Гениальный математик Перельман с авоськой молока и хлеба отказался от миллиона долларов не потому, что дебил, а потому, что вокруг дебилы.
(с) Александр Ширвиндт

Величайшему математику и невероятно честному человеку Григорию Яковлевичу Перельману вчера исполнилось 57 лет. Пусть и с запозданием, но наши поздравления!
Хотя, едва ли они ему нужны...

«Я из крестьян в прямом смысле. В деревне Рамешки, Ярославской области, где я родился, родители никогда бы не поверили, что их Минька когда-нибудь станет народным артистом, о котором узнает вся страна. Хотя друзья и односельчане на сенокосах когда во время перекуров я строил им всякие смешные рожицы, прочили мне: «Быть тебе, Минька, артистом!». Те слова оказались пророческими, меня приглашали на деревенские праздники, свадьбы, где я охотно смешил гостей, плясал цыганочку, барыню, читал басни и т.д. Все это я считаю самой начальной зрительской энергетической подпиткой своей будущей профессии. Так было до самого начала войны.
В июле 1941 года, добавив себе год, ушел на фронт. В 1942 году, в августе под Ворошиловградом, был тяжело ранен в ногу. Началась гангрена. В полевом госпитале консилиум принял решение: «Ампутировать!». Я взмолился перед главным хирургом: «Доктор, отрежьте, что хотите, но сохраните ногу, мне иначе никак нельзя: я ведь в мирной жизни… артист!» И случилось чудо: главный хирург меня услышал, и началось терапевтическое лечение, долгое, мучительное, болезненное, но ампутации я избежал.
Был готов терпеть любую боль, но лишь бы исцелиться на двух ногах. Когда стало возможно, меня отправили из полевого госпиталя в Москву. Добирался долго, более двух месяцев. Тяжело было, больно. Сейчас во все это трудно поверить, но мне через все довелось пройти. Видно, Господь в момент моего рождения, положил свою ладонь на мою макушку. Или все токмо волею главного хирурга.
Потом без всякого блата пошел, хоть и с тросточкой, в Московский Драматический театр. Там уже работали такие звезды как Валентина Серова, Ростислав Плятт, главным режиссером служил народный артист России Николай Горчаков и т.д.
Вот так я из окопов внезапно оказался на одном из самых ярких творческих небосклонов театральной столицы».
© Михаил Пуговкин

ПОДНЯТЬ БОЕВОЙ ДУХ АРМИИ, ЗАДАЧА КОТОРУЮ ПОРУЧИЛ ВЫПОЛНИТЬ ГИТЛЕР.
И тогда министр пропаганды Германии Йозеф Геббельс решил сыграть на контрасте и показать противника жалким и ничтожным. Он задумал снять небольшой ролик, где советские солдаты рвут друг друга на части за кусок хлеба.
По некоторым данным на исторические съемки приехал сам Геббельс.
По его задумке, перед судьбоносной битвой за Москву необходимо было поднять упавший дух немецких солдат, которые с трудом взяли Смоленск. Фашисты за месяц брали целые государства, а тут на два с лишним месяца застряли в российской глубинке.
Специально из числа военнопленных были выбраны люди, с неевропейской внешностью. Была поставлена цель замучить их до буквально животного состояния, чтобы ничего человеческого в них не осталось… и швырнуть еду, как стае голодных зверей.
Спустя какое-то время в лагерь приехали большие чины, а вместе с ними целый отряд кинооператоров и режиссеров, лучших в Германии. Свет, камера, мотор! По периметру загона с узбеками выстроились арийцы – высокие, красивые, светловолосые, голубоглазые, как с обложки модного журнала. Они идеально контрастировали с темнокожими, измученными пленниками. Тут же подъехала машина и открыла багажный отсек. Оттуда разнесся немыслимый запах свежеиспеченного сдобного хлеба, от которого сглотнули слюну даже сытые арийцы.
Кульминацией этой мерзкой идеи должна была стать булка хлеба, брошенная в загон под кинокамеры. Это должен был быть великий фильм Рейха, как полуживотные бросаются на хлеб, грызя себе подобных зубами. Для солдат это должен был быть очень поучительный материал: «У вас не должно остаться места для жалости к этому отребью. Это не люди.»Но все пошло не так. Брошенная булка хлеба упала в середину загона, к ней подошел самый младший мальчишка. Гробовая тишина. Бережно ее поднял и трижды поцеловал его, поднося поочередно ко лбу как святыню. А потом передал самому старшему. Потом узбеки сели в кружок, сложили ноги по-восточному и стали передавать по цепочке крошечные кусочки хлеба, словно плов на Самаркандской свадьбе. Каждый получил кусочек, грел об него руки, а потом неторопливо, закрыв глаза, съедал. И в конце этой странной трапезы прозвучало: «Худога шукур».
Немцы были вне себя от досады и ярости.
Планы Геббельса разбились о благородство народа.
Он не представлял, насколько величественными могут быть люди другой расы, какими могут быть отношения между ними, насколько можно любить Родину и с достоинством уважать хлеб.

Поздняя любовь.❤️
А все началось как в старом анекдоте. Помните: из ресторана вываливается пьяный, и увидев человека в золотой фуражке и в брюках с лампасами кричит: –Швейцар! Такси!
Тот ему отвечает: —Я не швейцар. Я адмирал. —Адмирал!? Тогда катер к подъезду!
В один из вечеров 1947 года в ресторане на горе Мтацминда, откуда такой прекрасный вид на Тбилиси, отмечали начало гастролей актеры Театра им. Моссовета. Фаина Раневская вместе со всеми пошла в ресторан, поужинать, но недожаренная семга ей не понравилась и она ушла. Когда выходила ей галантно придержал дверь человек в золотой фуражке и в брюках с лампасами.
—Ах, благодарю! Здесь такие двери, что без помощи швейцара я всегда боюсь быть зажатой между створками.
—Но я, извините, не швейцар, — прозвучал слегка обиженный голос.
Раневская подняла глаза. Перед ней стоял высокий, почти огромный военный.
—Боже мой! Товарищ генерал, простите великодушно!
—Я не генерал. —опять обиженным детским тоном ответил военный —Я –маршал.
Раневская внимательно взглянула на него. Она уже давным-давно не видела вот таких больших, сильных, уверенных в себе мужчин, которые могли бы так вот обижаться. Почти как дети.
—Так это сам маршал открывал мне двери? В жизни не забуду! —без всякого притворства воскликнула удивленная Раневская.
Должно быть, Толбухин был тронут искренностью актрисы, потому что немедленно предложил:
—Меня ждет машина. Я могу вас подвезти. Куда вам нужно?
—Ой, что вы, премного благодарна. Но после всех ароматов ресторана мне просто обязательно нужно проветриться на вечернем воздухе Тбилиси. Или в моих волосах навсегда останется запах жареной рыбы.
Сумерки уже сгустились, в свете неяркого фонаря Толбухин как-то пристально взглянул на Раневскую и с некоторой робостью сказал:
—Простите, вы очень похожи на актрису, которая играла в фильме… —И на какую же? —спросила Раневская, стараясь скрыть разочарование. Наверняка, понравившийся ей военный, вспомнит фильм «Подкидыш» и уже порядком опостылевшую ей фразу «Муля, не нервируй меня». Такая известность уже порядком достала великую актрису. Нормально не могла пройти по улице. Взрослые улыбались ей вслед, дети бегали за ней, выкрикивая: «Муля, не нервируй меня». Однажды она повернулась к ним и не выдержав проникновенно произнесла: «Дети! Идите в @опу». Неужели и этот огромный военный сейчас брякнет про Мулю.
Но тот неожиданно смутился, совсем как мальчишка. Раневская не могла не увидеть его виноватую улыбку. Словно признаваясь в чем-то нехорошем, неприличном для мужчины его ранга и звания, он смущенно ответил:
—Я совсем случайно увидел сказку. Там была такая актриса… героиня. Мачеха. Мне было ее жаль. Вы похожи на нее.
—Как? —Фаина Раневская остановилась. —Вам понравилась моя мачеха?
—Так вы –Раневская?
—Вы запомнили мою фамилию?
—Профессиональное.
Они стояли друг против друга. Этот короткий диалог был для них сродни самому искреннему признанию. Сказка вдруг невероятным образом сблизила людей, сразу оголила их чувства до той самой степени, когда всякие вопросы в отношении друг друга почти исчезают.
— Разрешите мне погулять вместе с вами? — робко проговорил Толбухин.
—С удовольствием! —весело ответила Раневская. —С таким маршалом, который любит сказки, я готова гулять всю ночь.
Весь вечер до глубокой ночи они бродили по старому Тбилиси. Гуляли, разговаривали, смеялись. Для Фаины Раневской эта встреча буквально перевернула мир. Перед ней был мужчина, воин, под командованием которого находились сотни тысяч солдат. Он приказывал им, посылал их в бой, вершил сотни тысяч судеб. При всем этом неожиданно мягкий, почти робкий мужчина. Она чувствовала, что маленький романтичный ребенок сидит глубоко-глубоко внутри грозного маршала. Фаина Георгиевна была просто счастлива, что смогла увидеть его, что именно ей он, ребенок, открылся. Они стали встречаться. «Он дивный! Он необыкновенно чудный человек», — делилась однажды Раневская со своей подругой впечатлением о Толбухине. Их встречи не были ослеплены какой-то необыкновенной страстью. Это было больше похоже на романтические встречи двух совсем юных, неопытных студентов, где каждый дорожил внутренним миром другого, хранил его, защищал от суровой реальности окружения. Старались оставаться вдвоем. Избегали людных мест, где оба были бы на виду. И не потому что боялись каких-то слухов и сплетен. Им хорошо было вдвоем.
Они часто и подолгу гуляли тихими вечерними улицами города. Днем, при наличии такой возможности, Толбухин увозил Раневскую в горы. Там, возле быстрых холодных речек, они устраивали небольшой пикник, говорили на самые разные темы.
Нельзя сказать, что Толбухин стал для Раневской идеалом мужчины. Но он был, пожалуй, единственным ее знакомым, о котором она никогда не говорила в игривом, шутливом, ироничном тоне. О любом человеке она могла пошутить, найти в его характере некую черту для своей незлобивой или очень острой иронии. Но о Толбухине Фаина Георгиевна всегда отзывалась с величайшим уважением и с какой-то невероятной материнской нежностью. Кто знает, может быть, для нее Толбухин был одновременно и мужчиной, и сыном.
В августе у Раневской был день рождения. Шел 1947 год. Много позже, когда пройдет почти два десятка лет после этого дня, Фаина Раневская в разговоре со своей подругой признается:
—Милая! У меня в жизни был такой день рождения, который я могу назвать необыкновенно счастливым. Давно… в сорок седьмом году. Но я помню его каждую минуту.
Больше ничего про этот день Фаина Раневская не рассказывала. Говорила только, что ей было еще весело. И говорила про подарок, который ей сделал Федор Толбухин. Маршал прошедший всю войну покоривший и освободивший шесть государств (больше чем кто-то из других советских полководцев) мог осыпать возлюбленную золотом, мехами, драгоценностями, трофейными шмотками...
Маршал Толбухин подарил Раневской игрушечную заводную машинку. Двое зрелых, пятидесятилетних людей, сидели на полу и играли с машинкой. Для Раневской это был самый лучший подарок – дороже алмазов и палантинов из соболей.
Прошло еще два года. Все это время они очень часто встречались. Толбухин как командующий Закавказским военным округом часто посещал Москву по делам, и тогда это были вечера, наполненные нежностью и искренним уважением друг друга. Несколько раз Фаина Раневская приезжала в Тбилиси. Они долго не могли быть в разлуке. А в 1949 году маршал Советского Союза Федор Иванович Толбухин умер. Федор Толбухин несмотря на кажущееся здоровье был очень больным человеком. Мало кто знает что всю войну он прошел с сахарным диабетом, под инъекциями инсулина, которые по приказу Сталина ему доставляли из Америки. Для диабетика I группы, пройти войну это уже великий подвиг. Сколько нервов, сколько здоровья он потерял никому неизвестно.
Жестокий удар судьбы Раневская приняла молча. Ей помогли с пропуском на похороны. Мало кто узнал в тихой, скорбной женщине под вуалью, великую Фаину Раневскую.
Пройдут десятилетия и Алексей Щеглов, внук лучшей подруги Раневской напишет книгу воспоминаний о своей семье. И там будут строки о том самом дне, когда тихая и как-то потускневшая Фаина Георгиевна подарила ему самый завидный подарок: заводную игрушечную машинку... Ту самую, которую ей когда-то подарил ее любимый Феденька Толбухин. Она умерла в 1984 году.
Единственным существом, скрасившим в старости её одиночество, был пёс по кличке Мальчик — подобранная ею на улице дворняжка.
Бывало, знаете ли, сядет у окна,
И смотрит, смотрит, смотрит в небо синее:
Дескать, когда умру –я встречу его там,
И вновь тогда он назовет меня по имени!
Какая, в сущности, смешная вышла жизнь,
Хотя, что может быть красивее,
Чем сидеть на облаке –и, свесив ножки вниз,
Друг друга называть по имени!

— Знаешь почему так много зла в мире?
— Почему?
— Зло активно финансируют.
— Ммм… А добро?
— А добро нет. Добро держится на совести человека, справедливости и правде.
— Ммм…
— Знаешь почему добро в итоге побеждает?
— Почему?
— Деньги рано или поздно заканчиваются, а совесть, справедливость и правда — они навсегда.

В Афганистане недалеко от трассы у тоннеля Саланг, расположенного в горах на высоте 3000 метров над уровнем моря, в месте гибели советского солдата сиротливо стоит гранитный валун с высеченными вверху звездочкой и надписью: «Мальцин Сергей В. 1965-85». После вывода наших войск из Афганистана сотни советских памятников были осквернены и разрушены, однако этот устоял и более того — его никогда не оскверняли, регулярно приводят в порядок, охраняют и благоустраивают.
Сергей Мальцин был обычным двадцатилетним парнем из Нижегородской области. Он служил водителем армейского грузовика и часто возил грузы через узкий и опасный перевал Саланг. Однажды Сергей выводил из тоннеля свой грузовик, когда заметил, что прямо на него на полном ходу несется автобус. Внутри и даже на крыше были десятки мирных афганцев, в основном дети. Счет шел на секунды. В случае столкновения автобус мог рухнуть в пропасть, но резким поворотом руля Сергей направил свой грузовик в стену отвесной скалы, уступив дорогу встречной. Машина разбилась вдребезги, но дети в автобусе не пострадали. Шансов выжить у него не было, он отчетливо должен был понимать, что это последние секунды его жизни.
Памятник установлен точно на месте гибели Сергея. Он постоянно приводится в порядок, а не так давно в нем установили трубу для подачи воды. Получился рукотворный фонтанчик, который работает в теплое время года.
Афганские водители регулярно останавливаются возле памятника, пьют воду, восстанавливают силы и вспоминают подвиг обычного советского солдата, спасшего ценой своей жизни несколько десятков человек.

А ВЕДЬ КОГДА-ТО ВЫ МНЕ РАДОСТНО ЗАДНИЦУ ЦЕЛОВАЛИ!
... в 1969-м году, после вечернего спектакля, великий советский актёр Николай Симонов (1901-1973) неспешно возвращался к себе домой. Шёл, привычно обдумывая и анализируя то, что происходило на сцене. И в этот момент неожиданно к нему подошёл не самого трезвого вида молодой человек могучего телосложения и вежливо обратился:
— Николай Константинович! Можно с Вами немного побеседовать?
Не терпящий запаха чужого алкоголя, артист ответил резким отказом. На что последовало неожиданное:
— Эх, Николай Константинович, а ведь когда-то вы мне радостно жопу целовали!
Великовозрастный народный вспыхнул, как спичка. Такого прощать было нельзя! Милиционер к скандалу в Ленинграде нашёлся быстро, да и парень не особенно старался ретироваться. Начали разбираться. Улыбаясь, "нарушитель" полез в боковой карман пиджака и вытащил оттуда старую потёртую фотокарточку. Это был кадр из фильма 1938-го года "Пётр Первый", на котором радостный Царь-Симонов демонстрирует всем своего наследника и с удовольствием целует его в попку перед почтенной публикой. И обладателем этой попки, как вы понимаете, был этот парень...
Симонов с улыбкой воспринял сей факт и быстро успокоился. Хотя нервных клеток было потрачено немало...