Пакует чемоданы Лето:
Жару, цветы кладет в пакеты,
И стопкой ровной после сушки –
Из одуванчиков подушки.
Сложило бережно в кармашек:
Лягушек, бабочек, букашек,
Жуков и мотылька ночного…
- Пора! Я, кажется, готово!
В кладовке – соки и соленья,
И из смородины варенье.
Мой поезд будет ровно в восемь.
И не забудьте встретить Осень!

В детский дом смотреть пришли сынишку,
И раздав конфеты детворе,
Им понравился всего один мальчишка,
Что играл с сестричкой во дворе.
Подозвали взрослые ребёнка,
-Мы тебя берём. Ну что, ты рад?
-Не поеду с вами без сестрёнки!
Но бумагам нет пути назад…
А малышка, за рукав схватила,
Тянет братика обратно за собой,
И сквозь слёзы, шепчет через силу,
-Никому я не отдам, ты только мой!
Обняла, к нему прижалась тесно,
Мокрой щёчкой тронула любя
-Ты меня не бросишь? Честно-честно?
-Обещаю. Я найду тебя…
И спустя года, в дверь позвонили громко,
На пороге юноша стоял
-Вам кого?…
-Ты выросла, сестрёнка… Как же долго я тебя искал…

Автор Роман Иванович Миронов •

Дорожи той радостью, что тебе дана...
Счастья в жизни много, а семья - одна.
Многие мечтают о семье такой.
Чтобы не случилось - дорожи семьёй!
В радости и в горе есть надёжный тыл:
И, когда успешен, и когда "остыл"...
Кажется - рутина, скучный серый быт...
Тот, кто так считает, просто с толку сбит!
Теплота, забота, звонкий смех детей...
Ничего дороже нет СЕМЬИ СВОЕЙ!

Я СКАЗАЛА «НЕТ!»

«Я сказала «НЕТ!»» — это было произнесено крайне категорично, со злостью, даже с ненавистью. Мой малыш, который ещё даже в пупок мне не дышит, стоит в такой же бойцовской позе и непримиримо, с не меньшей яростью, смотрит на меня. Его взгляд, выражение на лице настолько меня поражают, что я вдруг вижу нас со стороны — и содрогаюсь. Как же мы пришли к этому? Как мы оказались в этой ситуации — я, взрослый, в общем-то, добрый и понимающий, человек, очень любящий своё чадо, и этот малыш, совершенная кроха, такой ласковый и игривый, непостоянный и непоседливый, замечательный мой ребёнок. Ещё мгновение — и он вдруг плюётся в мою сторону, а потом разворачивается и быстренько убегает в другую комнату. Я стою, оплёванная, в полном онемении от происходящего.

И это всё, что я заслужила? Из-за того, что я не разрешила смотреть ещё один мультик? Потому что уже пора идти в ванну, купать уточек и укладывать их спать, а потом идти в свою постельку, включать колыбельную песенку и слушать — долгожданную же! — сказку на ночь? И мы же с ним только что всё это проговорили — и не один раз! И он же сам прекрасно знает все бонусы и все правила! Но неужели я, в своей заботе о здоровье ребёнка, должна превращаться вот в такого рычащего монстра, а в ответ получать плевки?!

Моё возмущение достигает пика, я очень близка к тому, чтобы сорваться, побежать за ним, открыть настежь дверь и оглушительно разораться, в то время как мой ребёнок будет жаться в комочек и смотреть на меня исподлобья, как озлобленный волчонок, молча сидеть и смотреть. А потом я уйду, хлопнув дверью так, что соседи злорадно хмыкнут, а наш вечер, долгожданный семейный вечер, будет окончательно испорчен, я знаю, я уже ходила по этой дорожке, много-много раз…

В этот краткий миг замешательства я как будто слышу очень тихий голос внутри: «Ну, он же просто устал… Вечер же, день был нелёгким…» Устал? Он? А я? Я, что, не устала? В этот момент передышки я делаю вдох и вдруг понимаю, что — да, я чертовски устала сегодня, собственно, вся неделя была посвящена этому дню, когда я собиралась с духом поговорить со своей сотрудницей и мягко, но чётко объяснить ей, почему я её увольняю. Всю неделю я ещё раз собирала все за и против, уговаривая саму себя на все лады, чтобы наконец принять верное для всех решение и провести этот ужасный, такой нелёгкий для всех разговор. Конечно, я так устала! И как я хочу наконец-то остаться одна! Чтобы всё обдумать ещё раз, разложить по полочкам. А потом обговорить со своим мудрым, таким успокаивающим мужем. Мне необходимо время, чтобы подбить итоги и двигаться дальше! Но у меня нет этого времени! У меня вообще не бывает времени для себя! Никогда! Моя жизнь — сплошная круговерть, в которой я едва выкраиваю нежность для близких, забивая на себя. И так происходит постоянно!..

В этот момент я тяжело опускаюсь на софу, голова падает на руки, и я чувствую, как глаза увлажняются слезами… Как же я устала… Как же я хочу отдохнуть… Но у меня совершенно не хватает времени на себя… Никогда… Я чувствую себя загнанной в угол…

И вдруг в эти секунды, растянувшиеся в века, в эти мгновения, переполненные безысходной печалью, представляя себя в тупике, краем мысли я вспоминаю о своём ребёнке. Которого я тоже иногда ставила в угол — только в буквальном смысле. Что он там делал? В тотальном одиночестве… Ковырял стенку и — что чувствовал? Что проживал? А сейчас — что он чувствует сейчас? Наверняка, ужас наказания от того, что плюнул. Наверняка, обиду за то, что я не дала ему посмотреть ещё один мультик. Наверняка, он больше всего боится, что я разлюбила его, ведь я сама всегда так думала в детстве, когда моя мама переставала со мной разговаривать. И тут печаль в моём сердце потихоньку затапливается тёплой и всеохватывающей нежностью.

Мы поругались, да, я выставила запрет — имею право. А он — какие права у него, у маленького человечка? Высказать своё недовольство? Ха, попробовал бы кто-нибудь выключить «Доктора Хауса», когда я ещё не досмотрела свою дневную норму! А ведь мне не нравится его недовольство. Мне хочется, чтобы он тут же согласился: «Да, мама», и пошёл умываться. Вместо того чтобы разворачивать полные боевые действия и заводить шарманку нытья, уговоров и торгов. Мне не нравится его вредность именно сейчас, когда я сама так устала от жизни и от себя. И куда ему деваться со всеми своими чувствами в таком случае? Если я не в состоянии принять их? И вместо этого начинаю давить повышением голоса, сверкающим взглядом, угрозами.

Я хочу, чтобы он превратился в послушную куклу? Или бесчувственного робота? Ведь я сама прекрасно знаю, ЧТО мне помогает в тяжёлые моменты жизни, я только что сама всё это себе позволила: прожить печаль, принять неизбежное. Всё это я додумываю уже на ходу, стараясь зайти в комнату легко и ненавязчиво, говорю грустным, тихим голосом: «Малыш, мой дорогой малыш, знаешь, на самом деле… — сажусь рядышком, пока не смотрю в глаза, беру ручонку, вздыхаю: мне так грустно, когда мы ругаемся…» Ручонка лежит покорно, но всё ещё напряжённо. «Я там сижу в такие моменты совсем одна… и думаю о тебе: а как же мой дорогой ребёнок? Почему он один? Ведь я так хочу, чтобы мы были вместе…»

В какой-то момент в ручонке происходят едва заметные перемены, тогда я сжимаю её покрепче и, притягивая к себе, обнимаю свою детку, обволакиваю его со всех сторон и слышу, как он, упав в меня, тихонечко и с облегчением плачет, а я глажу его по голове, по спинке, такого маленького, такого размякшего, и молча думаю: «Вот так, мой малыш, я помогу тебе справиться с любыми «нет» в твоей жизни, адаптироваться к любым трудностям».

Злата Волкова

Мудрость бабушки: «Никогда не стоит наказывать детей за шалости»

Сейчас я не помню, как ее звали, но этот урок запомнился и мне, и маме на всю жизнь.

Когда я была маленькой, мама всегда наказывала меня за любые оплошности. Просыпала ли я муку, разбила ли тарелку, выпачкала платье — получала за все.

При этом я была из тех детей, с которыми это случалось постоянно безо всякого плохого умысла.

Как-то маму отправили поздравить с юбилеем от имени цеха бывшую коллегу, которая давно вышла на пенсию. Поскольку меня было не с кем оставить, пришлось идти с мамой. Бабушке было лет 75, наверное, и в стенке у нее стоял чудесный фарфоровый сервиз с маленькими анютиными глазками. Для гостей, как полагается. Хозяйка решила напоить нас чаем, и я, пока крутилась рядом, пытаясь помогать, разбила одну из этих чашек.

Моя мама дала мне оплеуху и стала кричать. Я плачу, боясь новой затрещины, губа дергается. Тут бабушка меня взяла за плечо, отвела от мамы, а ей сказала:

— Перестань кричать на ребёнка. Что тут страшного? А если бы чашку ты разбила, мне тоже надо было на тебя накричать?

Мама смутилась и промолчала. Старушка продолжала:

— Крашеный кусок стекла не стоит ни слез ребенка, ни твоих нервов. Подумаешь, был сервиз на шесть человек, а стал на пять. Да ко мне в жизни больше троих не придут. А даже если придут, что, из обычных чашек не попьют?

Потом она достала новую чашку и как ни в чём не бывало налила чаю. А когда мы собрались домой, бабушка завернула в газету оставшееся без пары блюдце и протянула мне.

Сейчас я не помню, как ее звали, но этот урок запомнился и мне, и маме на всю жизнь. Хотя, конечно, она мне в этом не признавалась. Её уже нет в живых, а блюдце стоит у меня в квартире. И когда мои дети шалят, взгляд падает на тонкий стебелек анютиных глазок и уже не хочется ни кричать, ни брать в руки ремень…