабушкой. На занятиях я была выскочкой, всегда тянула руку.
— Какое это животное? — спрашивала воспитательница, показывая группе картинку лося.
— Олень?
— Коза?
— Носорог?
Дети не знали, а я знала.
— Лось! — отвечала я.
Воспитательница кивала, но поджимала губы. Словно была не рада. Она не могла мне простить, что я — двадцать седьмая.
На обед был суп.
В супе плавал вареный лук. Я ненавижу лук. Бабушка очень вкусно готовила всегда и знала мою нелюбовь к луку. А тут, в саду, всем плевать, что я люблю и не люблю.
Я аккуратно выпивала бульон, сцеживая его в ложку по краям, а жижу оставляла в тарелке.
Воспитательница зачерпывала ложку жижи, сверху распластался лук.
— Открывай рот, — говорила она.
Я тяжело дышала, умоляюще смотрела на нее, качала головой. Только не это.
— Открывай!
— Я наелась.
— Открывай! Я кому сказала?
Я покорно открывала рот, и мне туда заливали ненавистную луковую жижу, и задраивали рот слюнявчиком.
— Жуй. Жуй. Жуй, я сказала!
Я жевала, преодолевая рвотный рефлекс. Проглатывала. Потом меня отчаянно рвало в группе…
Воспитательница звонила маме.
— Не надо, не надо маме, — умоляла я. — Я больше так не буду. Не надо дергать ее с работы…
— Надо!
Мама приходила дерганная, забирала меня порывисто, нервно.
— Ты не выглядишь больной, — говорила она мне. И я чувствовала свою вину, что я — не больна.
Мне хотелось рассказать про лук, и про злую воспитательницу, и про все, но в пять лет слова «несправедливость» еще не было в моем лексиконе. Я не могла сформулировать свои мысли и просто плакала, тихо поскуливая.
— Хватит реветь, — злилась мама.
Я с собой в сад брала любимую игрушку — деревянного клоуна. Мне его подарил папа. В группу со своими игрушками было нельзя, приходилось оставлять клоуна в шкафчике. Однажды я взяла его с собой на прогулку.
— Нельзя брать с собой игрушки на улицу! — грозно сказала воспитательница.
— Я не знала, я думала, в группу нельзя, — пролепетала я и попыталась запихнуть клоуна в карман курточки. Но промахнулась. Клоун упал в лужу. Я его подняла, снова попыталась спрятать в карман, а он снова выпал.
Воспитательница подняла моего клоуна и… снова бросила в лужу.
Я наклонилась, подняла, она выхватила его и снова бросила. Я снова подняла. Она снова выхватила и снова бросила.
Я не поняла этой игры. Мне хотелось плакать. Вокруг стояли дети из нашей группы. Хулиган Петька смеялся. А тихоня Антон плакал. Все дети разные.
Мой клоун лежал в луже. Я не понимала, зачем поднимать его, если его снова бросят.
— Руки-крюки, — сказала мне воспитательница, наклонилась и забрала моего клоуна. Сказала, что пожалуется маме на мое поведение и отдаст игрушку.
— Руки-крюки, — сказала мне воспитательница, наклонилась и забрала моего клоуна. Сказала, что пожалуется маме на мое поведение и отдаст игрушку только маме.
— Я не знала, что нельзя, — крикнула я, чуть не плача, в спину воспитательницы. — Я больше так не буду.
Вечером мама отдала мне клоуна и спросила устало:
— Почему я каждый вечер должна выслушивать жалобы на тебя? Неужели так сложно просто слушаться воспитателя?
Я не знала, как ответить. Ответ получался какой-то очень длинный, я не могла его сформулировать.
— Я больше так не буду, — сказала я, привычно растворяясь в чувстве вины.
— Меня уволят с работы. Мне постоянно жалуются на тебя, звонят из сада. Мне приходится отпрашиваться. Меня уволят, Оля, и нам нечего будет есть.
Я молчу. Я совсем не знаю, что говорить.
Мне казалось, что жить с мамой — это счастье, но пока это совсем не выглядело счастьем. Даже наоборот.
Никаких сказок, горошков, одеялок. Только рвота, злость и клоуны в лужах…
Во время тихого часа в саду полагалось спать или лежать с закрытыми глазами. Я послушно лежала, не спала.
Рядом со мной на своей кровати лежал хулиган и задира Петька, который все время подкалывал другого моего соседа — тихоню Антошку.
Антошка спал со специальной пеленкой, у него не получалось контролировать свою физиологию. Это было неизменным поводом для шуток Петьки. Вот и в тот день он довел Антошку до слез, потому что, дождавшись, когда воспитатель выйдет, на всю группу громко прошептал: «Антошка — коричневые трусы! Антошка — какашка». Другие дети смеялись. Антошка лежал рядом и горько плакал. И я плакала от обиды за него.
— Хватит! Хватит! Хватит! — не выдержала я, крикнула в Петьку зло, что есть силы.
Мой голос раздался в полной тишине, отскочил от стен.
— Савельева, встать!
Воспитательница нависла надо мной огромной скалой. Я сползла с кроватки. Она схватила меня за плечо и поволокла на выход. Завела в туалет и поставила в угол.
— Постой и подумай о том, как орать в тихий час на всю группу! А я пойду матери позвоню…
— Не надо, — заплакала я. — Пожалуйста, не надо… Пожалуйста, я больше так не буду, никогда не буду, не звоните маме…
— Я ушла звонить, — сказала она и вышла из туалета.
Я стояла в углу, босиком на холодном полу, в клетчатой, сшитой мне бабушкой пижамке и горько плакала…
Мама забрала меня пораньше. Ничего не сказала, смотрела с осуждением. Это было самое страшное — молчаливое осуждение. Отчуждение.
В тот день я легла спать пораньше, потому что настроения играть не было никакого. К полуночи выяснилось, что я вся горю. Выз
Мне было пять, когда я научилась звонить маме.
Для этого я опасливо кралась в прихожую, к телефону, и набирала цифры, указанные в бабушкиной записной книжке, напротив маминого имени: «Нина, Москва, домашний».
Мой указательный пальчик нырял в нужные кружочки цифр, и накручивал телефонный диск.
— Алло! Алло! — разрывал нытье гудков мамин встревоженный голос.
Там, в Москве, она слышала короткие трели междугороднего звонка и понимала: что-то случилось.
Бабушка и дедушка, растившие меня в приморском городе, никогда не звонили просто так. Никогда.
Так договорились изначально, потому что любой звонок — это деньги, лишних денег ни у кого нет, поэтому, если никто не звонит, значит, все в порядке.
Мама хватала трубку в панике:
— Алло!
— Когда ты меня заберешь? — спрашивала я.
— Все в порядке? — спрашивала мама.
— Когда ты меня заберешь? — спрашивала я.
— Где бабушка? Дедушка? — спрашивала мама.
— Когда ты меня заберешь? — спрашивала я.
— Разве тебе плохо с бабушкой и дедушкой? — спрашивала мама.
Я всегда недоумевала: почему взрослые отвечают не на тот вопрос, который им задают, и чаще всего отвечают вопросами. Ведь на мой вопрос «когда?» ответ должен быть совсем другим. Например, «скоро», или «завтра», или «через неделю». Мама так никогда не отвечала. Никогда.
Меня постоянно наказывали за эти звонки. Ставили в угол.
«Ишь ты, миллионерша, — злилась бабушка на меня и добавляла, обращаясь к дедушке. — Ну сделай что-нибудь!»
Дедушка делал что-нибудь, но это было бесполезно. Он прятал от меня записную книжку, но номер я знала наизусть, он выключал телефонный шнур из розетки, но я быстро нашла, как включить его обратно, он поставил телефон на высокую полку для шапок, но я научилась залезать туда, выстроив лестницу из банкетки и табуретки, он однажды просто спрятал от меня телефон. А я пошла и позвонила маме от соседки тети Нади.
— Когда ты меня заберешь? — спросила я у мамы.
А мама вдруг заплакала и сказала:
— Сил моих больше нет… Заберу на неделе… В сад пойдешь здесь…
Вечером был скандал. Бабушка пила валокордин, дедушка смотрел новости на пределе громкости, я стояла в углу.
— Довела мать! Довела! — кричала бабушка в мою сторону, перекрикивая голос диктора из телевизора. — Будешь ходить теперь в детский сад, как сирота! Вот посмотришь!
Все мои друзья во дворе ходили в детский сад, и никто из них не был сиротой. Я не понимала, почему меня всегда пугали детским садом и призывали радоваться, что я живу с бабушкой и дедушкой и в сад не хожу.
В саду много детей и игрушек, никто оттуда не возвращается несчастным.
Через неделю за мной из Москвы прилетела мама. Она выглядела растерянной. Сказала непонятное мне слово — «дожала». Я не поняла, хорошее это слово или плохое, я была в дымке счастья.
Я улетала к маме и папе. Туда, в Москву. Я буду ходить там в детский сад, а вечером мама будет меня забирать и кормить сосиской и зеленым горошком. Я такое видела в кино. А потом мама будет укрывать меня одеялком и рассказывать на ночь сказку.
Мне не нужны ни сосиски, ни сказки, ни горошек, ни одеялки — мне нужна мама и больше никто.
В ночь перед отлетом у бабушки случилась истерика. Я слышала, как она била на кухне посуду, кричала «Зачем?» и «Как мы без нее? Кааак? Я же ее вынянчила! С рождения!», а дедушка и мама ловили бабушкины руки и успокаивали.
— Успокойся! Успокойся! — кричал дедушка. И это его «успокойся!» было худшим успокоительным в мире.
— Мы попробуем, мы просто попробуем, может, ей не понравится в саду, — бормотала мама.
Я смотрела в потолок и думала о том, что если мне не понравится в саду, об этом никто не узнает. Я хочу жить с мамой. Хочу и буду.
Мы с мамой улетели в Москву в августе 1987 года.
В сентябре я пошла в московский детский сад около дома. Мне было почти шесть (в ноябре день рождения), я пошла в подготовительную группу.
Моя первая воспитательница отличалась строгостью, которая превращалась в грубость в отсутствие родителей. В группе было 26 детей, я пришла 27-й, чем вызвала возмущение воспитателя. Мол, и так перебор, а тут пихают и пихают.
Мы, дети, все ее боялись. Утром многие плакали, висли на родителях. Родители силой отдирали от себя детские ладошки.
Я никогда не плакала, даже когда очень хотелось. Я понимала, что на кону — жизнь с мамой и ее поцелуй перед сном.
Каждый вечер мама звонила бабушке и заставляла меня поговорить с ней. По факту я слушала, как бабушка плачет в трубку. Из-за меня. Я слушала, как бабушка всхлипывает в трубку и смотрела на маму в поисках сочувствия.
Но мама качала головой, всем своим видом показывая, что эту кашу заварила я.
Вместо одеяла меня накрывали ответственностью, вместо сказки рассказывали о том, что надо ценить родных и близких. Вероятно, подразумевалось, что я — не ценю.
В саду было мучительно. Я не умела играть с другими детьми, умела только заниматься, как с бабушкой. На занятиях я была выскочкой, всегда тянула руку.
— Какое это животное? — спрашивала воспитательница, показывая группе картинку лося.
— Олень?
— Коза?
— Носорог?
Дети не знали, а я знала.
— Лось! — отвечала я.
Воспитательница кивала, но поджимала губы. Словно была не рада. Она не могла мне простить, что я — двадцать седьмая.
На обед был суп.
В супе плавал вареный лук. Я ненавижу лук. Бабушка очень вкусно готовила всегда и знала мою нелюбовь к луку. А тут, в саду, всем плевать, что я люблю и не люблю.
Я аккуратно выпивала бульон, сцеживая его в ложку по краям, а жижу оставляла в тарелке.
Воспитательница зачерпывала ложку жижи, сверху распластался лук.
— Открывай рот, — говорила она.
Я тяжело дышала, умоляюще смотрела на нее, качала головой. Только не это.
— Открывай!
— Я наелась.
— Открывай! Я кому сказала?
Я покорно открывала рот, и мне туда заливали ненавистную луковую жижу, и задраивали рот слюнявчиком.
— Жуй. Жуй. Жуй, я сказала!
Я жевала, преодолевая рвотный рефлекс. Проглатывала. Потом меня отчаянно рвало в группе…
Воспитательница звонила маме.
— Не надо, не надо маме, — умоляла я. — Я больше так не буду. Не надо дергать ее с работы…
— Надо!
Мама приходила дерганная, забирала меня порывисто, нервно.
— Ты не выглядишь больной, — говорила она мне. И я чувствовала свою вину, что я — не больна.
Мне хотелось рассказать про лук, и про злую воспитательницу, и про все, но в пять лет слова «несправедливость» еще не было в моем лексиконе. Я не могла сформулировать свои мысли и просто плакала, тихо поскуливая.
— Хватит реветь, — злилась мама.
Я с собой в сад брала любимую игрушку — деревянного клоуна. Мне его подарил папа. В группу со своими игрушками было нельзя, приходилось оставлять клоуна в шкафчике. Однажды я взяла его с собой на прогулку.
— Нельзя брать с собой игрушки на улицу! — грозно сказала воспитательница.
— Я не знала, я думала, в группу нельзя, — пролепетала я и попыталась запихнуть клоуна в карман курточки. Но промахнулась. Клоун упал в лужу. Я его подняла, снова попыталась спрятать в карман, а он снова выпал.
Воспитательница подняла моего клоуна и… снова бросила в лужу.
Я наклонилась, подняла, она выхватила его и снова бросила. Я снова подняла. Она снова выхватила и снова бросила.
Я не поняла этой игры. Мне хотелось плакать. Вокруг стояли дети из нашей группы. Хулиган Петька смеялся. А тихоня Антон плакал. Все дети разные.
Мой клоун лежал в луже. Я не понимала, зачем поднимать его, если его снова бросят.
— Руки-крюки, — сказала мне воспитательница, наклонилась и забрала моего клоуна. Сказала, что пожалуется маме на мое поведение и отдаст игрушку.
— Руки-крюки, — сказала мне воспитательница, наклонилась и забрала моего клоуна. Сказала, что пожалуется маме на мое поведение и отдаст игрушку только маме.
— Я не знала, что нельзя, — крикнула я, чуть не плача, в спину воспитательницы. — Я больше так не буду.
Вечером мама отдала мне клоуна и спросила устало:
— Почему я каждый вечер должна выслушивать жалобы на тебя? Неужели так сложно просто слушаться воспитателя?
Я не знала, как ответить. Ответ получался какой-то очень длинный, я не могла его сформулировать.
— Я больше так не буду, — сказала я, привычно растворяясь в чувстве вины.
— Меня уволят с работы. Мне постоянно жалуются на тебя, звонят из сада. Мне приходится отпрашиваться. Меня уволят, Оля, и нам нечего будет есть.
Я молчу. Я совсем не знаю, что говорить.
Мне казалось, что жить с мамой — это счастье, но пока это совсем не выглядело счастьем. Даже наоборот.
Никаких сказок, горошков, одеялок. Только рвота, злость и клоуны в лужах…
Во время тихого часа в саду полагалось спать или лежать с закрытыми глазами. Я послушно лежала, не спала.
Рядом со мной на своей кровати лежал хулиган и задира Петька, который все время подкалывал другого моего соседа — тихоню Антошку.
Антошка спал со специальной пеленкой, у него не получалось контролировать свою физиологию. Это было неизменным поводом для шуток Петьки. Вот и в тот день он довел Антошку до слез, потому что, дождавшись, когда воспитатель выйдет, на всю группу громко прошептал: «Антошка — коричневые трусы! Антошка — какашка». Другие дети смеялись. Антошка лежал рядом и горько плакал. И я плакала от обиды за него.
— Хватит! Хватит! Хватит! — не выдержала я, крикнула в Петьку зло, что есть силы.
Мой голос раздался в полной тишине, отскочил от стен.
— Савельева, встать!
Воспитательница нависла надо мной огромной скалой. Я сползла с кроватки. Она схватила меня за плечо и поволокла на выход. Завела в туалет и поставила в угол.
— Постой и подумай о том, как орать в тихий час на всю группу! А я пойду матери позвоню…
— Не надо, — заплакала я. — Пожалуйста, не надо… Пожалуйста, я больше так не буду, никогда не буду, не звоните маме…
— Я ушла звонить, — сказала она и вышла из туалета.
Я стояла в углу, босиком на холодном полу, в клетчатой, сшитой мне бабушкой пижамке и горько плакала…
Мама забрала меня пораньше. Ничего не сказала, смотрела с осуждением. Это было самое страшное — молчаливое осуждение. Отчуждение.
В тот день я легла спать пораньше, потому что настроения играть не было никакого. К полуночи выяснилось, что я вся горю. Выз
Показать больше
15 дн. назад
🌿 Пришло время для рекомендации от Озара из истории "И Поглотит Нас Морок"!
"Я долго думал, что посоветовать, чтобы увидеть твою улыбку. Что знаю я, волхв, слуга богов?
Но кое в чём всё-таки смыслю…
Когда долго живёшь рядом с лесом и водой, начинаешь понимать простые вещи. Не те, которые встречаются в книгах или речах мудрецов, а те, что телом узнаются. Без теорий.
Вот, например, ходить босиком. Не ради пользы. Просто чтобы снова почувствовать землю. Потому что, пока ты в обуви, ты всегда как будто немного в стороне: от травы, от сырой почвы, от утренней росы. А потом однажды пройдёшься по холодному мху без лаптей — и всё, назад не хочется.
И, конечно, вода.
Ты просто сидишь, смотришь, как она течёт, как рябит поверхность, и вдруг всё внутри начинает меняться. Муть оседает. Мысли распутываются. Вода очищает не только душу, но и то, что у тебя в голове.
Хотел ещё рассказать, как правильно делать яблочное вино, терпкое, немного медовое. Но, думаю, боги не одобрят. Им не понравится, что ты начнёшь варить своё счастье сам.
Так что просто сходи к реке. Разуйся. И помолчи.
Хотя бы раз в этом месяце. И... кто знает, может, мы повстречаемся где-то на берегу?"
😌 Что помогает вам расслабиться и насладиться тишиной? Делитесь своими способами в комментариях!
"Я долго думал, что посоветовать, чтобы увидеть твою улыбку. Что знаю я, волхв, слуга богов?
Но кое в чём всё-таки смыслю…
Когда долго живёшь рядом с лесом и водой, начинаешь понимать простые вещи. Не те, которые встречаются в книгах или речах мудрецов, а те, что телом узнаются. Без теорий.
Вот, например, ходить босиком. Не ради пользы. Просто чтобы снова почувствовать землю. Потому что, пока ты в обуви, ты всегда как будто немного в стороне: от травы, от сырой почвы, от утренней росы. А потом однажды пройдёшься по холодному мху без лаптей — и всё, назад не хочется.
И, конечно, вода.
Ты просто сидишь, смотришь, как она течёт, как рябит поверхность, и вдруг всё внутри начинает меняться. Муть оседает. Мысли распутываются. Вода очищает не только душу, но и то, что у тебя в голове.
Хотел ещё рассказать, как правильно делать яблочное вино, терпкое, немного медовое. Но, думаю, боги не одобрят. Им не понравится, что ты начнёшь варить своё счастье сам.
Так что просто сходи к реке. Разуйся. И помолчи.
Хотя бы раз в этом месяце. И... кто знает, может, мы повстречаемся где-то на берегу?"
😌 Что помогает вам расслабиться и насладиться тишиной? Делитесь своими способами в комментариях!
Показать больше
16 дн. назад
Лето в детстве не начинается с календаря. Оно начинается с первого раза, когда идёшь босиком по нагретому асфальту. Когда пахнет шлангом, поливом, мокрой пылью. Когда солнце не просто светит, а будто играет с тобой в догонялки.
Это время, когда день растягивается, как жвачка «Love is…», и ты не знаешь, где утро, а где вечер. Когда фрукты вкуснее, песни громче, а время — будто чужое, его никто не считает.
Лето в нулевых — это не про заграницы и отели. Это про местное мороженое, про карусель с облезшей краской, про сарай, который становится штабом. И если в голове ещё осталась хоть капля этой магии — значит, лето всё ещё живёт внутри.
Хочешь — запускай мыльные пузыри, хочешь — просто сиди на ступеньках. Главное — не забывай, как это чувствуется.
Это время, когда день растягивается, как жвачка «Love is…», и ты не знаешь, где утро, а где вечер. Когда фрукты вкуснее, песни громче, а время — будто чужое, его никто не считает.
Лето в нулевых — это не про заграницы и отели. Это про местное мороженое, про карусель с облезшей краской, про сарай, который становится штабом. И если в голове ещё осталась хоть капля этой магии — значит, лето всё ещё живёт внутри.
Хочешь — запускай мыльные пузыри, хочешь — просто сиди на ступеньках. Главное — не забывай, как это чувствуется.
Показать больше
19 дн. назад
На пляже пансионата «Шахтёр» в Тульской области молния ударила в мокрый песок у кромки воды, убив трёх человек. Как выяснилось, жертвы были босиком — электрический разряд прошёл по влажной поверхности.
Те, кто находился в пляжной обуви, например, в сланцах, избежали поражения током. По словам очевидцев, именно резиновая подошва спасла им жизнь. Этот трагический случай стал напоминанием о важности осторожности во время грозы.
Те, кто находился в пляжной обуви, например, в сланцах, избежали поражения током. По словам очевидцев, именно резиновая подошва спасла им жизнь. Этот трагический случай стал напоминанием о важности осторожности во время грозы.
Показать больше
20 дн. назад
Деньги в теле
Знаете ли вы, что наше тело —это магнит, способный притянуть все, что угодно?На карте тела человека «записано» все. Особенности личности, весь предыдущий жизненный опыт, психологические травмы и определенные тенденции дальнейшего развития.
На любую актуальную проблему тело отзывается напряжением, оно бывает хроническим или временным. Хроническое напряжение (блокировки) указывает на устойчивые поведенческие стереотипы человека. Временные — на внезапно возникшую и еще до конца не отработанную проблему (как оперативная память).
Есть ли в теле деньги? Конечно, есть.
Зон денег в теле четыре.Одна из них связана со способом получения денег, другая — с тем, как они уходят, третья — с накопительством, четвертая — с умением обращать деньги в богатство.
Первая зона денег — это шея. Оцените ее состояние. Можете ли вы свободно, без напряжения и хруста вертеть шеей и поворачивать голову по сторонам? Если да — то также легко вы можете увидеть разнообразные способы получения денег.
Шея для человека — это зона возможностей и свободы выбора! Свободная, подвижная, легкая незаблокированная шея говорит о том, что с выбором у вас все в порядке. Вы видите для себя множество вариантов развития событий и не усматриваете проблемы в изменении сценариев своей жизни. Легко принимаете как себя, так и других людей. Не имеете жестких ригидных установок. Легко идете на компромисс. Свободно выражаете свои мысли и чувства. Легко высказываете свое собственное мнение.
Свободная шея придает телу живость, а самому человеку быстроту реакции. Скорее всего, вы прирожденный руководитель, администратор или топ-менеджер, во всяком случае, с деньгами проблем быть не должно точно.
Люди с заблокированной шеей смотрят только прямо. Это взгляд подчиненного, офицера или солдата, это взгляд человека, нацеленного двигаться только вперед, игнорируя все новые «вводные» и помехи. Что может быть, действительно, оправдано на плацу, но никак не допустимо в легко и быстро меняющемся финансовом мире, где часто успех обеспечивается вовлеченностью человека в процесс и способностью быстро принимать решения.
Проанализируйте свои финансовые сценарии. Возможно, вы упрямы и недоверчивы, часто сопротивляетесь и в ответ встречаетесь с сопротивлением своих клиентов, если работаете с людьми. Не увлекаетесь ли вы чрезмерно одними и теми же технологиями? Не захватывает ли вас полностью одна финансовая схема, которую вы начинаете активно всем навязывать?
«Смотри туда — только туда», — как бы говорит ваше тело. Важно знать, что в телесно-психической структуре человека трудно отследить, что первично, а что вторично. Бывает, человек вначале закрепощает, буквально забивает собственное тело, а оно уже своим напряжением создает устойчивые психологические сценарии поведения, а бывает наоборот — психологическая травма или установка закрепляет напряжение в теле, а оно, в свою очередь, постоянно напоминает человеку об однажды пережитом негативном опыте и заставляет поступать стереотипно.
Второе - зона распределения денег. И это, конечно, руки. Не зря говорят — деньги утекают сквозь пальцы.
Представьте себе, что кто-то, неважно кто, протягивает вам купюру. Протяните руку и возьмите ее. Как вы это будете делать? Оцените, не возникло ли в руке напряжения, когда вы тянулись к воображаемой купюре. Если возникло, то где? В кисти? Значит, для вас имеет значение, как вам дают деньги, кто их дает, с какими словами. Вы придаете большое значение ритуальности получения денег. Не понравится, как дают, — можете отказаться даже от заработанного. Хорошо ли это? Не слишком ли много условностей и церемоний?
Напряжение появилось в предплечье? Вам трудно принимать решения по деньгам. Не туда и не сюда, как говорится. Вам трудно брать, трудно отдавать, трудно делать покупки и вкладывать деньги. Прежде чем решиться на что-то, вы десять раз подумаете и часто именно из-за этого оказываетесь в проигрыше. «Кто не рискует, тот не пьет шампанского» — вспоминайте об этом иногда, и деньги сами польются вам в руки.
Если напряжение появилось в плече, вам трудно пустить деньги в свою жизнь. Взять-то вы их можете, а вот дальше начинаются душевные терзания. Возможно, вы из тех, кто считает, что деньги — грязь, деньги развращают человека. Подсознательно вы дистанцируетесь от них. Деньги всегда стоят на пороге вашего дома, а вот в дом вы их не пускаете. Одумайтесь, ведь им может надоесть там стоять, и что вы будете делать тогда?
Как вы передаете деньги? Широким движением руки протягиваете развернутую купюру — вы щедрый и уверенный в себе человек. Держите купюру близко к себе и ждете пока человек сам протянет за ней руку — вы не уверены в том, что эти деньги стоит отдавать. Возможно, робки, не очень уверены в себе и тяжело расстаетесь с деньгами. Передаете купюру сложенной вдвое — если это случайность — ничего страшного. А вот если вы всегда складываете купюру, прежде чем ее отдать, то, возможно, вы бессознательно боитесь денег, ответственности за них и делаете все, чтобы их стало меньше. Сворачиваете купюру многократно и передаете, тесно сжав в кулачке, — почему вы так боитесь и стесняетесь себя, денег, способа их передачи? Достаете купюру, но не отдаете сразу, а предваряете передачу длинным монологом о чем-нибудь — подумайте, а почему вы так делаете? Возможно, вам доставляет удовольствие смотреть на неудобство собеседника; возможно, вы не уверены, что деньги надо отдать; а может, вам по жизни трудно даются решения и вы всегда чуть-чуть «тормозите», когда уже пора сделать шаг.
Третьей зоной денег является живот и таз. Не зря богатого человека всегда изображают этаким толстяком с большим животом. Но большой живот — это одновременно и знак того, что у человека много страхов. А страхи не позволяют нам свободно распоряжаться деньгами. Страх потерять благосостояние проявляется в жадности, а жадность в полноте. Так как же быть? Мягкий, но не полный, подтянутый аккуратный животик, свободные движения тазом, изящная походка, как у восточных танцовщиц и танцовщиков, свидетельствуют — перед нами человек, довольный жизнью, человек, умеющий радоваться и получать удовольствие от каждого мгновения, искушенный во всех плотских наслаждениях и не комплексующий в вопросах увеличения своего богатства. Поэтому, хотите денег, займитесь восточными танцами. Тем более что костюмы восточных див как будто специально предназначены для приманивания денег, так играют на солнце золотые украшения, а разве не монетами расшиты накидки и головные уборы?
Любопытно, что одна из зон неразумного накопительства — это печально известные галифе (на бедре, сзади). У людей жадных, особенно, жадных до чужих денег, галифе будь-те-нате. А у тех, кто легко расстается с деньгами и спокойно тратит их на других людей, — с этой частью тела все в порядке. Прямая логика: будете жадничать — придется разоряться на антицеллюлитные кремы и массажи, не будете — и крем не понадобится.
И, наконец, зона увеличения богатства — это ноги. Чем крепче ноги, тем легче человеку построить свое благосостояние. Дом, стабильный бизнес, крепкий доход, предметы роскоши. Все это принадлежность уже не денег, но богатства.
Чтобы удержать богатство, надо крепко стоять на ногах. Поэтому, если у вас слабые ноги, вы часто оступаетесь, подворачиваете стопы, у вас были случайные, нелепые переломы, у вас варикоз или любые другие болезни ног, все это указывает на то , что стабильности у вас нет, а, возможно вы ее боитесь.
Научитесь крепко стоять на ногах. Выработайте себе походку победителя. Ступайте на всю стопу, пружиня в коленях и перенося вес тела на опорную ногу. Перестаньте ходить на каблуках, пока не научитесь чувствовать опору под ногами. Летом чаще ходите босиком по земле. Укрепляйте ноги и устанавливайте утраченную связь с землей. И тогда вам легче будет создать материальную опору в жизни.
Знаете ли вы, что наше тело —это магнит, способный притянуть все, что угодно?На карте тела человека «записано» все. Особенности личности, весь предыдущий жизненный опыт, психологические травмы и определенные тенденции дальнейшего развития.
На любую актуальную проблему тело отзывается напряжением, оно бывает хроническим или временным. Хроническое напряжение (блокировки) указывает на устойчивые поведенческие стереотипы человека. Временные — на внезапно возникшую и еще до конца не отработанную проблему (как оперативная память).
Есть ли в теле деньги? Конечно, есть.
Зон денег в теле четыре.Одна из них связана со способом получения денег, другая — с тем, как они уходят, третья — с накопительством, четвертая — с умением обращать деньги в богатство.
Первая зона денег — это шея. Оцените ее состояние. Можете ли вы свободно, без напряжения и хруста вертеть шеей и поворачивать голову по сторонам? Если да — то также легко вы можете увидеть разнообразные способы получения денег.
Шея для человека — это зона возможностей и свободы выбора! Свободная, подвижная, легкая незаблокированная шея говорит о том, что с выбором у вас все в порядке. Вы видите для себя множество вариантов развития событий и не усматриваете проблемы в изменении сценариев своей жизни. Легко принимаете как себя, так и других людей. Не имеете жестких ригидных установок. Легко идете на компромисс. Свободно выражаете свои мысли и чувства. Легко высказываете свое собственное мнение.
Свободная шея придает телу живость, а самому человеку быстроту реакции. Скорее всего, вы прирожденный руководитель, администратор или топ-менеджер, во всяком случае, с деньгами проблем быть не должно точно.
Люди с заблокированной шеей смотрят только прямо. Это взгляд подчиненного, офицера или солдата, это взгляд человека, нацеленного двигаться только вперед, игнорируя все новые «вводные» и помехи. Что может быть, действительно, оправдано на плацу, но никак не допустимо в легко и быстро меняющемся финансовом мире, где часто успех обеспечивается вовлеченностью человека в процесс и способностью быстро принимать решения.
Проанализируйте свои финансовые сценарии. Возможно, вы упрямы и недоверчивы, часто сопротивляетесь и в ответ встречаетесь с сопротивлением своих клиентов, если работаете с людьми. Не увлекаетесь ли вы чрезмерно одними и теми же технологиями? Не захватывает ли вас полностью одна финансовая схема, которую вы начинаете активно всем навязывать?
«Смотри туда — только туда», — как бы говорит ваше тело. Важно знать, что в телесно-психической структуре человека трудно отследить, что первично, а что вторично. Бывает, человек вначале закрепощает, буквально забивает собственное тело, а оно уже своим напряжением создает устойчивые психологические сценарии поведения, а бывает наоборот — психологическая травма или установка закрепляет напряжение в теле, а оно, в свою очередь, постоянно напоминает человеку об однажды пережитом негативном опыте и заставляет поступать стереотипно.
Второе - зона распределения денег. И это, конечно, руки. Не зря говорят — деньги утекают сквозь пальцы.
Представьте себе, что кто-то, неважно кто, протягивает вам купюру. Протяните руку и возьмите ее. Как вы это будете делать? Оцените, не возникло ли в руке напряжения, когда вы тянулись к воображаемой купюре. Если возникло, то где? В кисти? Значит, для вас имеет значение, как вам дают деньги, кто их дает, с какими словами. Вы придаете большое значение ритуальности получения денег. Не понравится, как дают, — можете отказаться даже от заработанного. Хорошо ли это? Не слишком ли много условностей и церемоний?
Напряжение появилось в предплечье? Вам трудно принимать решения по деньгам. Не туда и не сюда, как говорится. Вам трудно брать, трудно отдавать, трудно делать покупки и вкладывать деньги. Прежде чем решиться на что-то, вы десять раз подумаете и часто именно из-за этого оказываетесь в проигрыше. «Кто не рискует, тот не пьет шампанского» — вспоминайте об этом иногда, и деньги сами польются вам в руки.
Если напряжение появилось в плече, вам трудно пустить деньги в свою жизнь. Взять-то вы их можете, а вот дальше начинаются душевные терзания. Возможно, вы из тех, кто считает, что деньги — грязь, деньги развращают человека. Подсознательно вы дистанцируетесь от них. Деньги всегда стоят на пороге вашего дома, а вот в дом вы их не пускаете. Одумайтесь, ведь им может надоесть там стоять, и что вы будете делать тогда?
Как вы передаете деньги? Широким движением руки протягиваете развернутую купюру — вы щедрый и уверенный в себе человек. Держите купюру близко к себе и ждете пока человек сам протянет за ней руку — вы не уверены в том, что эти деньги стоит отдавать. Возможно, робки, не очень уверены в себе и тяжело расстаетесь с деньгами. Передаете купюру сложенной вдвое — если это случайность — ничего страшного. А вот если вы всегда складываете купюру, прежде чем ее отдать, то, возможно, вы бессознательно боитесь денег, ответственности за них и делаете все, чтобы их стало меньше. Сворачиваете купюру многократно и передаете, тесно сжав в кулачке, — почему вы так боитесь и стесняетесь себя, денег, способа их передачи? Достаете купюру, но не отдаете сразу, а предваряете передачу длинным монологом о чем-нибудь — подумайте, а почему вы так делаете? Возможно, вам доставляет удовольствие смотреть на неудобство собеседника; возможно, вы не уверены, что деньги надо отдать; а может, вам по жизни трудно даются решения и вы всегда чуть-чуть «тормозите», когда уже пора сделать шаг.
Третьей зоной денег является живот и таз. Не зря богатого человека всегда изображают этаким толстяком с большим животом. Но большой живот — это одновременно и знак того, что у человека много страхов. А страхи не позволяют нам свободно распоряжаться деньгами. Страх потерять благосостояние проявляется в жадности, а жадность в полноте. Так как же быть? Мягкий, но не полный, подтянутый аккуратный животик, свободные движения тазом, изящная походка, как у восточных танцовщиц и танцовщиков, свидетельствуют — перед нами человек, довольный жизнью, человек, умеющий радоваться и получать удовольствие от каждого мгновения, искушенный во всех плотских наслаждениях и не комплексующий в вопросах увеличения своего богатства. Поэтому, хотите денег, займитесь восточными танцами. Тем более что костюмы восточных див как будто специально предназначены для приманивания денег, так играют на солнце золотые украшения, а разве не монетами расшиты накидки и головные уборы?
Любопытно, что одна из зон неразумного накопительства — это печально известные галифе (на бедре, сзади). У людей жадных, особенно, жадных до чужих денег, галифе будь-те-нате. А у тех, кто легко расстается с деньгами и спокойно тратит их на других людей, — с этой частью тела все в порядке. Прямая логика: будете жадничать — придется разоряться на антицеллюлитные кремы и массажи, не будете — и крем не понадобится.
И, наконец, зона увеличения богатства — это ноги. Чем крепче ноги, тем легче человеку построить свое благосостояние. Дом, стабильный бизнес, крепкий доход, предметы роскоши. Все это принадлежность уже не денег, но богатства.
Чтобы удержать богатство, надо крепко стоять на ногах. Поэтому, если у вас слабые ноги, вы часто оступаетесь, подворачиваете стопы, у вас были случайные, нелепые переломы, у вас варикоз или любые другие болезни ног, все это указывает на то , что стабильности у вас нет, а, возможно вы ее боитесь.
Научитесь крепко стоять на ногах. Выработайте себе походку победителя. Ступайте на всю стопу, пружиня в коленях и перенося вес тела на опорную ногу. Перестаньте ходить на каблуках, пока не научитесь чувствовать опору под ногами. Летом чаще ходите босиком по земле. Укрепляйте ноги и устанавливайте утраченную связь с землей. И тогда вам легче будет создать материальную опору в жизни.
Показать больше
21 дн. назад
Не жалею, не зову, не плачу,
Все пройдет, как с белых яблонь дым.
Увяданья золотом охваченный,
Я не буду больше молодым.
Ты теперь не так уж будешь биться,
Сердце, тронутое холодком,
И страна березового ситца
Не заманит шляться босиком.
Дух бродяжий! ты все реже, реже
Расшевеливаешь пламень уст
О моя утраченная свежесть,
Буйство глаз и половодье чувств.
Я теперь скупее стал в желаньях,
Жизнь моя? иль ты приснилась мне?
Словно я весенней гулкой ранью
Проскакал на розовом коне.
Все мы, все мы в этом мире тленны,
Тихо льется с кленов листьев медь…
Будь же ты вовек благословенно,
Что пришло процвесть и умереть.
Сергей Есенин
1922
Все пройдет, как с белых яблонь дым.
Увяданья золотом охваченный,
Я не буду больше молодым.
Ты теперь не так уж будешь биться,
Сердце, тронутое холодком,
И страна березового ситца
Не заманит шляться босиком.
Дух бродяжий! ты все реже, реже
Расшевеливаешь пламень уст
О моя утраченная свежесть,
Буйство глаз и половодье чувств.
Я теперь скупее стал в желаньях,
Жизнь моя? иль ты приснилась мне?
Словно я весенней гулкой ранью
Проскакал на розовом коне.
Все мы, все мы в этом мире тленны,
Тихо льется с кленов листьев медь…
Будь же ты вовек благословенно,
Что пришло процвесть и умереть.
Сергей Есенин
1922
Показать больше
5 мс. назад
Плачь и смотри, со стороны
Счастье босиком по ковру перед сном
Плачь и смотри, у него глаза твои.
Счастье босиком по ковру перед сном
Плачь и смотри, у него глаза твои.
5 мс. назад
Плачь и смотри, со стороны
Счастье босиком по ковру перед сном
Плачь и смотри, у него глаза твои.
Счастье босиком по ковру перед сном
Плачь и смотри, у него глаза твои.
5 мс. назад
Плачь и смотри, со стороны
Счастье босиком по ковру перед сном
Плачь и смотри, у него глаза твои.
Счастье босиком по ковру перед сном
Плачь и смотри, у него глаза твои.
5 мс. назад
❤️ Папина дочка. Кого мы представляем? Заласканную девочку, которая ездит на папиной шее в прямом смысле в детстве, в переносном — став постарше. Саша, младшая дочь Льва Николаевича Толстого, в такой формат не вписывалась никогда…
Не ко двору
Классик был плодовит не только на прославившие его сочинения, к 1884 году в семье уже насчитывалось бы одиннадцать детей, если бы трое не умерли во младенчестве. Супруга Софья Андреевна не скрывала: она смертельно устала. Носить, рожать, растить. Сперва она пыталась избавиться от нежеланного бремени бабушкиными методами, потом решалась обратиться к врачам, что в те времена практиковалось нечасто. Сколько Бог дал, стольким даруй жизнь. Пришлось даровать, поскольку никто помочь отчаявшейся женщине не смог. 17 июня, накануне родов, её супруг, обуреваемый мыслями о судьбах мира и измученный её придирками по поводу и без, ушёл из дома куда глаза глядят. Он давно уж мечтал отправиться босиком по Руси, жить под открытым небом, зарабатывать кусок хлеба простым трудом…
В тот раз, опомнившись, он вернулся в Ясную Поляну посреди ночи, аккурат к рождению дочери Александры. Однако кое-как примириться супруги смогли лишь спустя четыре года с появлением сына Ванечки/ставшего любимцем всей семьи. Увы, этого белокурого ангела вскоре забрали на Небеса. Мать, обезумев от горя, срывалась на маленькой Саше: «Ванечке не дал Бог жить, а тебя мать и рожать не хотела, а ты вон какая выросла!» Выросла Александра большой, грузной, некрасивой. Вечно занятой отец не обращал на неё внимания, братья уже выросли и жили отдельно, гувернантки хором твердили, что младшая из барышень Толстых несносная девчонка, ей лишь бы на лошадях скакать! Лишь сестра Татьяна уделяла.ей внимание и ласку, но в 1898 году она вышла замуж, и 14-летняя Саша оказалась предоставлена сама себе в большом родительском доме…
Правая рука
Даниил Хармс, славившийся острым языком, по Льву Николаевичу особенно любил «пройтись»: «Сонечка, ангелочек, сделай мне тюрьку». Она возражает: «Лёвушка, ты же видишь, я «Войну и мир» переписываю». «А-а-а, — возопил он, -так я и знал, что тебе мой литературный фимиам дороже моего «Я». И костыль задрожал в его судорожной руке». Это, разумеется, литературный анекдот, но в отсутствие компьютеров и ксероксов свеженаписанные рукописи,полные помарок и опечаток, на которые Гений просто не обращал внимания, переписывать набело, действительно, долгими годами брака приходилось Софье Андреевне. В один прекрасный день эстафету переняла Александра. Дальше больше — вот младшая дочка уже пишет от имени отца ответы на письма многочисленных поклонников и последователей, а вот Сашенька уже папенькин лучший друг.
Как произошло это превращение? Никакого чуда, дочь буквально выслужила у отца его драгоценное внимание кропотливым трудом! Научилась работать на модной новинке — печатной машинке «ремингтон» и сидела за ней ночи напролёт, лишь бы только угодить ему. А надо сказать, почерк у Льва Николаевича был похлеще докторского, он сам порой не мог разобрать, что начеркал. А Саша могла всегда! Рано утром этот добровольный секретарь приносила отцу чистовики, он ласково ей улыбался и благодарил, и она забывала об усталости, чувствовала себя в полном восторге!
Именно Сашу, и только её, Толстой посвятил в давно задуманное — покинуть Ясную Поляну, дом,её мать, всё и всех, начать новую светлую жизнь… Она даже помогала ему собираться в ту ставшую знаменитой осеннюю ночь 1910 года! Да что там, скажи он ей спрыгнуть с моста — ни мгновения не помедлила бы… Она же вскоре сидела подле него, когда он умирал. Последние семь дней и ночей с Ним она запомнит навсегда. Любви чище и сильнее ей не было дано испытать.
То ли ты сделала?
«Человек умер, но его отношение к миру продолжает действовать на людей, даже не так, как при жизни, а в огромное число раз сильнее, и действие это по мере разумности и любовности увеличивается и растёт, как всё живое, никогда не прекращаясь…» Так писал Лев Толстой задолго до кончины, так и произошло с его дочерью Александрой. Каждый свой поступок она оценивала с точки зрения: то ли я сделала, что хотел бы отец? Ей было 30, когда грянула Первая мировая. Ни минуты не беспокоилась она о том,что не создала собственной семьи, не родила детей, как её ровесницы. Сердце болело о другом — надо на фронт. Беда. Собрала букетик полевых цветов, положила на могилу отцу, попрощалась мысленно и уехала. Мать пыталась остановить, образумить, да куда там -вся в отца, упрямая толстовская порода! С годами Александра и внешне всё больше на него походила: плотного телосложения, с высоким лбом, толстым, чисто отцовским носом, под пенсне -серые пытливые глаза, его глаза. Скольких она спасла в той кровавой мясорубке — не сосчитать. И раны врачевала, и организовывала санитарные отряды и передвижные госпитали, школы и столовые для оставшихся сиротами детей. Отец гордился бы. И не потому, что дочь наградили тремя Георгиевскими крестами и даже удостоили звания полковника, а потому, что души спасала, своей не щадя…
Вернулась Александра с войны уже в другую страну, большевистскую, всё разгромлено, разграблено, нужно было спасать наследие отца. Она превратила родную усадьбу в музей Толстого, возглавила колоссальный проект — подготовку к печати первого собрания сочинения писателя. Выпустила более 90 томов текстов величайшего классика, а купить не могла ни одного экземпляра, жила, как нищенка, все наряды — та латаная одежонка, что на ней изо дня в день…
Отец считал важнейшим делом образование крестьянских детей, и Александра продолжила его дело, скотный двор её силами превратился в уютную школу. Только вот всё чаще наведывались проверяющие — как ведётся антирелигиозное воспитание? А как она могла его вести, будучи глубоко верующим человеком? Разве товарищи не знают, что её отец,хотя и «зеркало русской революции», но верил в Христа?!
Впрочем, два месяца в тюрьме на Лубянке и полгода в Новоспасском лагере Александра провела не за религиозные убеждения, а почти случайно. Для неё же с каждым днём становилось яснее — всё закономерно, в Советской России ей места нет.
В 1929 году Толстая уехала в Японию читать лекции об отце. И хотя истовых «толстовцев» в Стране восходящего солнца она встретила немало, слишком экзотической там была жизнь для русской женщины. Власти требовали возвращения в Советский Союз, Александра Львовна эмигрировала в Америку. Больше Ясную Поляну, родной дом, могилу отца она не увидит никогда.
На той стороне
Ей 47 лет, она в чужой стране, без денег, без связей. Спасибо терпению гувернанток, язык знала в совершенстве. Спасибо отцу, который своим примером показал, когда пахал землю с крестьянами, — нужно уметь трудиться не только умственно, но и физически. Помогли и навыки работы на конюшне, где она пропадала в детстве. На клочке земли Александра мал по малу создала ферму, работала от зари до -зари. Но душа искала и иного. Толстой удалось найти товарищей и основать в США Толстовский благотворительный фонд. Он помогал беженцам, эмигрантам. сиротам, всем русским, которые, как и сама Толстая, оказались дома не у дел.
Неподалёку от Нью-Йорка Александра Львовна с присущей ей фамильной энергией построила детский дом, больницу, интернат для престарелых, библиотеку, церковь. Горько было узнать, что на родине её детище именовали «разбойничьим гнездом », газеты пестрели в адрес Толстой обвинениями в измене и шпионаже. Официально Александру Львовну Толстую реабилитировали только в 1994 году. Ей об этом не суждено было узнать, она скончалась в сентябре 1979 года в возрасте 95 лет. Крепкий отцовский стержень держал её на земле, несмотря на все тяготы и лишения. И он же заставлял её писать. О своей судьбе, вместившей несколько разных жизней, главная среди которых — жизнь с Отцом.
Не ко двору
Классик был плодовит не только на прославившие его сочинения, к 1884 году в семье уже насчитывалось бы одиннадцать детей, если бы трое не умерли во младенчестве. Супруга Софья Андреевна не скрывала: она смертельно устала. Носить, рожать, растить. Сперва она пыталась избавиться от нежеланного бремени бабушкиными методами, потом решалась обратиться к врачам, что в те времена практиковалось нечасто. Сколько Бог дал, стольким даруй жизнь. Пришлось даровать, поскольку никто помочь отчаявшейся женщине не смог. 17 июня, накануне родов, её супруг, обуреваемый мыслями о судьбах мира и измученный её придирками по поводу и без, ушёл из дома куда глаза глядят. Он давно уж мечтал отправиться босиком по Руси, жить под открытым небом, зарабатывать кусок хлеба простым трудом…
В тот раз, опомнившись, он вернулся в Ясную Поляну посреди ночи, аккурат к рождению дочери Александры. Однако кое-как примириться супруги смогли лишь спустя четыре года с появлением сына Ванечки/ставшего любимцем всей семьи. Увы, этого белокурого ангела вскоре забрали на Небеса. Мать, обезумев от горя, срывалась на маленькой Саше: «Ванечке не дал Бог жить, а тебя мать и рожать не хотела, а ты вон какая выросла!» Выросла Александра большой, грузной, некрасивой. Вечно занятой отец не обращал на неё внимания, братья уже выросли и жили отдельно, гувернантки хором твердили, что младшая из барышень Толстых несносная девчонка, ей лишь бы на лошадях скакать! Лишь сестра Татьяна уделяла.ей внимание и ласку, но в 1898 году она вышла замуж, и 14-летняя Саша оказалась предоставлена сама себе в большом родительском доме…
Правая рука
Даниил Хармс, славившийся острым языком, по Льву Николаевичу особенно любил «пройтись»: «Сонечка, ангелочек, сделай мне тюрьку». Она возражает: «Лёвушка, ты же видишь, я «Войну и мир» переписываю». «А-а-а, — возопил он, -так я и знал, что тебе мой литературный фимиам дороже моего «Я». И костыль задрожал в его судорожной руке». Это, разумеется, литературный анекдот, но в отсутствие компьютеров и ксероксов свеженаписанные рукописи,полные помарок и опечаток, на которые Гений просто не обращал внимания, переписывать набело, действительно, долгими годами брака приходилось Софье Андреевне. В один прекрасный день эстафету переняла Александра. Дальше больше — вот младшая дочка уже пишет от имени отца ответы на письма многочисленных поклонников и последователей, а вот Сашенька уже папенькин лучший друг.
Как произошло это превращение? Никакого чуда, дочь буквально выслужила у отца его драгоценное внимание кропотливым трудом! Научилась работать на модной новинке — печатной машинке «ремингтон» и сидела за ней ночи напролёт, лишь бы только угодить ему. А надо сказать, почерк у Льва Николаевича был похлеще докторского, он сам порой не мог разобрать, что начеркал. А Саша могла всегда! Рано утром этот добровольный секретарь приносила отцу чистовики, он ласково ей улыбался и благодарил, и она забывала об усталости, чувствовала себя в полном восторге!
Именно Сашу, и только её, Толстой посвятил в давно задуманное — покинуть Ясную Поляну, дом,её мать, всё и всех, начать новую светлую жизнь… Она даже помогала ему собираться в ту ставшую знаменитой осеннюю ночь 1910 года! Да что там, скажи он ей спрыгнуть с моста — ни мгновения не помедлила бы… Она же вскоре сидела подле него, когда он умирал. Последние семь дней и ночей с Ним она запомнит навсегда. Любви чище и сильнее ей не было дано испытать.
То ли ты сделала?
«Человек умер, но его отношение к миру продолжает действовать на людей, даже не так, как при жизни, а в огромное число раз сильнее, и действие это по мере разумности и любовности увеличивается и растёт, как всё живое, никогда не прекращаясь…» Так писал Лев Толстой задолго до кончины, так и произошло с его дочерью Александрой. Каждый свой поступок она оценивала с точки зрения: то ли я сделала, что хотел бы отец? Ей было 30, когда грянула Первая мировая. Ни минуты не беспокоилась она о том,что не создала собственной семьи, не родила детей, как её ровесницы. Сердце болело о другом — надо на фронт. Беда. Собрала букетик полевых цветов, положила на могилу отцу, попрощалась мысленно и уехала. Мать пыталась остановить, образумить, да куда там -вся в отца, упрямая толстовская порода! С годами Александра и внешне всё больше на него походила: плотного телосложения, с высоким лбом, толстым, чисто отцовским носом, под пенсне -серые пытливые глаза, его глаза. Скольких она спасла в той кровавой мясорубке — не сосчитать. И раны врачевала, и организовывала санитарные отряды и передвижные госпитали, школы и столовые для оставшихся сиротами детей. Отец гордился бы. И не потому, что дочь наградили тремя Георгиевскими крестами и даже удостоили звания полковника, а потому, что души спасала, своей не щадя…
Вернулась Александра с войны уже в другую страну, большевистскую, всё разгромлено, разграблено, нужно было спасать наследие отца. Она превратила родную усадьбу в музей Толстого, возглавила колоссальный проект — подготовку к печати первого собрания сочинения писателя. Выпустила более 90 томов текстов величайшего классика, а купить не могла ни одного экземпляра, жила, как нищенка, все наряды — та латаная одежонка, что на ней изо дня в день…
Отец считал важнейшим делом образование крестьянских детей, и Александра продолжила его дело, скотный двор её силами превратился в уютную школу. Только вот всё чаще наведывались проверяющие — как ведётся антирелигиозное воспитание? А как она могла его вести, будучи глубоко верующим человеком? Разве товарищи не знают, что её отец,хотя и «зеркало русской революции», но верил в Христа?!
Впрочем, два месяца в тюрьме на Лубянке и полгода в Новоспасском лагере Александра провела не за религиозные убеждения, а почти случайно. Для неё же с каждым днём становилось яснее — всё закономерно, в Советской России ей места нет.
В 1929 году Толстая уехала в Японию читать лекции об отце. И хотя истовых «толстовцев» в Стране восходящего солнца она встретила немало, слишком экзотической там была жизнь для русской женщины. Власти требовали возвращения в Советский Союз, Александра Львовна эмигрировала в Америку. Больше Ясную Поляну, родной дом, могилу отца она не увидит никогда.
На той стороне
Ей 47 лет, она в чужой стране, без денег, без связей. Спасибо терпению гувернанток, язык знала в совершенстве. Спасибо отцу, который своим примером показал, когда пахал землю с крестьянами, — нужно уметь трудиться не только умственно, но и физически. Помогли и навыки работы на конюшне, где она пропадала в детстве. На клочке земли Александра мал по малу создала ферму, работала от зари до -зари. Но душа искала и иного. Толстой удалось найти товарищей и основать в США Толстовский благотворительный фонд. Он помогал беженцам, эмигрантам. сиротам, всем русским, которые, как и сама Толстая, оказались дома не у дел.
Неподалёку от Нью-Йорка Александра Львовна с присущей ей фамильной энергией построила детский дом, больницу, интернат для престарелых, библиотеку, церковь. Горько было узнать, что на родине её детище именовали «разбойничьим гнездом », газеты пестрели в адрес Толстой обвинениями в измене и шпионаже. Официально Александру Львовну Толстую реабилитировали только в 1994 году. Ей об этом не суждено было узнать, она скончалась в сентябре 1979 года в возрасте 95 лет. Крепкий отцовский стержень держал её на земле, несмотря на все тяготы и лишения. И он же заставлял её писать. О своей судьбе, вместившей несколько разных жизней, главная среди которых — жизнь с Отцом.
Показать больше
5 мс. назад
Плачь и смотри, со стороны
Счастье босиком по ковру перед сном
Плачь и смотри, у него глаза твои.
Счастье босиком по ковру перед сном
Плачь и смотри, у него глаза твои.
5 мс. назад
Плачь и смотри, со стороны
Счастье босиком по ковру перед сном
Плачь и смотри, у него глаза твои.
Счастье босиком по ковру перед сном
Плачь и смотри, у него глаза твои.
5 мс. назад
Плачь и смотри, со стороны
Счастье босиком по ковру перед сном
Плачь и смотри, у него глаза твои.
Счастье босиком по ковру перед сном
Плачь и смотри, у него глаза твои.
5 мс. назад
Плачь и смотри, со стороны
Счастье босиком по ковру перед сном
Плачь и смотри, у него глаза твои.
Счастье босиком по ковру перед сном
Плачь и смотри, у него глаза твои.
5 мс. назад
Плачь и смотри, со стороны
Счастье босиком по ковру перед сном
Плачь и смотри, у него глаза твои.
Счастье босиком по ковру перед сном
Плачь и смотри, у него глаза твои.
5 мс. назад
Беспомощные дети в хаосе заброшенного дома
Малыши, без одежды и еды, стояли босиком на холодном полу, окружённые беспорядком и полным равнодушием взрослых. Единственными свидетелями их страданий стали стены запущенного жилища и животные, бесцельно бродившие по комнатам.
Когда-то здесь был порядок, но прежняя картина оказалась лишь иллюзией, скрывавшей настоящую проблему. Теперь остаётся вопрос: как долго дети жили в таких условиях, прежде чем их заметили те, кто мог помочь?
Малыши, без одежды и еды, стояли босиком на холодном полу, окружённые беспорядком и полным равнодушием взрослых. Единственными свидетелями их страданий стали стены запущенного жилища и животные, бесцельно бродившие по комнатам.
Когда-то здесь был порядок, но прежняя картина оказалась лишь иллюзией, скрывавшей настоящую проблему. Теперь остаётся вопрос: как долго дети жили в таких условиях, прежде чем их заметили те, кто мог помочь?
Показать больше
5 мс. назад
Беспомощные дети в хаосе заброшенного дома
Малыши, без одежды и еды, стояли босиком на холодном полу, окружённые беспорядком и полным равнодушием взрослых. Единственными свидетелями их страданий стали стены запущенного жилища и животные, бесцельно бродившие по комнатам.
Когда-то здесь был порядок, но прежняя картина оказалась лишь иллюзией, скрывавшей настоящую проблему. Теперь остаётся вопрос: как долго дети жили в таких условиях, прежде чем их заметили те, кто мог помочь?
Малыши, без одежды и еды, стояли босиком на холодном полу, окружённые беспорядком и полным равнодушием взрослых. Единственными свидетелями их страданий стали стены запущенного жилища и животные, бесцельно бродившие по комнатам.
Когда-то здесь был порядок, но прежняя картина оказалась лишь иллюзией, скрывавшей настоящую проблему. Теперь остаётся вопрос: как долго дети жили в таких условиях, прежде чем их заметили те, кто мог помочь?
Показать больше
5 мс. назад
Беспомощные дети в хаосе заброшенного дома
Малыши, без одежды и еды, стояли босиком на холодном полу, окружённые беспорядком и полным равнодушием взрослых. Единственными свидетелями их страданий стали стены запущенного жилища и животные, бесцельно бродившие по комнатам.
Когда-то здесь был порядок, но прежняя картина оказалась лишь иллюзией, скрывавшей настоящую проблему. Теперь остаётся вопрос: как долго дети жили в таких условиях, прежде чем их заметили те, кто мог помочь?
Малыши, без одежды и еды, стояли босиком на холодном полу, окружённые беспорядком и полным равнодушием взрослых. Единственными свидетелями их страданий стали стены запущенного жилища и животные, бесцельно бродившие по комнатам.
Когда-то здесь был порядок, но прежняя картина оказалась лишь иллюзией, скрывавшей настоящую проблему. Теперь остаётся вопрос: как долго дети жили в таких условиях, прежде чем их заметили те, кто мог помочь?
Показать больше
5 мс. назад
Беспомощные дети в хаосе запущенного дома
Малыши, лишённые одежды и еды, стояли босиком на холодном полу, окружённые беспорядком и полным безразличием взрослых. Единственными свидетелями их отчаяния стали стены захламлённого жилища и животные, бесцельно бродившие по комнатам.
Когда-то здесь царил порядок, но прежняя картина оказалась лишь иллюзией, скрывавшей настоящую проблему. Теперь остаётся вопрос: как долго дети жили в таких условиях, прежде чем их увидели те, кто мог помочь?
Малыши, лишённые одежды и еды, стояли босиком на холодном полу, окружённые беспорядком и полным безразличием взрослых. Единственными свидетелями их отчаяния стали стены захламлённого жилища и животные, бесцельно бродившие по комнатам.
Когда-то здесь царил порядок, но прежняя картина оказалась лишь иллюзией, скрывавшей настоящую проблему. Теперь остаётся вопрос: как долго дети жили в таких условиях, прежде чем их увидели те, кто мог помочь?
Показать больше
5 мс. назад
Беспомощные дети в хаосе запущенного дома
Малыши, лишённые одежды и еды, стояли босиком на холодном полу, окружённые беспорядком и полным безразличием взрослых. Единственными свидетелями их отчаяния стали стены захламлённого жилища и животные, бесцельно бродившие по комнатам.
Когда-то здесь царил порядок, но прежняя картина оказалась лишь иллюзией, скрывавшей настоящую проблему. Теперь остаётся вопрос: как долго дети жили в таких условиях, прежде чем их увидели те, кто мог помочь?
Малыши, лишённые одежды и еды, стояли босиком на холодном полу, окружённые беспорядком и полным безразличием взрослых. Единственными свидетелями их отчаяния стали стены захламлённого жилища и животные, бесцельно бродившие по комнатам.
Когда-то здесь царил порядок, но прежняя картина оказалась лишь иллюзией, скрывавшей настоящую проблему. Теперь остаётся вопрос: как долго дети жили в таких условиях, прежде чем их увидели те, кто мог помочь?
Показать больше
5 мс. назад
Беспомощные дети в хаосе запущенного дома
Малыши, лишённые одежды и еды, стояли босиком на холодном полу, окружённые беспорядком и полным безразличием взрослых. Единственными свидетелями их отчаяния стали стены захламлённого жилища и животные, бесцельно бродившие по комнатам.
Когда-то здесь царил порядок, но прежняя картина оказалась лишь иллюзией, скрывавшей настоящую проблему. Теперь остаётся вопрос: как долго дети жили в таких условиях, прежде чем их увидели те, кто мог помочь?
Малыши, лишённые одежды и еды, стояли босиком на холодном полу, окружённые беспорядком и полным безразличием взрослых. Единственными свидетелями их отчаяния стали стены захламлённого жилища и животные, бесцельно бродившие по комнатам.
Когда-то здесь царил порядок, но прежняя картина оказалась лишь иллюзией, скрывавшей настоящую проблему. Теперь остаётся вопрос: как долго дети жили в таких условиях, прежде чем их увидели те, кто мог помочь?
Показать больше
6 мс. назад
Портрет 8-месячной Лены Геринас, который стал символом молочного шоколада «Алёнка» в 1966 году.
До 1964 года у шоколадки «Алёнки», выпускаемой «Красным Октябрём», не было постоянного оформления обёртки. Шоколадки первое время выпускались с разными изображениями и разным цветом обёртки.
Сначала хотели разместить на обертке Алёнушку с картины Васнецова – ту самую, что босиком сидит на камне у реки, дожидаясь братца Иванушку. Но потом решили, что образ несколько депрессивный, и объявили в газете «Вечерняя Москва» конкурс на лучшую детскую фотографию.
Победителем стала фотография заслуженного работника культуры РСФСР Александра Геринаса, которую тот сделал в 1960 году. На фотографии была изображена восьмимесячная дочь, которую по совпадению звали Алёна, в шёлковом платке.
Изображение для упаковки было создано в 1965 году штатным художником фабрики «Красный Октябрь» Михаилом Георгиевичем Масловым. По сравнению с исходной фотографией девочка стала голубоглазой, у неё изменился рот, овал лица и направление взгляда.
Никто такого не ожидал, но в феврале 2000-го года повзрослевшая «Алёнка» громко заявила о себе. 40-летняя фармаколог Елена Геринас подала иск на 5 миллионов рублей к ОАО «Красный Октябрь» о защите нарушенного авторского права, требуя компенсации в размере 5 миллионов рублей и заключения лицензионного договора.
Москвичка заявила, что ее отец никогда не получал денежной компенсации за использование снимка. Она, соответственно, тоже. В доказательство она принесла в суд номера журналов «Советское фото» и «Здоровье» – в свое время там опубликовали ее детский снимок.
Суд длился более двух лет, но Геринас ничего не добилась. Специалисты провели фотопортретную и искусствоведческую экспертизы, после чего суд пришёл к выводу, что изображение на этикетке шоколада «Алёнка» является новым самостоятельным произведением.
Как вам шоколадка? Все тот же вкус?
До 1964 года у шоколадки «Алёнки», выпускаемой «Красным Октябрём», не было постоянного оформления обёртки. Шоколадки первое время выпускались с разными изображениями и разным цветом обёртки.
Сначала хотели разместить на обертке Алёнушку с картины Васнецова – ту самую, что босиком сидит на камне у реки, дожидаясь братца Иванушку. Но потом решили, что образ несколько депрессивный, и объявили в газете «Вечерняя Москва» конкурс на лучшую детскую фотографию.
Победителем стала фотография заслуженного работника культуры РСФСР Александра Геринаса, которую тот сделал в 1960 году. На фотографии была изображена восьмимесячная дочь, которую по совпадению звали Алёна, в шёлковом платке.
Изображение для упаковки было создано в 1965 году штатным художником фабрики «Красный Октябрь» Михаилом Георгиевичем Масловым. По сравнению с исходной фотографией девочка стала голубоглазой, у неё изменился рот, овал лица и направление взгляда.
Никто такого не ожидал, но в феврале 2000-го года повзрослевшая «Алёнка» громко заявила о себе. 40-летняя фармаколог Елена Геринас подала иск на 5 миллионов рублей к ОАО «Красный Октябрь» о защите нарушенного авторского права, требуя компенсации в размере 5 миллионов рублей и заключения лицензионного договора.
Москвичка заявила, что ее отец никогда не получал денежной компенсации за использование снимка. Она, соответственно, тоже. В доказательство она принесла в суд номера журналов «Советское фото» и «Здоровье» – в свое время там опубликовали ее детский снимок.
Суд длился более двух лет, но Геринас ничего не добилась. Специалисты провели фотопортретную и искусствоведческую экспертизы, после чего суд пришёл к выводу, что изображение на этикетке шоколада «Алёнка» является новым самостоятельным произведением.
Как вам шоколадка? Все тот же вкус?
Показать больше
6 мс. назад
Портрет 8-месячной Лены Геринас, который стал символом молочного шоколада «Алёнка» в 1966 году.
До 1964 года у шоколадки «Алёнки», выпускаемой «Красным Октябрём», не было постоянного оформления обёртки. Шоколадки первое время выпускались с разными изображениями и разным цветом обёртки.
Сначала хотели разместить на обертке Алёнушку с картины Васнецова – ту самую, что босиком сидит на камне у реки, дожидаясь братца Иванушку. Но потом решили, что образ несколько депрессивный, и объявили в газете «Вечерняя Москва» конкурс на лучшую детскую фотографию.
Победителем стала фотография заслуженного работника культуры РСФСР Александра Геринаса, которую тот сделал в 1960 году. На фотографии была изображена восьмимесячная дочь, которую по совпадению звали Алёна, в шёлковом платке.
Изображение для упаковки было создано в 1965 году штатным художником фабрики «Красный Октябрь» Михаилом Георгиевичем Масловым. По сравнению с исходной фотографией девочка стала голубоглазой, у неё изменился рот, овал лица и направление взгляда.
Никто такого не ожидал, но в феврале 2000-го года повзрослевшая «Алёнка» громко заявила о себе. 40-летняя фармаколог Елена Геринас подала иск на 5 миллионов рублей к ОАО «Красный Октябрь» о защите нарушенного авторского права, требуя компенсации в размере 5 миллионов рублей и заключения лицензионного договора.
Москвичка заявила, что ее отец никогда не получал денежной компенсации за использование снимка. Она, соответственно, тоже. В доказательство она принесла в суд номера журналов «Советское фото» и «Здоровье» – в свое время там опубликовали ее детский снимок.
Суд длился более двух лет, но Геринас ничего не добилась. Специалисты провели фотопортретную и искусствоведческую экспертизы, после чего суд пришёл к выводу, что изображение на этикетке шоколада «Алёнка» является новым самостоятельным произведением.
Как вам шоколадка? Все тот же вкус?
До 1964 года у шоколадки «Алёнки», выпускаемой «Красным Октябрём», не было постоянного оформления обёртки. Шоколадки первое время выпускались с разными изображениями и разным цветом обёртки.
Сначала хотели разместить на обертке Алёнушку с картины Васнецова – ту самую, что босиком сидит на камне у реки, дожидаясь братца Иванушку. Но потом решили, что образ несколько депрессивный, и объявили в газете «Вечерняя Москва» конкурс на лучшую детскую фотографию.
Победителем стала фотография заслуженного работника культуры РСФСР Александра Геринаса, которую тот сделал в 1960 году. На фотографии была изображена восьмимесячная дочь, которую по совпадению звали Алёна, в шёлковом платке.
Изображение для упаковки было создано в 1965 году штатным художником фабрики «Красный Октябрь» Михаилом Георгиевичем Масловым. По сравнению с исходной фотографией девочка стала голубоглазой, у неё изменился рот, овал лица и направление взгляда.
Никто такого не ожидал, но в феврале 2000-го года повзрослевшая «Алёнка» громко заявила о себе. 40-летняя фармаколог Елена Геринас подала иск на 5 миллионов рублей к ОАО «Красный Октябрь» о защите нарушенного авторского права, требуя компенсации в размере 5 миллионов рублей и заключения лицензионного договора.
Москвичка заявила, что ее отец никогда не получал денежной компенсации за использование снимка. Она, соответственно, тоже. В доказательство она принесла в суд номера журналов «Советское фото» и «Здоровье» – в свое время там опубликовали ее детский снимок.
Суд длился более двух лет, но Геринас ничего не добилась. Специалисты провели фотопортретную и искусствоведческую экспертизы, после чего суд пришёл к выводу, что изображение на этикетке шоколада «Алёнка» является новым самостоятельным произведением.
Как вам шоколадка? Все тот же вкус?
Показать больше
6 мс. назад
Портрет 8-месячной Лены Геринас, который стал символом молочного шоколада «Алёнка» в 1966 году.
До 1964 года у шоколадки «Алёнки», выпускаемой «Красным Октябрём», не было постоянного оформления обёртки. Шоколадки первое время выпускались с разными изображениями и разным цветом обёртки.
Сначала хотели разместить на обертке Алёнушку с картины Васнецова – ту самую, что босиком сидит на камне у реки, дожидаясь братца Иванушку. Но потом решили, что образ несколько депрессивный, и объявили в газете «Вечерняя Москва» конкурс на лучшую детскую фотографию.
Победителем стала фотография заслуженного работника культуры РСФСР Александра Геринаса, которую тот сделал в 1960 году. На фотографии была изображена восьмимесячная дочь, которую по совпадению звали Алёна, в шёлковом платке.
Изображение для упаковки было создано в 1965 году штатным художником фабрики «Красный Октябрь» Михаилом Георгиевичем Масловым. По сравнению с исходной фотографией девочка стала голубоглазой, у неё изменился рот, овал лица и направление взгляда.
Никто такого не ожидал, но в феврале 2000-го года повзрослевшая «Алёнка» громко заявила о себе. 40-летняя фармаколог Елена Геринас подала иск на 5 миллионов рублей к ОАО «Красный Октябрь» о защите нарушенного авторского права, требуя компенсации в размере 5 миллионов рублей и заключения лицензионного договора.
Москвичка заявила, что ее отец никогда не получал денежной компенсации за использование снимка. Она, соответственно, тоже. В доказательство она принесла в суд номера журналов «Советское фото» и «Здоровье» – в свое время там опубликовали ее детский снимок.
Суд длился более двух лет, но Геринас ничего не добилась. Специалисты провели фотопортретную и искусствоведческую экспертизы, после чего суд пришёл к выводу, что изображение на этикетке шоколада «Алёнка» является новым самостоятельным произведением.
Как вам шоколадка? Все тот же вкус?
До 1964 года у шоколадки «Алёнки», выпускаемой «Красным Октябрём», не было постоянного оформления обёртки. Шоколадки первое время выпускались с разными изображениями и разным цветом обёртки.
Сначала хотели разместить на обертке Алёнушку с картины Васнецова – ту самую, что босиком сидит на камне у реки, дожидаясь братца Иванушку. Но потом решили, что образ несколько депрессивный, и объявили в газете «Вечерняя Москва» конкурс на лучшую детскую фотографию.
Победителем стала фотография заслуженного работника культуры РСФСР Александра Геринаса, которую тот сделал в 1960 году. На фотографии была изображена восьмимесячная дочь, которую по совпадению звали Алёна, в шёлковом платке.
Изображение для упаковки было создано в 1965 году штатным художником фабрики «Красный Октябрь» Михаилом Георгиевичем Масловым. По сравнению с исходной фотографией девочка стала голубоглазой, у неё изменился рот, овал лица и направление взгляда.
Никто такого не ожидал, но в феврале 2000-го года повзрослевшая «Алёнка» громко заявила о себе. 40-летняя фармаколог Елена Геринас подала иск на 5 миллионов рублей к ОАО «Красный Октябрь» о защите нарушенного авторского права, требуя компенсации в размере 5 миллионов рублей и заключения лицензионного договора.
Москвичка заявила, что ее отец никогда не получал денежной компенсации за использование снимка. Она, соответственно, тоже. В доказательство она принесла в суд номера журналов «Советское фото» и «Здоровье» – в свое время там опубликовали ее детский снимок.
Суд длился более двух лет, но Геринас ничего не добилась. Специалисты провели фотопортретную и искусствоведческую экспертизы, после чего суд пришёл к выводу, что изображение на этикетке шоколада «Алёнка» является новым самостоятельным произведением.
Как вам шоколадка? Все тот же вкус?
Показать больше
6 мс. назад
()📽️ Пришел Гена Шпаликов, принес бутылку шампанского в авоське и сказал, что придумал для меня классный сценарий. И рассказал:
– Дождь, посреди улицы идет девушка босиком, туфли в руках. Появляется парень на велосипеде, медленно едет за девушкой. Парень держит над девушкой зонтик, она уворачивается, а он все едет за ней и улыбается… Нравится?
– И что дальше?
– А дальше придумаем.
Гена поставил на стол бутылку шампанского, достал из серванта бокалы. Шампанское было теплым, и, когда Гена открывал, полбутылки вылилось на свежевыкрашенную клеевой краской стену.
– Хорошая примета! – обрадовался Гена.
Но мама, когда увидела пятно на стене, не очень обрадовалась. Два дня назад у нас закончился ремонт, который длился три месяца.
А через полтора года, после премьеры фильма в Доме кино, мама сказала, что не против, чтобы Гена забрызгал шампанским и другую стену, – если будет такой же результат.
В прошлом году меня познакомили с французским продюсером. Он поинтересовался, какие фильмы я снимал. Переводчик перечислил. Среди прочих назвал и «Я шагаю по Москве».
– Это не тот фильм, где идет девушка под дождем, а за ней едет велосипедист?
Сорок лет прошло с тех пор, как фильм показывали во Франции, а он запомнил именно то, с чего все началось…
© Из книги Георгия Данелии «Безбилетный пассажир»
– Дождь, посреди улицы идет девушка босиком, туфли в руках. Появляется парень на велосипеде, медленно едет за девушкой. Парень держит над девушкой зонтик, она уворачивается, а он все едет за ней и улыбается… Нравится?
– И что дальше?
– А дальше придумаем.
Гена поставил на стол бутылку шампанского, достал из серванта бокалы. Шампанское было теплым, и, когда Гена открывал, полбутылки вылилось на свежевыкрашенную клеевой краской стену.
– Хорошая примета! – обрадовался Гена.
Но мама, когда увидела пятно на стене, не очень обрадовалась. Два дня назад у нас закончился ремонт, который длился три месяца.
А через полтора года, после премьеры фильма в Доме кино, мама сказала, что не против, чтобы Гена забрызгал шампанским и другую стену, – если будет такой же результат.
В прошлом году меня познакомили с французским продюсером. Он поинтересовался, какие фильмы я снимал. Переводчик перечислил. Среди прочих назвал и «Я шагаю по Москве».
– Это не тот фильм, где идет девушка под дождем, а за ней едет велосипедист?
Сорок лет прошло с тех пор, как фильм показывали во Франции, а он запомнил именно то, с чего все началось…
© Из книги Георгия Данелии «Безбилетный пассажир»
Показать больше
При финансовой поддержке
Memes Admin
1 мс. назад
FuckingTwit
Fuck Twitter, fuck FaceBook, fuck them all. Забудь про политкорректность — здесь можно писать всё, что думаешь.
